толпа в движении, в ней нет равнодушных, все увлечены сейчас сочинением

ответа султану. Это боевое товарищество людей простых, сильных, беспредельно

храбрых и честных. Они - цвет и гордость Запорожья.

Какие характеры, могучие и богатырские, создала кисть живописца, какие

яркие национальные типы! Репин вложил в картину весь свой опыт режиссера и

психолога, расположив людскую громаду так непроизвольно и живо, что зритель

ни на миг не испытывает чувства натяжки и неловкости.

Это итог не минутного вдохновения, а результат огромного труда и

поиска. Десятки, сотни раз Репин переписывал холст, перемещая и передвигая

своих героев. Современники с чувством восхищения и... ужаса вспоминали о

навсегда погибших, записанных неумолимым художником замечательных фигурах.

Курятся дымы костров, день клонится к вечеру. В ушах гудит от гомона,

криков и громоподобного смеха запорожцев. Холст - идеальный пример

"завороженного мига", когда художник силой своего дара переносит к нам, в

сегодня, картину далекого прошлого.

Репин недаром до конца дней своих не расставался с этой темой. Он всю

жизнь, со дня рождения, был в душе земляком казаков, сколько бы он по

скромности от этого ни отрекался.

* * *

"В душе русского человека есть черта особого скрытого героизма. Это -

внутрилежащая, глубокая страсть души, съедающая человека, его житейскую

личность до самозабвения. Такого подвига никто не оценит: он лежит под

спудом личности, он невидим. Но это - величайшая сила жизни, она двигает

горами; она руководила Бородинским сражением; она пошла за Мининым; она

сожгла Смоленск и Москву. И она же наполняла сердце престарелого Кутузова".

Эти слова приоткрывают нам самую сокровенную, самую глубоко хранимую

тайну Репина. Великий художник, всю жизнь отдавший служению одной правде,

должен был таиться под личиной простоватого, чудаковатого чугуевца.

Глядя на автопортрет Репина, написанный в последние годы жизни в

усадьбе "Пенаты", вдруг явственно видишь, как художник вдруг вырастает в

богатыря, создавшего картины, восславившие наше искусство, нашу Отчизну!

Василий Суриков

Суриков... Создатель грандиозных картин-эпопей, шекспировских по накалу

страстей и мощи характеров героев. Его монументальные полотна необъятны. Мы

любуемся богатырской красой русской природы, ширью могучих рек, напевной

удалью былинных сказов. Глядя на полотна Сурикова, ощущаем истинного героя

истории - народ. Мастер показывает всю драматичность, порою трагедийность

страниц русской национальной летописи. Всю меру страданий людских, страданий

народа, который отвечал за все и за всех.

Суриков оставил потомкам широкую панораму истории России. Выразил

пластически, ярко, объемно главное действующее лицо грандиозной эпопеи. Не

грозных царей, не самодержавных благодетелей, не государей победоносных. "Я

все народ представлял, - говорил художник, - как он волнуется, подобно "шуму

вод многих".

Впервые в русском, да и, пожалуй, в мировом искусстве героем картины

стал народ. И в этом поистине новаторская роль Сурикова. Мастер развернул

перед зрителем новую красоту народного эпоса, глубоко чуждого лакированным

картинам признанных корифеев. ;

Это был титанический труд, которого с лихвой хватило бы на творческую

жизнь доброго десятка художников. Но это еще и подвиг первопроходца,

преодолевшего косность и реакционность монархического аппарата, свято

охранявшего принципы создания псевдоисторических картин, восхвалявших

царизм.

Зритель впервые увидел не костюмированных натурщиков, изображавших ту

или иную сцену из жизни государей и их верноподданных, не привычных

статистов в стиле "рюс", нарумяненных и напомаженных. Нет. В тихую заводь

официальной исторической живописи ворвались простые люди суриковских

полотен, перед зрителем предстала сама правда истории. Надо было обладать

силой богатырской, чтобы преодолеть, разрушить пошлый, мещанский историзм

заказной живописи, угождавшей вкусам властей предержащах. Появилась галерея

образов, созданных мастером, не только владевшим колоритом, пластикой,

композицией, восходящими к самым вершинам мирового искусства, но и

живописцем-драматургом. Это были полотна, глубочайшие по психологическим

контрастам и пониманию истории, в которых художник заставил жить и

действовать десятки, сотни людей.

Репин взволнованно рассказывает об ощущении, которое получал зритель:

"Впечатление от картины так неожиданно и могуче, что даже не приходит

на ум разбирать эту... массу со стороны техники, красок, рисунка. Все это

уходит как никчемное; и зритель ошеломлен этой невидальщиной. Воображение

его потрясено".

Суриков обладал даром проникновения в самую суть, самую толщу истории,

мог очень свежо и честно рассказать о полюбившихся ему героях.

"Идеалы исторических типов воспитала во мне Сибирь с детства, она же

дала мне дух, и силу, и здоровье", - говорил о себе живописец.

Однако наивно было бы предполагать, что картины Сурикова появились в

результате некоего колдовского наития или родились под влиянием интуитивных

движений души сибирского самородка. Творчество Сурикова - драгоценный сплав

русской правдивой, горячей души, огромного труда, культуры, жизненного

опыта.

Молодой Суриков глубоко и жадно изучал творения мастеров Возрождения.

Он восторгался кистью Веронезе, Тинторетто и Тициана. Но не только

восторгался. Он изучал колорит их полотен, учился у них великому умению

населять холсты десятками, сотнями людей, дотошно исследовал законы

композиции их картин.

Посещая музеи Европы, молодой мастер мог часами находиться перед

шедеврами Рембрандта и Веласкеса, пытаясь проникнуть в тайны мастерства

художников. Вот как писал он об этом своему учителю Павлу Чистякову:

"Я хочу теперь сказать о картине Веронезе "Поклонение волхвов" - какая

невероятная сила, нечеловеческая мощь могла создать эту картину? Ведь это

живая натура, задвинутая в раму... Видно, Веронезе работал эту картину...

без всякой предвзятой манеры, в упоении восторженном. В нормальном,

спокойном духе нельзя написать такую дивную по колориту вещь. Хватал, рвал с

палитры это дивное мешаво, это бесподобное колоритное тесто красок...

У них есть одна вещь, я ее никогда не забуду, - есть Рембрандт (женщина

в красно-розовом платье у постели), такая досада - не знаю, как она в

каталоге обозначена. Этакого заливного тона я ни разу не встречал у

Рембрандта. Зеленая занавесь, платье ее, лицо ее по лепке и цветам -

восторг. Фигура женщины светится до миганья. Все окружающие живые немцы

показались мне такими бледными и несчастными.

"Кто меня маслом по сердцу обдал, то это Тинто-ретго. Говоря

откровенно, смех разбирает, как просто, неуклюже, но как страшно мощно

справлялся он с портретами своих краснобархатных дожей, что конца ие было

моему восторгу. Ах, какие у него в Венеции есть цвета его дожеских ряс, с

какой силой вспаханных и проборонованных кистью... После его картин нет мочи

терпеть живописное разложение".

Далее Суриков пишет о портрете папы Иннокентия X Веласкеса в палаццо

Дсфио: "Здесь все стороны совершенства есть - творчество, форма, колорит,

так что каждую сторону можно отдельно рассматривать и находить