– Подлый хорек! – туманно высказал свое мнение рослый человек, проводя языком по губам. – Что вы скажете насчет того, чтобы выпить?

– Он меня ударил, – прошипел второй помощник.

– Что вы говорите?! Ударил? – сочувственно засуетился человек в синем костюме. – Здесь невозможно разговаривать. Я хочу расспросить подробно. Ударил, а?.. Наймите какого-нибудь парня, пусть тащит ваш сундук. Я знаю спокойное местечко, где есть пиво в бутылках…

Мистер Джакс, изучавший в бинокль берег, сообщил затем старшему механику, что «наш второй помощник не замедлил найти себе друга. Парень ужасно смахивает на бродягу. Я видел, как они вместе ушли с набережной».

На судне производили необходимый ремонт, но стук и удары молотка не мешали капитану Мак-Веру. Он писал письмо в аккуратно прибранной штурманской рубке, и в этом письме стюард нашел столь интересные местечки, что дважды едва не попался.

Но миссис Мак-Вер в гостиной сорокафунтового дома подавила зевок – должно быть, из уважения к себе самой, так как она была одна в комнате.

Она откинулась на спинку стоявшей у изразцового камина позолоченной кушетки с обитой плюшем подножкой. Каминная доска была украшена японскими веерами, а за решеткой пылали угли. Она лениво пробегала письмо, выхватывая то тут, то там отдельные фразы. Не ее вина, что эти письма были так прозаичны, так удивительно неинтересны – от «дорогая жена» в начале и до «твой любящий супруг» в конце. Не могла же она, в самом деле, интересоваться всеми морскими делами? Конечно, она была рада услышать о нем, но никогда не задавала себе вопроса, почему именно.

«…Их называют тайфунами. Помощнику как будто это не понравилось… Нет в книгах… Не мог допустить, чтобы это продолжалось…»

Бумага громко зашелестела… «…затишье, продолжавшееся около двадцати минут», – рассеянно читала она. Затем ей попалась фраза в начале следующей страницы: «…увидеть еще раз тебя и детей…» Она сделала нетерпеливое движение. Вечно он думает о том, чтобы вернуться домой. Никогда еще он не получал такого хорошего жалованья. В чем дело?

Ей не пришло в голову посмотреть предыдущую страницу. Она нашла бы там объяснение; между четырьмя и шестью пополуночи 25 декабря капитан Мак-Вер думал, что судно его не продержится и часа в такой шторм и ему не суждено больше увидеть жену и детей. Этого никто не узнал – его письма всегда так быстро терялись, – никто, кроме стюарда.

На стюарда же это открытие произвело сильное впечатление. Такое сильное, что он попробовал поделиться своим открытием с коком, торжественно заявив, что «все мы едва выпутались. Сам старик чертовски мало надеялся на наше спасение».

– Откуда ты знаешь? – презрительно спросил кок, старый солдат. – Уж не он ли тебе сказал?

– Пожалуй, что он мне намекнул, – дерзко выпалил стюард.

– Проваливай! В следующий раз он сообщит мне, – ухмыльнулся старик кок.

Миссис Мак-Вер поспешно пробегала страницы: «…Поступить справедливо… Жалкие создания… Только у троих сломаны ноги, а один… Подумал, что лучше не разрешать… Надеюсь, поступил справедливо…»

Она опустила письмо. Нет, больше не было ни одного намека на возвращение домой. Должно быть, хотел лишь высказать благочестивое пожелание. Миссис Мак-Вер успокоилась. Скромно, украдкой тикали черные мраморные часы, оцененные местными ювелирами в три фунта восемнадцать шиллингов и шесть пенсов.

Дверь распахнулась, и в комнату влетела девочка – в том возрасте, когда коротенькая юбка не скрывает длинных ног. Бесцветные, довольно жидкие волосы рассыпались у нее по плечам. Увидев мать, она остановилась и с любопытством впилась своими светлыми глазами в письмо.

– От отца, – прошептала миссис Мак-Вер. – Куда ты дела свою ленту?

Девочка подняла руки к голове и надулась.

– Он здоров, – томно продолжала миссис Мак-Вер. – По крайней мере, я так думаю. Об этом он никогда не пишет.

Она усмехнулась.

Девочка слушала с рассеянным, равнодушным видом, а миссис Мак-Вер смотрела на нее с гордостью и любовью.

– Ступай надень шляпу, – сказала она, помолчав. – Я иду за покупками. У Линома распродажа.

– Ах, как чудно! – воскликнула девчонка неожиданно красивым вибрирующим голосом и вприпрыжку выбежала из комнаты.

Был теплый день, небо было серо, а тротуары сухи.

