— На следующие две недели ты в моей компании. Договорились? Знаешь, сколько это — две недели, Бранч?

— Это четырнадцать дней, — вздохнул Джеймс.

Патрик засмеялся металлическим, жутким смехом.

— Правильно, — подтвердил он.

Из комнаты Патрика донесся тяжелый удар и скрип.

— Что это? — поинтересовался Джеймс.

— Ничего, — отрезал Патрик.

Гости прибыли к полуночи. Был вторник, и хотя канун Рождества еще не наступил, все были в приподнятом настроении. Большинство мужчин, как и Патрик, были одеты в костюмы, они появлялись на пороге с бутылкой виски «Олд Грэнддэд» для хозяина. Джеймс присел на диване, все еще с бутылкой пива, которое он никак не мог допить, наблюдая за собирающейся компанией. Тут был Генри Шейкер, который работал в компании «Шварц», у него были густые сросшиеся брови. Завернувшись в белый шарф, пришел Тони Ди Пречетто, талантливейший виолончелист, с ним появился Джереми Якс, нервный актер. Два иранца сидели на диване напротив Джеймса. Они ели шоколад и сохраняли инкогнито.

Джеймс обратил внимание, что никто из гостей не пришел вдвоем, исключение составляли Донна и Чекерс. Хотя было множество одиноких женщин. Молодая няня из Мюнхена по имени Ева и Криспин, барменша с птичьим носом. Марси Коннер, с маленькими глазками, редкий гость в Примптоне, пила шампанское прямо из бутылки. Скромная еврейская девушка Сара Вольф расположилась рядом с аквариумом, и прелестная Ханна Глорибрук тоже была здесь. Даже стоя на месте, Ханна Глорибрук вызывала зависть у всех женщин, кроме Лизы Мак-Маннус, у которой была потрясающая темная кожа и которая к двадцати восьми годам продала три сценария «Парамаунт пикчерс».

Кроме Чекерса и Донны была еще одна пара: молоденькая девушка Николь Боннер под руку с мужчиной намного старше ее. Местная рок-певица Фрида картинно курила изящную сигарету. На ней был красно-белый полосатый костюм, и она вежливо отшила двух иранцев, попытавшихся завязать с ней беседу. Главным гостем вечера был Уолтер Глорибрук. Это был дородный продавец хот-догов, живший на шестом этаже, он принес своего ручного хорька по кличке Эйзенхауэр. Эйзенхауэр и Уолтер были неисправимы. Уолтеру доставляло невероятное удовольствие позволять хорьку лакомиться взбитыми яйцами или взбираться на колени к рок-певице.

— Убери свое чудовище! — пронзительно завизжала Фрида, но Уолтер и ухом не повел. Все смеялись. В приемнике тихо пел Синатра.

— Давайте во что-нибудь поиграем, — предложила Николь, — в шарады.

— То есть будем трахать друг другу мозги, — прокомментировала Ханна.

— Может, сыграем в «Скрэббл»? — спросила Марси Коннер. Марси писала для журнала «Повелительница» и ужасно любила игры со словами.

— Давайте напьемся, — сказал Генри.

— Давайте пугать друг друга, — предложил Тони.

Ева нахмурила лоб.

— Что давайте?

Николь пощелкала пальцами.

— Игра такая: вопрос — ответ, — сказала она.

Иранцы подняли бокалы, подмигнув Фриде.

Джеймс Бранч находился среди возбужденных, остроумных гостей. Он не хотел оскорбить Патрика своим уходом, но чувствовал себя не в своей тарелке, особенно когда барменша Криспин и Уолтер Глорибрук занялись армрестлингом на кофейном столике. Джеймс еще больше удивился, когда скромная на вид Сара Вольф в один присест проглотила трех золотых рыбок из аквариума. После того как Криспин и Уолтер переключились с армрестлинга на горячий спор о физике низких температур, Джеймс поднялся, чтобы уйти. Он пробирался между людьми на кухню. Пьяная девушка схватила его за руку.

— Где здесь джакузи? — она старалась перекричать музыку.

Джеймс указал рукой в неизвестном направлении, избавившись от девушки. Он направлялся вниз по коридору, к Отису. Около спальни Патрика он встретил Ханну Глорибрук, Фриду и немецкую девушку. Они шептались и хохотали, у Ханны в руках был хорек Эйзенхауэр. Когда Фрида приоткрыла дверь Патрика, Ханна запустила туда зверька.

— Эй, — окликнул их Джеймс.

Женщины огляделись. Фрида захлопнула дверь.

— Что вы делаете? — спросил Джеймс.

Ханна широко улыбнулась.

