до серьезного объяснения с мужем. Глядя на сцену, мы уже не дума¬

ем, что Норе придется принять решение, потому что так задумано ав¬

тором. Мы убеждаемся, что это неизбежно, ибо сами видели, как зре¬

ла внутренняя необходимость такого решения. Поэтому-то в нем ни¬

кто уже не сомневается...

В своем творчестве истинные художники заглядывают в самые

темные закоулки бытия, и то, к чему они прикасаются, сияет светом

подлинной жизни. Душа Гёте, отражаясь в тысячах явлений, сохра¬

нила их для жизни. Чтобы бессмысленное существование, которое

мы видим вокруг, обрело смысл, а духовная жизнь стала бы более

полной, явилась Элеонора Дузе» *.

Впоследствии Дузе еще двенадцать раз приезжала в столицу Авст¬

рии и сыграла для венской публики восемьдесят восемь спектаклей,

ГЛАВА XII

С венских гастролей началась мировая слава Элеоноры Дузе и ее

постоянные переезды из одной страны в другую. Когда у нее спраши¬

вали, какую страну она предпочитает, Элеонора отвечала: «Переезд».

По совету знаменитых венских актеров Адольфа фон Зоннента-

ля 119 и Йозефа Кайнца директор «Лессипг-театра» Оскар Блюмсн-

таль пригласил итальянскую актрису в Берлин. На торжественном

вечере в Риме по случаю столетия со дня рождения Элеоноры Дузе

в 1958 году немецкий искусствовед доктор Герберт Френцель отме¬

тил, что, несмотря на совершенно невиданный успех в России и в

Вене, многие сомневались, сумеет ли Дузе завоевать берлинскую

публику, которая слыла весьма сдержанной и равнодушной к «пар¬

веню».

21 ноября 1892 года спектаклем «Дама с камелиями» Дузе нача¬

ла свои выступления в «Лессинг-театре», посещаемом обычно людь¬

ми состоятельными, привыкшими к развлекательным представлени¬

ям. И все же ей удалось покорить и эту трудную публику. 23 ноября

состоялся второй спектакль — «Фернанда». На этот раз в конце пред¬

ставления аплодисментов было куда больше, чем после «Дамы с ка¬

мелиями».

В конце ноября 1892 года состоялся дебют Дузе в «Родине» Зу-

дермана. На другой день после спектакля автор писал жене, которую

болезнь задержала в Дрездене: «Это был грандиозный вечер! Там бы¬

ла моя Магда, чистая, светлая... Теперь уже никто не посмеет ее

обижать. Рассказать тебе о ее искусстве я просто не в силах. Нашу

Магду она видит в идеальном свете, к тому же добавляет от себя ты¬

сячи и тысячи находок и всяких откровений. Во втором акте она

бесконечно мила и любезна. В третьем — сначала в ней появляется

нечто вроде благожелательного превосходства, вполне дружелюбного,

а потом я увидел, как она постепенно вживается в образ, совершен¬

но перевоплощается в него. Но о подмене Магды собой не может

быть и речи, даже если эта подмена — сама Дузе! В четвертом акте

переводчик Натансон выпустил большую сцену с семьей, что меня

несколько расстроило. Дузе начала с трогательной сцены с пастором,

потом шла сцена с Келлером. Сперва она говорила устало, но несколь¬

ко насмешливо, а потом стала поистине великолепной. Сцена с отцом

заставила содрогнуться весь зал... Что же до сцены смерти, то она

прошла под всхлипывания родных, которые, впрочем, были в меру

сдержанны. Наконец, ее немая сцена. Описать се просто невозможно.

Широко раскрытые глаза Дузе были устремлены вдаль с мучитель¬

ным недоумением. Это трагическое величие духа делало прекрасной

даже самую смерть»*.

