жизнью. Она выписывала себе книги из разных стран и на разные

темы, до философских включительно. Она читала очень много, а если

не знала языка, то отыскивала людей, которые этот язык знали, и

просила их прочесть книгу и подробно рассказать ей содержание.

Когда она сыграла ряд пьес Александра Дюма-сына, опа выучилась

французскому языку, овладела им и вступила с автором в длительную

переписку».

ГЛАВА XI

Приглашение посетить столицу Австрии, которое Тэнкцер прислал

Элеоноре Дузе тотчас после ее первого успеха на петербургской сцене,

долгое время оставалось без ответа, несмотря на его неоднократные

настойчивые просьбы. Чрезвычайная требовательность ее к себе как

к художнику приводила к неуверенности. Она не решалась отдать свое

искусство на суд знаменитого «Бургтеатра» 109, который внушал

робость буквально всем артистам.

Наконец, ободренная благоприятным приемом, который едино¬

душно оказывали ей в России в продолжение почти годичного турне,

она приняла приглашение. Возможно, она сделала это в пику тем, кто

исключил ее из списка участников «Международного фестиваля теат¬

рального искусства», организованного княгиней фон Меттерних. Она

не считала, что Дузе пользуется мировой известностью, а именно это

условие было главным для участия в фестивале.

Дебют Элеоноры состоялся 19 февраля 1892 года в «Карлс-

театре» ио, расположенном в предместье Вены, на противоположной

стороне Дуная. И снова — полупустой зал на первом спектакле и

обычный триумф на последующих. Дузе подписала контракт на че¬

тыре спектакля. На следующий день после первого представления все

билеты на все спектакли этого короткого турне были раскуплены.

Сборы поднялись с восьмисот до девяти тысяч крон.

В «Нойе фрайе прессе» от 21 февраля можно было прочитать за¬

метку со следующим отзывом о первом выступлении Дузе: «...Ее никак

нельзя назвать красивой, а ее голос звучит глуховато. В ней нет

ничего, что привлекало бы и захватывало. И все же, несмотря на это,

она создает нечто необычайное, доселе невиданное. За этой не бросаю¬

щейся в глаза оболочкой таится великая душа художника, благодаря

которой актриса, при всей своей кажущейся бедности, становится

истинной богачкой... Она делает паузы, которые длятся минутами,

оставаясь при этом удивительно красноречивыми. Ее глаза говорят!

И вместе с тем они умеют слушать. Они буквально впиваются в слова,

слетающие с губ собеседника. Глядя на нее, мы узнали, что молчание

может быть высшим выражением человеческих чувств. Взамен крика

и чрезмерной жестикуляции она принесла нам нечто совсем другое,

новое, давно нами ожидаемое».

В те годы в Вене, в Пратере, пользуясь старинным правом, пожа¬

лованным еще Марией-Терезией111, бродячие торговцы-итальянцы

продавали гуляющим нарезанную ломтями колбасу, которую они но¬

сили под мышкой в плетеных корзинках. Карикатурист Цаше, еще

не подозревая о том, чем станет Дузе для венской публики, позво¬

лил себе неуважительный жест. Он изобразил ее в виде такой вот

бродячей торговки, нарезающей на ломти роли из «Федоры», «Фру-

Фру», «Кукольного дома», словом, те самые роли, в которых ее виде¬

ла Вена. Однако очень скоро ему пришлось изменить свое мнение и

принести повинную. Дузе сыграла в Вене всего четыре спектакля, но

после этого даже кучера, встречая ее на улице, останавливали свои

экипажи и аплодировали ей.