— Ничего, — мило пролепетала она.

За дверью что-то повизгивало.

— Патрик не любит, чтобы заходили в его комнату, — произнес Джеймс.

Фрида сложила руки на груди. Она была высокой, волосы были зачесаны на одну сторону так, что закрывали глаз.

— А ты кто такой? — потребовала она объяснений.

— Сосед Патрика, — ответил Джеймс.

Женщины попятились. Они затерялись в толпе, все еще хихикая.

Джеймс кусал губу, стоя перед закрытой дверью. Он слышал смех Патрика, но понимал, что хорек может изгрызть мебель в спальне в шестьдесят секунд. Поэтому впервые в жизни он проскользнул в комнату Патрика и закрыл за собой дверь.

— Эйзенхауэр, — шептал Джеймс. Свет был выключен. — Эйзенхауэр?

Джеймс услышал писк хорька.

— Иди сюда, Эйзенхауэр, — Джеймс похлопал себя по ноге, — иди сюда.

— Патрик? — произнес голос. — Патрик, это ты?

Джеймс застыл. Голос был женский. Кто-то еще был в комнате.

— Эй, — голос казался взволнованным.

— Я не Патрик, — ответил Джеймс в темноту. — Я Джеймс. Джеймс Бранч. Сосед Патрика.

— О, — говорившая прочистила горло. — Хорошо, сосед Патрика, не могли бы вы убрать этого грызуна с моего живота?

Джеймс сделал несколько шагов вперед. Его глаза привыкли к темноте, и лунного света было достаточно, чтобы разглядеть, кто лежал на кровати Патрика. Это была обнаженная молодая женщина. Она лежала на спине на покрывале, а ее лодыжки и запястья были крепко привязаны черными галстуками к основанию кровати. У нее был медовый цвет волос и короткая стрижка под мальчика. Изгибы ее тела должны были пленять мужчин и злить женщин, а по ее обнаженному телу сновал хорек.

— Ух ты! — Джеймс уставился в пол. Его лицо пылало. — Привет… простите… Хмм. Я пойду.

— Пожалуйста, не уходите, — произнесла женщина. — Мне так скучно.

Джеймс поднял глаза, не в силах устоять.

— Все нормально. Можете смотреть, мне безразлично. Я здесь уже много часов. Только уберите этого проклятого хорька.

Джеймс задержал дыхание. У него, в сущности, не было опыта в общении с обнаженными женщинами. У него только однажды была подружка, студентка из Пратта. Ее звали Элеонор. Несколько раз он с ней переспал. Элеонор никогда не лежала и не стояла обнаженной перед Джеймсом. Во время секса она надевала полностью скрывающую ее тело ночную рубашку. Рубашка была пурпурной и огромной, как одеяние жрицы, и Джеймс вбил себе в голову, что женщины надевают такие рубашки, чтобы привыкнуть к любовнику.

— Иди сюда, Эйзенхауэр. — Джеймс проглотил комок в горле, приблизился к кровати и сел. — Давай, Эйзенхауэр. Пойдем. — Хорек визжал и пытался вырваться, но Джеймс схватил его. Его пальцы коснулись обнаженной груди, но больше он не трогал женщину. Он поднес хорька к ее лицу, будто она его родила.

Молодая женщина широко раскрыла глаза.

— Маленький ублюдок! Кто придумал назвать хорька Эйзенхауэром?

— Уолтер Глорибрук, — ответил Джеймс, — из квартиры 6F.

— Это был риторический вопрос.

— О, — Джеймс пытался перестать пялиться на прекрасные бедра перед ним. Он все еще был красным от смущения.

Женщина вздохнула.

— Выкиньте его отсюда. Но возвращайтесь поговорить со мной.

— Х-хорошо.

Джеймс избавился от Эйзенхауэра, убедился, что дверь заперта, и вернулся к кровати. Он поднял синее фланелевое одеяло с пола и укрыл незнакомку. Теперь была видна только ее голова.

— Не обязательно было это делать, — произнесла она, — я не стеснительна.

Джеймс начал ослаблять галстук на левой ноге женщины.

— Лучше не отвязывайте меня. Это приведет его в бешенство. Я Ралли.

Джеймс опустил руки. Он стоял и, моргая, смотрел на молодую женщину.

— Вы хотите сказать, что это взбесит Патрика?

Ралли опять вздохнула.

— Почему бы вам не придвинуть кресло?

Джеймс посмотрел в темноту. Он выглянул в окно и увидел Гудзон, залитый лунным светом, обернулся посмотреть на дверь. Затем, призывая на помощь всю свою смелость, он сделал то, что предлагала Ралли, — он пододвинул кресло и сел.