— Вот и хорошо. — Судя по голосу, доктору явно полегчало. — Полагаю, это та самая ниточка, что приведет нас к Бэйкеру, не так ли?

— По-моему — да, та самая, — ответил я и положил трубку.

На мой взгляд, схватка между двумя сестрами закончилась вничью по причине полного истощения сил с обеих сторон. Кэрол Драри лежала ничком, а то, что осталось от ее хламиды, то бишь ночной рубашки, оказалось накрученным на самые плечи. Обилие царапин на ягодицах делало их похожими на рельефные карты двух горных гребней. Несколько ниже, между слегка раскинутых ног, просматривалась влажная полоска волос рыжеватого цвета. Бок о бок с ней, только на спине, вытянулась Эллен: глаза ее были закрыты, дыхание вырывалось с трудом. Платье было разорвано по всей длине, открывая лифчик, который туго натягивали ходуном ходившие груди, и голубые штанишки, казавшиеся более темными на самом интересном для мужчин месте из-за волос, просвечивающих через тонкую ткань.

Я вытащил из бумажника свою визитную карточку, опустился на колени рядом с Эллен и осторожно подсунул визитку под резинку ее штанишек. Один голубой глаз приоткрылся и с ненавистью глянул на меня, пока я вставал с колен.

— Сейчас не самый подходящий момент, как мне кажется, для представления по всей форме, — вежливо заметил я. — Поэтому я просто решил оставить вам свою визитную карточку.

Она издала тихий звук, похожий на стон, прежде чем смогла перевернуться на живот. «Старик-то мой, оказывается, был прав, — подумал я, пока направлялся к двери. — Он всегда утверждал, что семья только становится крепче, если ее члены время от времени валтузят друг друга до потери сознания».

Глава 4

Беверли Гамильтон проживала в одном из тех шикарных, недоступных для простых смертных пригородов Коннектикута, ставших особенно престижными в последнее время, где строительство самого скромного жилья обходится минимум в сотню тысяч долларов. Живописные подъездные дорожки проложены так, чтобы лишний раз подчеркнуть респектабельность каждого дома, иными словами, чтобы до него нелегко было добраться, дабы — не дай Бог! — лишний раз не потревожить покой обитателей, и я сильно подозреваю, что каждая собака здесь непременно носит усыпанный бриллиантами ошейник.

Гравий на подъездной дорожке был тщательно разровнен граблями, а газоны, судя по всему, были пострижены не иначе как маникюрными ножницами. Я припарковался напротив помпезного сооружения, затем поднялся по трем выложенным мрамором ступеням, ведущим на крыльцо, и нажал кнопку дверного звонка. Приглушенные мелодичные трели донеслись откуда-то изнутри, и затем на крыльце включился свет. Дверь открылась — в проеме стоял какой-то мужик и глядел на меня так, словно я в который раз принес ему извещение на сделанный по почте заказ, уже отвергнутый им по той простой причине, что он ничего не заказывал.

— Да? — Его голос прозвучал как у генерала с четырьмя звездами на каждом погоне, ни разу в жизни своей не отдавшего приказа об отступлении.

— Я бы хотел видеть Беверли Гамильтон, — сообщил я. — Меня зовут Дэнни Бойд.

На мой взгляд, открывшему дверь было лет сорок пять; седеющие густые волосы и такие же усы. Глаза цвета сырой глины были глубоко посажены по обе стороны здоровенного мясистого носа, а тонкие губы сложились в плотную складку, выказывая вечное неудовольствие всем и вся. Даже прошедший таможню дорогой импортный костюм не мог скрыть избыточного веса — фунтов этак с тридцать — своего хозяина. Я решил, что он из той породы людей, которых следует невзлюбить с первого взгляда, что, кстати, и сделал.

— Дэнни — кто? — пролаял он.

— Бойд, — терпеливо повторил я.

— И кого вы хотите видеть?

— Что с вами? — огрызнулся я. — Забыли надеть слуховой аппарат?

Его жирная образина сморщилась, а глаза еще больше помутнели.

— Проклятие! — выдавил он наконец из себя. — Со мной никто еще так не разговаривал, слышите?

— Найджел, — раздался откуда-то позади него женский голос. — Кто там?

