Ей уже было всё равно. Она была настолько подавлена, что ещё меньше подвергалась атакам эмоций, чем когда-либо прежде, и эта её монотонная унылая бездушность помогла обмануть детектор лжи. И тем не менее, Имтизаль не чувствовала себя победителем. Она даже теперь, когда её оставили в покое, не испытала ни малейшего облегчения. Всё оставалось так, как и было месяц назад.

Её не просто оставили в покое: в скором времени её повысили до сержанта первого класса. Оуэн через четыре месяца получил звание лейтенанта. Рамирес торжествовал.

В тот же день, когда было закрыто дело, ей звонил Кэмерон и интересовался, помог ли его вклад, Ими снова его поблагодарила, призналась, что не помог, но что она справилась с расследованием. Он был восхищён, когда узнал тонкости, снова намекнул ей о федеральной службе, пригласил навестить их с Каримой, и на этот раз Имтизаль восприняла его беззаботную общительность даже не настолько уныло и нервно, как обычно. Потом началось внутреннее расследование, и Имтизаль предполагала, что Кэмерон нашёл способ помочь ей и отвлечь внимание отдела от её города, её маньяка и её самой. По крайней мере, сама она никогда не поднимала с ним эту тему и даже родителям не говорила о том, что её навещали федеральные криминалисты и психиатры.

Всё оставалось в прошлом, но она по-прежнему испытывала гнетущую неудовлетворённость, смуту и горечь. Она пыталась забыть Мориса Холла, но факт того, что он знал о ней, о Кевине, об агенте Алексе и, главное, о её взаимоотношениях с Рэйнольдом, не давал ей покоя. Её не волновала его система, его расчётливость или что-то ещё. Её волновала собственная безопасность, которую было сложно представить, пока она, Имтизаль, не знала, где и в чём прокололась. Раз узнал Морис, могли узнать и другие. Она утешала себя только тем, что и всех других она так же быстро уберёт с дороги, как и убрала Мориса.

Она почти не видела Рэя всё это время, только мельком и ненадолго, когда он обедал или был вне дома. Когда же в департаменте началась суета, Ими не рисковала выходить на охоту, опасаясь, как бы кто-то в это же время не охотился за ней. Однажды она провела целый час перед сном, метая красивые тёмно-серые ножи с матовой гравировкой и чёрными вставками в уже прилично изрезанную мишень. Ножами теперь заканчивался каждый её день, ножами и начинался. Она с тоской вспоминала Сан Франциско, Артура, лес и снова и снова возвращалась мыслями к Рэйнольду.

Теперь следить за ней было уже некому, но после всего случившегося, после полиции в доме Блэков, после расчленённого тела на чердаке и после своего разоблачения перед теперь уже мёртвыми людьми, она не могла избавиться от параноического ощущения, будто за спиной кто-то стоит, и панически боялась отправиться к Рэйнольду привычным путём. Нужно было искать новый метод.

Первое, что она сделала, почувствовав на себе гнёт контроля, – отправилась в зал и возобновила тренировки тхэквондо. Там, выбиваясь из сил и пытая своё тело, она старалась компенсировать беспомощность своей агрессии перед вышестоящими органами правопорядка и власти. Освободившись же от вечных тестов, допросов и проверок, она всё равно продолжала заниматься, всей душой надеясь, что бои спасут её от смятения и помогут отвлечься. Они действительно отвлекали, дарили ей новые поводы для злости: на тренировках бывали практически только мужчины, которые очень пренебрежительно относились к ней и которые, к её сожалению, были сильнее её. Едва над ней одерживали победу, начинались пошлые и унизительные комментарии, и она чувствовала себя убого. С тех пор, как она стала призёром городских соревнований, прошло много лет, и с этим ей нужно было смириться. Но со временем бойцы стали к ней привыкать, проявляли больше снисходительности и не унижали, даже иногда болели за неё, давали профессиональные советы и поддерживали. Её нескрываемая агрессия, отчаяние и злость вынуждали воспринимать её серьёзно. Но и здесь, добившись желаемого, Имтизаль нисколько не избавилась от пронзительной тоски.

Зал был в двух милях от её дома, поэтому Имтизаль ходила пешком. Она всегда любила ходить пешком, а теперь появилось время заняться, наконец, ремонтом автомобиля, поэтому у неё уже и выбора не было, ездить на машине или ходить: машина осталась в сервисе, и дилерский центр по-прежнему не выдавал ей ничего взамен.

