-Я ногай, я настоящий татарин! А если я его язык не могу понять, то значит он не татарин!

- Мы дети одного народа, - жестко произнес Камилл. - За последние десять веков все племена, приходившие в Крым породнились между собой, перемешались настолько, что стали одним народом, но не настолько, чтобы стать одинаковыми, как яйца в корзине. И преступно вносить раздор в нашу среду. Это выступление похоже на провокацию, организованную работниками госбезопасности!

Но он быстро овладел своими чувствами и уже более спокойно продолжил:

- Не время нам заниматься внутринациональными ссорами…

- Мы не одной национальности, они не татары! – не слушая никого орал Нариман.

Тут не вытерпел Шариф:

- А в комендатуру вы, ногаи и таты, в одну и ту же ходите?

- Ну и что! – все больше свирепел «настоящий татарин». - У нас в совхозе были калмыки, они тоже в комендатуру ходили! Что же теперь, я калмык?

Встал другой мужчина, лет шестидесяти:

- Ты не калмык и не татарин! Мы с калмыками дружили, в любое время в гости друг к другу ходили. А к тебе домой никто не ходит, и в гости тебя не зовут! Я евпаторийский ногай, а жена моя из Ускюта. И чем мои дети хуже тебя?

- Вай, Нариман! Юзин бетин кара олсун! - женщина в белой накидке-марама тоже поднялась на ноги. Она, помавая перстом на этого Наримана, говорила назидательно: - Пусть лицо твое почернеет! Великий грех считать себя выше других. Ты и твои братья лучше бы меньше водки пили, чем вносить смуту в наш народ! Йок, - она обернулась к Камиллу, - кагебени адамы дегиль. Ону аслы бабасы да шойле эди. Ногайым деп бир олмай эди. Мен де ногайым, сун? Не артыклыгым бар? (Нет, он не человек кагебе. У него и отец таким был. Кичился тем, что он ногай. И я ногайка, ну и что? Чем я превосхожу других?).

Но Нариман, видно, был, действительно, человек одной, но непреклонной идеи. Он зашагал через тесно сидящих людей и вышел из комнаты, произнеся:

- Если это письмо будут подписывать таты, то моей подписи там не будет. И, вообще, никакого письма не надо, надо ждать. Калмыков советская власть вернула на их родину и нас скоро вернет. Нечего тут воду мутить!

Камилл ответил бы ему крепко, по-русски, как это принято в их студенческой среде, но он тут был гость, и надо было, к сожалению, соблюдать приличия.

 - Как душе твоей будет угодно, - только и сказал он под короткий смешок Шарифа

Присутствующие были чрезвычайно смущены происшедшим, и было произнесено еще несколько фраз, приносящих гостям извинения, потом переключились на существо дела.

Еще был только полдень, и после того, как народ разошелся, вполне было достаточно времени, чтобы отправиться в центральное отделение, а оттуда уже к вечеру добраться и до другого совхоза.

- Тохтаныз! Ашап уйледен сон кетерсиниз! Погодите! После обеда поедете! - пыталась задержать гостей хозяйка дома, после того, как все разошлись.

- Йок! Надо добраться до места, там уж и пообедают, - возразил Энвер-ага.

- Большое спасибо! Нам надо идти! - поблагодарили студенты хозяйку.

 Энвер взялся проводить гостей, и вскоре все трое уже вышли на дорогу, ведущую к поселку центрального отделения, до которого идти было не более часа. Не прошли путники и десяти минут, как вдруг их догнал грузовичок-полуторка, за рулем которой сидел тот самый Нариман. Машина вильнула в сторону идущих по обочине людей и обдала их пылью. Путники успели заметить оскалившееся в недобром смехе лицо шофера.

- Лафы арам, - произнес Энвер-ага спокойно, - не достоин обсуждения.

В беседе о прошедших годах и о нынешних условиях жизни в совхозе дошли до центрального поселка. У здания конторы стояла полуторка, на которой шоферил Нариман.

- Он, наверное, приехал в дирекцию с доносом на нас, - произнес Камилл.

- Хыяр! Хрен ему! - ответил Энвер. - Начальники наши на выходные дни к семьям в Бекабад или в Хаваст уезжают.

