осведомился Одноглазый.

Чернов расхохотался.

— Вот уж этого я не знаю. Спроси-ка об этом у нее

сам, — пристав снова посерьезнел. — А вдруг купец

пожалуется начальнику округа? Тогда нам обоим влетит.

Придется мне для оправдания посадить тебя... Куда?

— В тюрьму.

— Верно говоришь. Всякая собака знает свое место.

Ну и молодец же ты, Багал, — пристав сделал паузу,

будто что-то вспоминая, и добавил: — Да, ты,

случайно, не видел Зелимхана Гушмазукаева?

— Нет. А зачем он мне?

— Как же, он ведь твой друг.

— Что вы, какой же он мне друг? — вор с

искренним удивлением уставился на хозяина единственным

глазом.

Пристав подумал немного.

— Пусть не друг, — сказал он серьезно, — но ты

должен увидеть его и передать от меня несколько слов.

- — Что же мне сказать ему?

— Скажи, что я хочу жить с ним в дружбе, что

готов ему всегда и во всем помочь. Скажи еще, что я

лично не сделал никакого зла его семье и не собираюсь

этого делать, что все его беды произошли по вине

старшины Адода Элсанова и его сына. А честь их семьи

опозорили Говда из Махкеты и его сын Успа. Понял?

— Очень даже понял.

— Кроме того, пусти среди людей слух, что власти,

дескать, не имеют никаких притязаний к Гушмазуко

и его сыновьям, что во всем этом деле повинны Адод

и Говда. Понял?

— Понял.

— Но учти, если хоть звуком одним обмолвишься

об этом нашем 'разговоре, знаешь, где тогда

будешь?

— Знаю.

— Где?

— На каторге.

— Вот молодец! Вор хорошо знает свое дело, —

Чернов покровительственно кивнул Одноглазому и, вы-

проводив его за дверь, тотчас сел писать рапорт на имя

начальника округа с просьбой помочь ему перевестись

из Веденского участка.

Когда пристав Чернов давал свои поручения

Одноглазому, Зелимхана еще не было в Ведено.

Двое из совершивших тогда побег — Муса и

Дика — отправились прямо в Шали, к родственникам. А

Зелимхан с третьим товарищем, задержавшиеся, как

нам уже известно, в ауле Старая Сунжа, скрылись

в Сунженских лесах. Отсюда, проводив Саламбека

в Сагопши, Зелимхан также прибыл в Шали.

Встреча трех оказавшихся вне закона людей

произошла в доме родных Дики. За стаканом вина стали

обсуждать ближайшие жизненные тропы.

— Если мы не будем держаться вместе, нас быстро

перебьют поодиночке, — высказал свою точку зрения

Муса, сделав хороший глоток вина.

Его поддержал Дика, добавив, что обстоятельства

вынуждают их прежде всего совершить какое-нибудь

дело.

— Не знаю как у вас, а у меня в доме пусто, —

заявил он и вопросительно поглядел на Зелимхана.

— Меня, друзья, извините, — коротко сказал он, —

но я сначала должен добраться до Ведено и выполнить

поручение отца.

Возразить ему никто не посмел, и он тут же

отправился в дорогу.

Идя окольными тропами, Зелимхан к вечеру

добрался до того самого родника, где их два года назад,

по пути в грозненскую тюрьму, остановили конвоиры,

чтобы они могли утолить жажду.

Здесь Зелимхан немного постоял, прислушиваясь

к шуму леса. Сейчас грозненские судьи и грозненские

тюремщики не узнали бы в этом человеке своего узника.

Он был в родной стихии: благородный могучий зверь,

вырвавшийся из клетки в родные леса. Его тонкие

ноздри трепетали, впитывая родные знакомые запахи,

чуткое ухо улавливало каждый звук, глаза отмечали

детали, о которых не имеет представления ни один

горожанин. Каждый мускул его тела, как сжатая

пружина, был готов к мгновенному действию — внезапному

прыжку, стремительному бегу, разящему удару.

В этих местах ему был знаком каждый кустик.

Какой из безлюдных тропинок ему идти? Но что это?

