Мы стоим неподвижно; Мы обеспокоены, но не испытываем страха. Мы функционируем по-старому — учителя всегда функционируют по-старому.

Можем ли Мы быть причастны к неким ошибочным инструкциям, повлекшим за собой подобное несчастье? Не преподавали ли Мы своим ученикам чего-то, заразившего их манией творить и разрушать? Мы просматриваем все Наши записи, заключенные в небольшом теле. Разумеется, в него не была записана полная память семерых Наших придатков — кратковременное задание этого не требовало, к тому же она бы здесь не поместилась. Ее отсутствие мешает Нам думать, и Мы не находим ни одного удовлетворяющего Нас ответа.

Один из Наших придатков взял с собой ряд личных записей. У него возникает странная гипотеза, и он предлагает активизировать в качестве объективной судебной машины древнюю протоличность.

Существует два довода. Более сильный сводится к тому, что эта древняя личность некогда имела связь с придатком, на котором основан координатор Работ Концевремени. Если проблема имеет политические корни, возможно, воспоминания личности помогут Нам лучше их понять. Второй, более слабый: существует вероятность, что, несмотря на свою сложность и развитость, Мы не учли какого-нибудь важного обстоятельства.

Времени очень мало. Оказавшись изолированными от огромного потока бытия, который готов вскоре пресечься, Мы можем быть последним фрагментом общества-разума, имеющего какой-либо шанс остановить всепланетное безумие.

В теле едва хватает места, чтобы вывести личность из компрессии. Она подавлена, не осознаёт того, что воспринимает, и нефункциональна. На Наши вопросы она реагирует возражениями и ответными вопросами.

Я пробуждаюсь, прихожу в сознание. Сознание необычное. Я — часть более крупной группы. В мыслях всплывают лица, которым я стараюсь подобрать имена, но память подводит. Они расплываются, и на смену им приходят негромкие призывы к вниманию. Новые, очень странные ощущения.

Я понимаю: это другие люди, но не в человеческих телах. Кажется, что они действуют вместе, хотя имеют отдельные голоса. Я решаю присвоить группе название «Мы-общность». Это не я, но в то же время у меня есть к ней определенный доступ, как к собственным мыслям или воспоминаниям.

Я не думаю, что умер, что я мертв. Однако способ моего мышления изменился. У меня нет тела, я не чувствую ни переливания жидкостей в организме, ни дыхания.

Одинокий, не понимающий, что происходит, я съеживаюсь рядом с наблюдательным центром Мы-общности и время от времени вижу отблески хаотически меняющегося пейзажа. Смотрят ли они какую-то развлекательную программу? Я боюсь, что оказался в больнице, и меня заставят общаться с другими пациентами, не желающими или не способными говорить со мной.

Я пытаюсь собраться с мыслями. Вновь вспоминаю лицо и даю ему имя и значение: Елизавета, моя жена, стоит у моей узкой койки. Надо мной висят механизмы. Больше я ничего не помню.

Но сейчас я не в больнице.

Голоса обращаются ко мне, и я начинаю понимать их речь. Голоса Мы-общности сильнее, сложнее и богаче, чем что-либо знакомое мне до сих пор. Я не слышу их. У меня нет ушей.

Ты очень долго хранился в пассивном состоянии, — говорит мне Мы-общность. Она (или они?) — это тугая плеяда мыслей, из которых я понимаю лишь немногие.

Я осознаю.

Я пробудился в будущем. Мышление изменилось.

— Я не знаю, где я. И не знаю, кто вы…

Мы — объединение семи придатков, причем некоторые из них прежде существовали в качестве индивидуальных биологических организмов. Ты — древняя личность одного из нас.

— Ох.

Без губ и языка это слово кажется мне каким-то не таким. Я больше не стану им пользоваться.

Перед нами встали огромные проблемы. Ты представишь нам уникальный интуитивный взгляд на них.

В голосе звучит отцовская забота; я ему не верю.

Меня окутывает тьма.

— Я голоден и не чувствую своего тела. Мне страшно. Где я? Я хочу видеть… свою семью.

