Аделаида сперва думала, что попала в громадный публичный дом под открытым небом. Ведь не может же замужняя женщина с двумя детьми идти по улице в яркой мини-юбке и курить в кафетерии?! А её супружник на всё это спокойно взирать, не сгорев от стыда, и даже не дав ей по морде?! И мама его, в смысле бабушка, тоже может с ними сидеть и при всех курить. Потом она перестала смотреть на этих женщин, потому что ей было очень неудобно за сидящего за столиком человека, считающего себя мужчиной. Скорее всего, водители машин вовсе не дорогу спрашивали, а к девочкам приставали! Хотя, с другой стороны, найти что-то в Греции действительно было целым приключением! Даже вовсе не целую дорогу, а просто улицу, или что-то на этой улице. Типа, идёшь, идёшь, и чувствуешь, что уже пришла, только надо для верности кого-то спросить, дескать, как пройти к…? О! С каким удовольствием греки тебе будут рассказывать, как пройти! И показывать, и объяснять, и говорить, и рассказывать, что буквально недавно посетили именно эти места и всё хорошо здесь знают! Эти рассказы будут продолжаться до тех пор, пока шумом беседы не привлечётся внимание другого прохожего. Он по инерции проскочит несколько шагов вперёд, но услышав, что кто-то интересуется знакомыми ему названиями, скинет скорость. Секунда на размышление и этот прохожий уже спешит на помощь… Исключительно чтоб войти в курс беседы, не споря, второй внимательнейшим образом слушает первого, даже вначале делает вид, что согласен с ним во многом. Но его греческого терпения хватает ненадолго:

– Не-ет! – В какой-то момент укоризненно говорит он. – Не около второго светофора налево, а около третьего направо! И потом не рядом с кофейней, а через дорогу с кафетерием!

– Да вы что, не здешние, что ли?! – Это уже третий прохожий присоединяется к беседе. – Это же мой район! Я же там ещё во времена хунты школу заканчивал! Я всё хорошо помню! Это вообще в другую сторону! Да, второй светофор направо, но не вверх в гору, а вниз – к морю!

Такое обычно продолжается до тех пор, пока ищущий не опухает от советчиков, не ловит такси и не едет на нём искать свои и чужие светофоры. Однако и такси ещё не гарантия. А спорящие так и оставались стоять на месте и теперь уж выяснять, кто с кем в каком родстве состоит. Проезжая обратно, вполне можно было встретить всё ту же компанию объясняющей друг другу – почему именно он, а не кто-либо другой лучше знает местонахождение того объекта, который прохожий искал.

– Я знаю лучше, потому что именно там живёт крёстный моего внука! У него аптека, а мой сын – врач! И жена его тоже – врач!

– Датам живёт мой родной племянник! Значит, я знаю лучше! Он в ту субботу обручился с девочкой из очень хорошей семьи и у её отца магазин нижнего белья!

Адель от этих разговоров сперва терялась, старалась вообще ничего не искать и ни о чём ни у кого не спрашивать. Но потом, со временем как-то пообтёрлась. Ей даже стало нравиться останавливаться на улице с незнакомыми людьми, с ними беседовать, спорить.

Она считала, что ей очень повезло в том, что она никогда не заморачивалась глобальными умными мыслями, не терзалась сомнениями. В ней, несмотря ни на что, всегда жила уверенность, что всё будет хорошо. Она не то, чтобы любила рисковать, да не любила она ничего! Просто никогда не могла реально оценить ситуацию, и всё делала с какой-то завидной бесшабашностью, принимая мир, как сказку, в которой «добро всегда побеждает зло».

Греки добрые, очень добрые и очень внимательные. Хорошие они…

Пока они с Лёшей ехали в поезде Москва-Скопье-Афины, её совершенно не беспокоили вопросы – где и как искать работу? Что делать в капиталистической Европе с двумястами долларов в кармане на двоих? На каком языке общаться с аборигенами? Где жить или хотя бы ночевать и купаться? Вопрос о том, что можно заболеть, а Городская поликлиника осталась ну о-о-о-очень далеко, вообще не стоял! С Лёшей вместе какие проблемы? Какие болезни? Их же двое, они любят друг друга, а любовь это Сила!