От Вены до Будапешта путь короток, но первые шаги славы, пере¬

секающей границу, еще короче. Несмотря на чрезвычайный успех у

венской публики во время недельных гастролей, которые Гуго фон

Гофмансталь с присущей ему восторженностью сравнил с великими

празднествами в честь Диониса в Афинах, партер старенького те¬

атра «Варошлигети Синкёр» в парке Будапешта в день дебюта Дузе,

28 апреля, был полупустым. Однако восторг, охвативший публику,

пришедшую на спектакль, создавал впечатление, будто в зал наби¬

лась огромная толпа. И здесь, как и везде, прежние заядлые скепти¬

ки оказались в одном лагере с восхищенными зрителями, объединен¬

ные великой и таинственной силой искусства. Назавтра вместо обыч¬

ных коротких заметок газеты поместили длинные обстоятельные

статьи, и на всех последующих спектаклях театр был переполнен.

В том же 1892 году Элеонора Дузе еще дважды приезжала в Вену,

где дала в общей сложности двадцать спектаклей. В мае, во время

«Венского фестиваля», пока оперные и драматические труппы всего

мира показывали свое искусство на разных сценических площадках,

Дузе в скромном зале «Карлстеатра» вступила в битву за Ибсена,

которого не признавали в Австрии и в Германии. 26 февраля она сыг¬

рала в пьесе «Кукольный дом». По словам критика из «Нейефрайе

прессе», в первом акте он увидел «гениальную субретку, которая

может сыграть и трагедию», и нашел, что «между Дузе в первом акте

и Дузе в последнем ощущалась такая разница, что можно было по¬

думать, будто на сцене совсем другая актриса». Известный критик

Пауль Шлентер114 — один из главных пропагандистов Ибсена и того

переворота, который последний произвел в драматургии,— хотя и на¬

ходил, что в первом акте Норе в ее отношениях с мужем не хватало

свойственной северянам сдержанности, тем не менее отмечал единст¬

во замысла от первой до последней реплики.

Вот отрывок из его заметок, в которых он с обычной для него не¬

навязчивой убедительностью высказывает свое мнение об игре Дузе.

«Нора в соррентийском костюме стоит у стола, возле которого в страш¬

ном волнении мечется ее муж. Она стоит неподвижно, ее глаза, при¬

стально смотрящие в одну точку, раскрываются все шире и шире,

делаются неестественно огромными, рот становится все меньше и

меньше, щеки вваливаются, скулы все больше выдаются вперед, буд¬

то она сгорает от любопытства. На губах у нее горькая улыбка, голова

поникает: внезапно постаревшее лицо выражает разочарование и вме¬

сте с тем торжество — опа потеряла и снова обрела себя. На сердце у

нее становится все холоднее, она как бы леденеет, зато дух ее прояс¬

няется, любовь уходит, се сменяет торжествующий над всем горький

жизненный опыт».

«Дюма будет всегда звучать на сцене, но... кто знает, может быть,

как раз Ибсен вольет в театр новую силу, если, конечно, он стремит¬

ся подарить нам душу, а не просто драму. Может быть, лет через

десять вообще весь театр станет таким? Какая жалость, что меня уже

не будет. Но в тридцать три года я уже не могу терять время на то,

чтобы быть «апостолом», к тому же надо освобождать место дру¬

гим...»,—писала Дузе руководителю «Торнео» Аванцини, попросив¬

шему у нее автограф для своего журнала.

Дузе давала три спектакля в неделю, и в те вечера, когда она игра¬

ла, публика почти поголовно игнорировала фестиваль княгини фон

Меттерних и аплодировала итальянской артистке. Среди самых вер¬

ных поклонников, не пропускавших ни одного спектакля с участием

Дузе, были и знаменитый историк Теодор Моммзен 115, и известный фи¬

зиолог Гельмгольц116, при всех утиравший слезы умиления, а также

и Франц Ленбах117, с которым Дузе была знакома и который впослед¬

ствии написал множество ее портретов и сделал бесчисленное коли¬

чество зарисовок.

Среди восторженных отзывов печати и восхищенной публики

прозвучало диссонансом, вызвавшим единодушный протест, суждение

Сарсэ: «Дузе не лишена темперамента, но у нее полностью отсутству¬

ет школа». Правда, критик признался, что совершенно не понимает

по-итальянски и по причине высокой стоимости билетов видел италь¬