Пришли в хижину родственника Энвера, и пока хозяйка варила кофе, хозяин разослал детей по соседям, а сам пошел искать ключи от клуба. Прибежавший моторист, тоже из крымчан, запустил движок и дал в клуб электричество. Через полчаса Камилл и Шариф сидели на сцене за покрытым красным кумачом столом, а со скамей с ожиданием глядели на них более сотни мужчин и женщин.

- Джемаат! - обратился Энвер-ага к собравшимся. - Вот к нам приехали наши молодые соотечественники из Ташкента. Это образованные люди, студенты.

При этих словах татары заволновались, раздались возгласы одобрения.

- Машалла! И наши ребята стали студентами! Может это начало нашего возрождения? Может и наш народ доживет до светлого дня?

Здесь обстановка была несколько иной, более формальной – из-за покрытого красным кумачом стола, может быть. Камилл встал и начал свое выступление с того, что заверил соплеменников, что студентов из крымских татар сейчас много, не одна сотня в одном только Ташкенте.

- Прошло время, когда нам не разрешали учиться, - говорил Камилл, - когда мы не могли перемещаться даже в границах одной области. Но после того как новые руководители Советского Союза раскрыли преступления Сталина, мы все ждали большего, ждали, что перед нами извинятся и отвезут нас назад в наши дома.

Так же, как и на утреннем собрании, люди были информированы о восстановлении прав других высланных народов. То обстоятельство, что только им, крымским татарам, по-прежнему было запрещено возвращаться на родину, обескураживало людей, порождало в них негодование, но они не знали, как им действовать. И кандалами на ногах, ярмом на шее была нищета. Ни поменять место жительства в пределах Узбекистана, ни, тем более, уехать в Крым, не испрашивая на то разрешения властей, или даже если бы это им было бы вдруг разрешено, эти люди не могли по причине отсутствия материальных возможностей.

- Советская власть обязана организованно вернуть наш народ в Крым, вернуть наши дома и имущество, - продолжал Камилл, уже не стараясь сохранять политическую сдержанность в своем выступлении. - И еще хочу всем сообщить, что ташкентская молодежь объединилась в организацию и начала борьбу за восстановление наших прав, за возвращение в Крым.

Слушатели с одобрением встретили известие о возникновении Движения за восстановления прав народа.

Потом слово взял Шариф.

- Агламаган балага анасы эмчегини бермез! (Молчащему младенцу мать грудь не дает!) - говорил он. - Требуйте, беспокойте всех чиновников! Это будет ваш первый вклад в нашу национальную борьбу. Конечно, от директора совхоза или от начальника районной милиции ничего не зависит. Но они будут докладывать о ваших требованиях своему начальству, которое передаст весть о возмущении крымских татар еще выше. Пусть в Москве узнают - мы никогда не согласимся с тем, что мы выселены из Крыма навечно!

- Над нами один Аллах! - вскочил на ноги какой-то старый человек. - Аллах дал нам нашу землю, а эти коммунисты возомнили, что они выше Аллаха! Крым - наша земля, и мы обязательно вернемся на нашу родину!

- Вот! - воскликнул Камилл. - Вот об этом, отец, нужно говорить всем и каждому, и каждый день!

- Он всем говорит! - раздались смешки в зале. - Его, когда была комендатура, даже в район возили, угрожали!

- Сычайым оларны техликелерине! - выругался старик, и присутствующие здесь пожилые женщины укоризненно покачали головами. - Срать я хотел на их угрозы! Больше, чем они сделали, что еще могут сделать? Родины меня лишили, сыновья мои умерли от голода! Одна дочь у меня осталась, дай ей Аллах здоровья, внуки растут. Я воспитываю их так, чтобы каждый миг помнили, что их родина Крым, что главная цель их жизни – вернуться на родину…

Сказать больше, чем сказал этот старый татарин, было невозможно.

- Спасибо, отец! - Камилл в пояс поклонился. - Пусть Аллах даст здоровье и счастье вам и вашим внукам! К этим вашим словам я хотел бы только добавить, что цели этой мы должны добиваться все вместе. Мы призываем вас создать в совхозе свою местную организацию и тоже начинать борьбу за наши права. Способы этой борьбы вы установите сами, о наших предложениях я вам уже рассказал. И поддерживайте постоянную связь с нами, со штабом Движения.