Лёша оказался не таким жизнерадостным. Пока Адель не могла себя заставить отлипнуть от вагонного окна и всё восторгалась разбросанными вдоль железнодорожного полотна «шикарными», но порванными пакетами, которые у них перепродавали друг другу «с рук» по десять или пятнадцать рублей за штуку, Лёша сидел молча, и изредка выходил курить в тамбур,

А ей нравилось всё! И разноцветные привокзальные киоски, где на витрине лежали в до невозможности красивых упаковках всякие печенья, пластмассовые бутылочки с крутейшей надписью «Кока-кола», и ещё совсем маленькие коробочки, наверное, с фруктовыми «жувачками». От розовых, салатовых, нежно-голубых трубочек с надписью по-английски «Фа» – дезодорантов от пота для подмышек вообще захватывало дух и сердце щемило от предвкушения чего-то необычного, замечательного! Урра-а-а-! Да здравствует новая жизнь!!! Уррра-а-а-а! Помоюсь вон тем нежно-лиловым, наверное, шампунем, который возле зубной щётки стоит, вся обрызгаюсь вон тем дезодорантом, пойду по улице и буду забрасывать себе в рот что-то воо-о-он из того пакетика, с нарисованным на нём пацаном в кепке. Я не знаю, что это такое, но должно быть страшно вкусно! В сто, нет, в миллион раз вкуснее дурацкой курицы с орехами! ГЪри она синим пламенем, эта курица! Эти орехи! Эти, похожие на детские ползунки, синие спортивные рейтузы на мужиках, строгие пиджаки, туфли и кепки «аэропорт»! Гори, гори и уродливые драповые бабские юбки до земли! Зачем им в Городе нужны были дворники?! Томные горожанки весь мусор собирали себе в подол! К чёрту шепелявое заискивание и прикрывание ладошкой рта при смехе, к чёрту «сдержанность»! К чёрту «что люди скажут?!» Какой Лёшечка умница, что настоял на своём и уболтал её ехать в Грецию! Сразу видно – настоящий мужчина! Разве ж она бы когда-нибудь решила сама переехать хотя бы в другой город?! Никогда! Это она только петушиться и выделываться умеет, а на самом дела – страшная трусиха и дура! Зато вот теперь всё начнётся! Они, как и задумывали, сперва поступят в университет. Да, говорят, в Салониках есть большой, шикарный университет. Нет! Сперва снимут квартиру, небольшую такую, но уютную, поближе к университету. Потом сразу пойдут работать, чтоб за эту квартиру платить, и кушать же тоже надо! Потом пойдут, узнают про вступительные экзамены, про то, про сё… Короче, дел – завались! Это очень хорошо, потому что всякие дурацкие мысли и воспоминания отойдут на задний план. И сколько себя можно мучить из-за всякого там?! Ну, было, было! Что ж теперь – убиться?! Зато теперь всё пойдёт хорошо! Всё самое страшное закончилось!

Лёша снова ушёл в тамбур. Адель прилегла на свою нижнюю полку, положив согнутую в локте руку под голову. Она всегда так ложилась, когда думала о чём-то. Она всё ещё очень быстро уставала, ноги в поезде отекли и стали как булочки. Ей было уже больше чем семнадцать лет. И намного больше, чем девятнадцать. Зря она так ждала, ни в семнадцать лет, ни позже чуда не произошло! «Танцующей королевой» она не стала! И, видимо, уже не станет. Вес прибавился пропорционально годам. Только теперь она казалась меньше ростом, потому что в высоту больше не росла, зато ширина… И плевать! Она же решила, что всё оставлось позади, в греции, на новом месте она начнёт всё с начала! Новая жизнь, и они с Лёсиком будут купаться в её бирюзовых волнах!

Вагон большой люлькой раскачивался то вправо, то влево. Как только они пересекли границу, состав перевели на другие, узкие колёса. Оказывается, вся Европа живёт на узкоколейках. Теперь казалось, что вагончик болтается больше. Или это от трёх дней, проведённых в поезде, голова уже сама начала привычно болтаться на шее вправо-влево и ноги разъезжаются. А вдруг это теперь на всю жизнь?! Говорят, у моряков вообще такие походки, от того, что они по палубе ходят вразвалочку и широко расставляют ноги.

Перестук колёс то успокаивал, то снова будил неприятные, так надоевшие ей тяжёлый мысли. Нет, конечно, они совершенно не были связанны с переездом. Переезд – это как раз спасение и избавление от всех бед. Только вот Лёша…