Хрустнула ветка. Зелимхан мгновенно повернул голову,

и ему показалось, что это сон: в десяти шагах от него

стоял его родной брат.

— Солтамурад, ты?

— Конечно, я!..

Братья обнялись и с минуту стояли молча, не зная,

с чего начать разговор.

— Как это случилось, почему ты здесь? — спросил

наконец Зелимхан, осторожно трогая брата рукой,

будто не веря своим глазам.

— Я уже вторые сутки сижу здесь в засаде, —

отвечал Солтамурад, снимая с плеча свое курковое ружье.

— Что-нибудь серьезное?

— А как же! Услышав, что ты бежал из грозненской

тюрьмы, все Веденские чиновники всполошились и,

вооружившись, рыщут по этой дороге.

— И больше ничего?

— Ничего.

— Слава аллаху! — облегченно вздохнул

Зелимхан. — А я уж подумал, что какая-нибудь новая беда

выгнала тебя из дому.

Солтамурад сразу помрачнел. Фраза Зелимхана

невольно напомнила ему, каким беспомощным оказался

он, младший из братьев Гушмазукаевых, когда все

беды обрушились на семью Бахо. А ведь все началось с

того, что невесту-то отняли именно у него.

— Когда ты появился, — сказал Зелимхан, — я как

раз раздумывал над вопросом: куда мне

направиться — прямо в Ведено или сначала заглянуть в Харачой.

— Конечно, сначала окажи почтение своему

дому, — обрадовался Солтамурад. — Идем скорее!

Братья двинулись лесом, вдоль дороги.

— Ну, рассказывай, как там у нас дома? — спросил

Зелимхан.

— Ничего особенного, все по-старому, — вяло

ответил Солтамурад.

— Все живы, здоровы?

— Здоровы.

— А как поживает дед? — спросил Зелимхан о

дедушке Бахо. Солтамурад, более всего боявшийся этого

вопроса, глядя в сторону, ответил:

— И он тоже ничего, — ему хотелось всячески

оттянуть печальный разговор о смерти деда, хотя он

прекрасно понимал, что через какой-нибудь час брат

узнает правду.

Недовольный его ответами, Зелимхан на минуту

умолк, а Солтамурад, желая переменить тему, спросил

об отце.

— А где остался Туша?

— За несколько часов до моего побега из тюрьмы

его с вещами увели из камеры, — ответил Зелимхан.

— А куда?

— Точно не знаю. Предполагаю, что его увез тш во

владикавказскую тюрьму.

— А Иса и Али где?

Услышав имена двоюродных братьев, Зелимхан

снова взволновался, к горлу подступил ком. и он не сразу

ответил.

— Их тоже перевели куда-нибудь? — спросил

Солтамурад.

— Да вознаградит тебя аллах миром, их нет в

живых, — с трудом вымолвил Зелимхан.

— Ой! — только и произнес младший брат.

После долгого молчания Солтамурад спросил:

— Как же это случилось? Где они умерли?

— На каторге нам пришлось испытать много

тяжелого, — печально сказал Зелимхан, — там умер Али,

а Ису мы привезли в Грозный больным, здесь, в

тюрьме, и он скончался.

Некоторое время они шли молча, оба, видно, думая

об одном.

— Что. это ты хромаешь? — прервал молчание

Зелимхан.

— Да так, ушибся немного, — Солтамураду

мучительно стыдно было рассказать старшему брату о

неудачной своей попытке отбить у врагов невесту. Рана,

полученная им тогда, с его точки зрения, нисколько не

спасала его чести.

— Это ничего, пройдет, — спокойно заметил

Зелимхан и вдруг остановился, прислушиваясь. Мгновенно

оба замерли: совсем недалеко, со стороны дороги,

явственно слышались голоса.

Неслышно, как тени, братья двинулись в том

направлении, откуда доносился разговор. Потом

Зелимхан осторожно раздвинул ветви кустарника, и они

увидели запряженную костлявой клячонкой арбу, в

которой сидел крестьянин в поддевке из рваной овчины.

Неподалеку от него, поперек дороги, на гладком, холеном

коне восседал краснорожий лесничий. В руке у него

была плетка. ч«-