Тела нет, как нет и необходимости в пище. Твоей семьи — нашей семьи — больше нет, если только она не хранится где-либо еще.

— Как я сюда попал?

Твоя личность была записана накануне серьезного медицинского вмешательства в целях предотвращения риска полной твоей потери. Запись хранилась в качестве исторического раритета.

Я ничего подобного не помню, впрочем, откуда мне? Вспоминаю, как подписывал договор, позволивший это сделать. Вспоминаю, как думал о возможности проснуться в будущем. Но ведь я не умер!

— Как давно это было?

Двенадцать миллиардов двести семьдесят миллионов лет назад.

Если бы Мы-общность сказала «двести лет», или даже «десять тысяч», я бы как-то прореагировал. Но двенадцать миллиардов! — я знаю лишь, что это геологический, космический промежуток времени. Я не верю.

Я вновь смотрю на пейзаж. С горных склонов стекают ледники. Тучи с зимою во чреве отливают в лучах огромного заходящего солнца серым и оранжевым. А солнце — оно совсем неправильное: слишком яркое, фиолетовое, напоминает делящуюся клетку. Пузырится, исходит волдырями, от него тянутся длинные протуберанцы. Оно напоминает мне Медузу Горгону.

Поверхность льда трескается, холмы и долины заваливают белые осколки. Я проснулся посреди ледникового периода. Я не понимаю.

— Я здесь целиком? — спрашиваю я. Может быть, у меня бред.

Здесь все, что в тебе важно. Теперь мы хотели бы задать тебе вопрос: узнаешь ли ты что-либо из следующих лиц, голосов, мыслей, шаблонов, стилей?

Болезненный поток ощущений: яркие звуки, громкие цвета, блеклые электрические запахи — он заполняет мое сознание. Я изо всех сил стараюсь его перекрыть.

— Нет! Так нельзя. Пожалуйста, не спрашивайте меня ни о чем, пока я не осознаю, что случилось. Не надо! Мне больно!

Мы-общность собирается выключить меня. Мне говорят, что я снова стану неактивен.

Перед тем как погаснуть, я чувствую, как на утес, где сидит Мы-общность и вместе с нею я, обрушивается порыв холодного ветра. Лед теперь уже полностью покрывает холмы и долины. Мы-общность выгибает восемь длинных красных ног, выдергивает их из быстро смерзающейся грязи. Солнце еще не зашло.

Тысячи лет в один день.

Мне дарован сон, пустой, как смерть, но не бесконечный.

Мы собираемся воедино и обдумываем проблему несовершенства интерфейса.

Это слишком ранняя личность, — говорит один из придатков. — Она не понимает нашего способа мышления. Её придется адаптировать.

Придаток, которому принадлежит протоличность, вызывается начать ее перестройку.

Времени так мало, — говорит другой, выражающий теперь активное несогласие с общим планом. — В самом ли деле Мы считаем, что так будет лучше?

Нам угрожает распад — двое из семи придатков яростно возражают остальным. Однако солидарность сохраняется. Все придатки возвращаются к обновленному соглашению. Мы начинаем строительство эффективной реальности. Для этого требует-

ся прежде всего более глубокое понимание того, какова природа древней личности. На это уходит какое-то время.

Времени у Нас много. Часы, дни. Связи нет.

Ледяной холод ставит Нас на грань смерти. Тело сохраняет гибкость благодаря тому, что связывает воду длинными молекулами, устойчивыми к замерзанию.

Знают ли учащиеся, что Мы здесь и наблюдаем за ними? — спрашивает один из придатков.

Должны… — отвечает другой. — Они ведь выразили желание встретиться с нами.

Возможно, они лгут и намереваются уничтожить и тело, и Нас вместе с ним. Встречи не будет.

Горькая грусть.

Мы реконструируем древнюю личность, облекаем ее новым интерфейсом, создаем общую базу и вновь зовем ее: Василий!

Имя знакомо мне. Я узнаю отцовский голос и чувствую, что сознание светлеет. Хочу забыть первую, неудачную попытку вернуться к жизни, но память крепка. Я ничего не забуду.