Однажды во время одного из таких возвращений она увидела Омара. Он ждал зелёного света и даже не сразу заметил Имтизаль, когда и она дошла до пешеходного перехода.

– Омар, – тихо прошептала она, чтобы прохожие её не услышали. Это было так неожиданно, так внезапно, как случайный свет, пробивающийся сквозь черную грозовую мглу.

Он вздрогнул, оглянулся на неё и улыбнулся.

– Ими, что ты здесь делаешь? Не ожидал тебя встретить.

– Иду домой, – тихо добавила она. Светофор дал зелёный свет, и Ими торопливо рванула вперёд, чтобы опередить остальных пешеходов и остаться с братом наедине.

– Ты так измученно выглядишь, – снова улыбнулся он и погладил её по плечу. – Мама скучает. Может, навестишь её?

– Может.

Она знала, что не может. Нельзя было видеться с родителями, пока она так сильно ненавидела мир. Им нельзя было знать о неудавшемся аресте и о внутреннем расследовании.

– Сегодня очень хороший, тёплый день, – он посмотрел на небо и солнце, улыбаясь всем лицом, улыбаясь всем телом. – Она такой домосед, никогда не вытащить на улицу. Но ты попробуй. Тебя она больше слушается, чем нас.

Она блаженно рассматривала его лицо.

– Тяжёлый день?

– Тренировка.

– Ты давно не тренировалась.

– И ты давно не приходил.

Он как-то посерьёзнел и посмотрел на неё очень внимательно.

– Не приходил.

– Почему?

– Ты была занята.

– Нет, – испуганно и тихо выдавила она.

– Ты была занята, Ими. Я же чувствовал. Тебе было не до меня. У тебя было много работы, и… всякого. Много. Ты была очень занята.

– Нет-нет, – она смотрела на него с таким же испугом, как двадцать лет назад во время их с Имемом драк, – мне всегда… до тебя.

Он посмотрел на неё очень внимательно и будто укоризненно.

– Зачем ты уехала, Ими. Почему ты не хочешь жить с родителями? С тех пор, как ты переехала, всё стало хуже. У тебя плохая квартира, злая, злой дом, злой район. Возвращайся домой.

– Не могу.

– Почему? Потому что не сможешь прятаться? Не сможешь преследовать Рэя? – он чуть качнул головой. – Да, я знаю про Рэя. Но он плохой человек. Тебе не стоит его любить.

– Не могу, – повторила она почти беззвучно.

– Ты слушаешься меня, слушаешься Джексона, Артура и Амелию только тогда, когда хочешь. Ты говорила, что не можешь ослушаться. Но ты можешь. Можешь, если мы просим тебя о том, что тебе не нравится.

– Они не просят.

– Я прошу. Ими, девочка, почему ты не можешь любить?

– Я люблю.

– Нет. Ты никого не любишь.

– Люблю. Тебя люблю.

– Нет.

Она с вызовом посмотрела ему в глаза, но он молчал и даже не смотрел на неё.

– Я тебя люблю, – уныло повторила она, и он оглянулся.

– Тогда выйди замуж за Дэвида.

– Омар…

– Я знаю, что ты не потеряна. Будь ты потерянной, ты бы не заботилась о маме, о папе, Имеме. Ты ведь даже о Кариме волнуешься. Потому что в тебе есть добро. Ты ведь наша семья, Ими, мы растили тебя, мы любили тебя, как родную. Не как… ты и есть родная. И я люблю тебя. И родители. И раз… раз ты не можешь быть счастливой, сделай счастливыми других. Выйди замуж за Дэвида, не разбивай родителям сердце. Пусть они увидят твоё благополучие, увидят твоих детей. Пусть их сердце будет спокойно.

Она молчала и боялась посмотреть на него.

– Прямо сейчас позвони Дэвиду.

– Не могу…

– Можешь. Ради меня. Пожалуйста. Это будет лучшим доказательством любви.

Она резко посмотрела на него и прищурилась.

– Позвонить?

– Да.

Она достала телефон и набрала Дэвида. Омар улыбнулся.

– Но ты не уходи.

– Не уйду, я рядом.

Она нервно держала телефон у уха и даже не сразу почувствовала, как Омар взял её за руку. Она только почувствовала, как нервничать стала меньше, как начинала таять и успокаиваться, и всё становилось хорошо.