Известно, что из уважения к величию смерти Элеонора Дузе из¬

бегала показывать ее на сцене. Она добивалась того, что зритель

ощущал ее через восприятие других действующих лиц. Так и в

«Родине» Дузе по собственной инициативе перенесла сцену смерти

отца Магды за кулисы, и зритель догадывался о случившемся лишь

по поведению актрисы, по охватившему ее ужасу и смятению. Автор,

как видно из его письма, полностью принял введенное ею изменение

и признал, что всякая иная трактовка образа Магды не может срав¬

ниться с той, что дала Дузе. Подобное изменение замысла автора

пьесы является примером, который как нельзя лучше подтверждает

мнение театрального критика Евгения Цабеля 122, отмечавшего, что та¬

лант Дузе не ограничивается чисто театральной сферой, но его можно

отнести к области поэтического творчества, ибо, готовя роль, она

дополняет ее собственными психологическими деталями и таким

образом создает свое, особое отношение к характеру героини.

Дузе показала берлинцам девять разных ролей, сыграв восемнад¬

цать спектаклей, и успех ее выступлений постепенно все возрастал.

9 января 1893 года она закончила свои первые гастроли в Берлине,

в городе, где на ее долю выпал такой грандиозный успех, какого не

удостаивался до нее ни один артист.

Вернувшись в Венецию после столь долгой триумфальной поездки,

Элеонора надеялась немного отдохнуть. Она сняла маленькую квар¬

тирку на верхнем этаже палаццо Барбариго, принадлежавшего ее

другу Волкову, которому она была обязана столь счастливо закончив¬

шимся турне, открывшим перед ней двери европейских театров.

«Наступила пора,— писала она в это время Жозефу Примоли,—

когда справедливость и добро восторжествовали, наступила пора по¬

жинать плоды, и я вот-вот вернусь домой. Я работала годы и годы —

всю свою юность!—и теперь хочу хорошенько отдохнуть... На жизнь

я себе заработала, во всяком случае. Мне хватит. К тому же я обла¬

даю самым большим в мире богатством, оно заключается в том, что

я не хочу его иметь. Я устроилась в маленькой квартирке на послед¬

нем этаже старого дома в Венеции, под самой крышей; у меня в ком¬

нате большое стрельчатое окно, из него, как на ладони, виден весь

город. Осень тихая, воздух чистый, и в душе у меня такой покой...»

Комментируя успех берлинских гастролей Дузе, театральный кри¬

тик писал в журнале «Иллюстрационе итальяна»: «Кроме лавровых

венков, ее, как видно, ожидают еще семьдесят тысяч чистенькими —

неплохие прогонные для того, чтобы пересечь океан»*.

И в самом деле, когда после долгих колебаний Тэнкцер все же

рискнул предложить Дузе поездку в Соединенные Штаты, она тот¬

час же согласилась.

В середине января 1893 года, после долгого и трудного путешест¬

вия, Элеонора Дузе прибыла в Нью-Йорк. Первое знакомство с городом

буквально ошеломило ее, о чем свидетельствует ее письмо искусство¬

веду Коррадо Риччи. «... И я увидела огромный город,— писала она,—

всюду колеса, экипажи, магазины и странные здания, кругом павяз-

чивая реклама, шум й грохот... Ни единой улыбки живого искусства,

ничего, на чем могли бы отдохнуть глаз и душа. У меня явилась

мысль бежать без оглядки к беспокойному морю, к себе — домой, в

Италию. Победив это первое желание, я осталась. Но до сих пор не

могу освободиться от непонятной тоски».

Дузе дебютировала в Нью-Йорке 23 января 1893 года в «Даме с

камелиями». В переполненном зале собралась весьма взыскательная

публика, среди которой находились и театральные критики, приго¬

товившиеся судить дебютантку со всей строгостью. Однако через не¬

сколько минут после того, как Дузе появилась на сцене, самые суро¬

вые из них были уже убеждены, что «новый гений вдохнул новую

жизнь в хорошо известную драму Дюма».

Тем не менее, вероятно, неопытность импрессарио, не сумевшего

должным образом подготовить гастроли, и отвращение Дузе к рек¬

ламной шумихе были причиной того, что турне, проходившее с 23

января по 21 апреля в Нью-Йорке, Филадельфии, Чикаго и Бостоне,

пожалуй, нельзя было назвать очень успешным. Правда, под конец

гастролей ей удалось обрести расположение прессы, однако актриса

категорически отказалась от предложения продлить свое пребывание