— Какой-то недоумок по имени Бойд, — отозвался он. — Не знаю, чем он торгует, но уверен, тебе ничего из этого не нужно.

— Не будь глупцом! — резко одернул его женский голос. — Мистер Бойд — тот самый человек, о котором говорил нам доктор Лэндел. Пригласи его войти!

Мужик неохотно посторонился, и я зашел в передний холл, и только тогда увидел стоящую там женщину с неуверенной улыбкой на лице. Высокая, стройная, с темными волосами, гладко зачесанными назад и собранными в тугой пучок у основания шеи. Далеко не первой молодости, как я определил, однако кожа на лице была без единой морщинки — результат работы косметолога. На ней были черные слаки, плотно обтягивающие ноги, предоставляя возможность полюбоваться на очертания образного бугорка у самого основания бедер, и красная рубашка, расстегнутая по всей длине и открывающая часть живота и небольшие плотные груди, которые сейчас тяжело вздымались, натягивая ткань лифчика.

— Я Беверли Гамильтон, — произнесла женщина мягким голосом. — А это Найджел Морган. Прошу прощения за имевшее место недоразумение, но уверена, что вы не придали этому значения, учитывая тот прессинг, который мы с ним испытываем последние несколько часов.

— Конечно, — заверил я.

— Полагаю, нам всем не помешает выпить, — пробурчал Морган.

Мы прошли в гостиную, обставленную с той ненавязчивой роскошью, которой можно достичь лишь с помощью профессионального декоратора. Морган прямиком направился к бару, тогда как женщина присела на диван и указала мне на кресло против себя.

— Вряд ли имеет смысл говорить об оскорбленных лучших чувствах, в связи с создавшейся ситуацией — это далеко от истины, — начала она. — Найджел и я в ближайшие несколько недель, видимо, поженимся, а он все знает о клинике и о причине, вынудившей меня пройти там курс лечения. Смею предположить, что и вы тоже в курсе дела.

— Доктор Лэндел вскользь упомянул об этом, — буркнул я.

Морган вручил нам всем выпивку, после чего плюхнулся на диван рядом с Беверли Гамильтон.

— Преступная халатность. — Он полыхнул на меня взглядом, словно вина за случившееся лежала на мне. — Если не хуже! Доктора Лэндела следовало бы пристрелить на месте за то, что дал украсть столь важные папки.

— Возможно, вы и правы, — не стал я спорить, — но сейчас это не имеет значения. Главное — вернуть похищенное. Что сказал Бэйкер, когда звонил?

— Он хочет пятьдесят тысяч долларов наличными за историю болезни и снова позвонит ближе к ночи, чтобы оговорить условия обмена. — Голубые, словно затуманенные глаза Беверли Гамильтон пристально изучали мое лицо. — А как обстоят дела с другими, мистер Бойд?

— С другими? — переспросил я.

— Доктор Лэндел сообщил мне, что я не единственная жертва шантажиста. Бэйкер еще не пытался установить с ними контакт?

— Нет, насколько мне известно, — честно признался я.

— Вся загвоздка в том, — прорычал Морган, — как нам, черт побери, теперь быть? Ни Беверли, ни я не можем ни в коем случае допустить той шумихи, которая поднимется, если ее история болезни получит огласку. Но пятьдесят тысяч долларов!.. Этот мерзавец, верно, спятил, настаивая на сумме, равной целому состоянию.

— И, кроме того, у вас нет никакой гарантии, что на шантаже будет поставлен крест, даже если вы ему заплатите, — подлил я масла в огонь. — Все, что ему надо сделать, — это микрокопии с истории болезни, и, скажем, месяцев через шесть он вновь потребует пятьдесят тысяч.

— И какой же выход, мистер Бойд? — В голосе Беверли прозвучала мольба.

— Скажите Бэйкеру, когда он позвонит, что вы готовы платить, — начал излагать я свой план действий. — Когда он сообщит вам место и время обмена, поставьте его в известность, что деньги доставит ваш друг. Бэйкеру такое, конечно, не понравится, но он вынужден будет согласиться.

— А этот друг, — Морган с подозрением покосился на меня, — вы, что ли?

— Да, — кивнул я.