Перед мануфактурным магазином миссис Мак-Вер любезно улыбнулась грузной женщине в черной мантилье, черном янтарном ожерелье; в ее волосах над желтым немолодым лицом цвели искусственные цветы. Обе защебетали, обмениваясь приветствиями и восклицаниями, с такой быстротой, словно мостовая готова была разверзнуться и поглотить их раньше, чем они успеют выразить друг другу свою радость.

За их спинами вращались высокие стеклянные двери. Пройти было невозможно, и мужчины, отойдя в сторону, терпеливо ждали, а Лидия была поглощена тем, что просовывала конец своего зонта между каменными плитами. Миссис Мак-Вер говорила быстро:

– Очень вам благодарна. Он еще не возвращается. Конечно, грустно, что он не с нами. Но какое утешение знать, что он чувствует себя хорошо! – Миссис Мак-Вер перевела дыхание. – Климат очень ему подходит! – радостно прибавила она, как будто бедняга Мак-Вер плавал в китайских морях для поправления своего здоровья.

Старший механик также не собирался домой. Мистер Рут слишком хорошо знал цену своему месту.

– Соломон говорит, что чудесам никогда не бывает конца! – весело крикнула миссис Рут старой леди, сидевшей в своем кресле у камина.

Мать мистера Рута слегка пошевельнулась; ее сморщенные руки в черных митенках покоились на коленях.

Глаза жены механика жадно пробегали письмо.

– Соломон говорит, что капитан его судна – глуповатый человек, вы помните, мама? – сделал что-то умное.

– Да, милая, – покорно сказала старуха; ее голова с серебряными волосами была опущена; она казалась невозмутимо спокойной, как очень старые люди, которые как будто следят за последними вспышками жизни. – Кажется, помню.

Соломон Рут, Старый Сол, Отец Сол, старший механик, «Рут хороший парень» – мистер Рут, снисходительный друг Джакса, был младшим из всех ее многочисленных детей, к тому времени умерших. И лучше всего она помнила его десятилетним мальчиком, задолго до того, как он отправился на север работать где-то механиком. С тех пор она так редко его видела и прожила столько долгих лет, что ей приходилось теперь возвращаться в далекое прошлое, чтобы разглядеть сына сквозь дымку времени. Иногда ей казалось, что ее невестка говорит о каком-то постороннем человеке.

Миссис Рут-младшая была разочарована.

– Какая досада! – Она перевернула страницу. – Он не объясняет, что это такое. Говорит, что мне не понять, как это умно. Ну подумайте! Что бы это могло быть? Как ему не стыдно не сказать нам!

Она продолжала читать без дальнейших замечаний, а потом стала глядеть в камин. Старший механик написал о тайфуне всего два-три слова, но что-то побудило его сообщить жизнерадостной женщине, что он чувствует все усиливающуюся потребность в ее обществе. «Не будь матери, за которой нужно ухаживать, я сегодня же выслал бы тебе денег на дорогу. Ты могла бы поселиться здесь в маленьком домике. А я время от времени навещал бы тебя. Ведь мы не молодеем…»

– Он здоров, мама, – вздохнула, приходя в себя, миссис Рут.

– Он всегда был крепким, здоровым мальчиком, – спокойно отозвалась старуха.

Но мистер Джакс дал отчет действительно очень полный и живой. Его друг, плававший в Атлантическом океане, поделился полученными им сведениями с другими помощниками на своем пароходе:

– Один приятель описывает необычайный случай, происшедший на борту его судна во время тайфуна. Помните, мы читали об этом тайфуне в газетах два месяца назад? Любопытная вещь! Да вот посмотрите сами, что он пишет. Я вам покажу его письмо.

Там были фразы, рассчитанные на то, чтобы свидетельствовать о необузданной смелости и решимости. Джакс не лукавил: в момент написания письма он чувствовал именно так. Мрачными красками изобразил он сцену в межпалубном пространстве: «…мне пришло в голову, что несчастные китайцы не могли знать, грабители мы или нет. Не очень-то легко отнять деньги у китайца, если он сильнее тебя. Правда, чтобы идти на грабеж в такую бурю, нам следовало быть отчаянными людьми, но что знали о нас эти бедняки? И вот, не тратя времени на размышления, я поторопился увести своих ребят. Свое дело мы сделали – на этом настаивал наш старик. Мы убрались восвояси, не потрудившись разузнать, как они себя чувствуют. Я уверен, что, если бы они не были так ужасно избиты и запуганы – все до единого не могли стоять на ногах, – нас разорвали бы в клочья. Ох, дело было жаркое, уж поверьте мне, а вы можете мотаться из края в край по своему пруду[25] до конца веков, прежде чем свалится на вас такая работа».