национальной государственности, русского патриотического

сознания. Конечно, печально осознавать, что русское

патриотическое сознание оказывалось под час в колодках

партийной ортодоксии. Но истинно социалистические начала

здесь ни при чем. Русскому духу никогда не были чужды идеи

коллективизма, сплоченности, справедливости, гуманизма,

добрососедства и добронравия, что, как известно, составляет

основу и социалистической идеологии.

Что касается Емельяна Глебова, главного героя романа

"Во имя отца и сына", то вышеперечисленные принципы

составляют суть его жизненного поведения просто как

654

порядочного человека, а не только как коммуниста. В этом

смысле он резко противоположен тем, кто сознательно хотел

бы выбросить из своей жизни понятия долга, чести, любви к

родной земле, уважение к предшествующим поколениям.

Поэтому свою работу на заводе Глебов начинает с

организации экскурсии на Бородинское поле. Размышления

ветерана завода рабочего Лугина над словами, высеченными

на одном из мраморных памятников ("Доблесть родителей -

наследие детей") являются логическим продолжением темы

преемственности опыта отцов. Начатая еще в романе "Семя

грядущего" эта темя становится ведущей в произведении "Во

имя отца и сына", получает углубленную философскую

трактовку в сопоставлении с библейским заветом.

К сожалению, "наследники" не торопятся "вступить в

права". "Условности. Традиции", - восклицает один из молодых

персонажей, захваченных индивидуалистическим поветрием.

"Кто их придумал?.. Для кого? Для рабов. Как цепи... Я

свободный человек цивилизованного мира. Я делаю то, что

нравится мне... История поставила перед нами

необыкновенные задачи. Мы ломаем чудовищную крепость,

созданную из предрассудков, пошлостей, догматизма... У нас

есть свои трубачи, своя запевалы." Комментировать, как

говорится, нет нужды. Но о таких "запевалах" хорошо сказал

Владислав Шошин (замечательный русский поэт 60-х годов,

замалчиваемый эстетствующими резонерами):

На бесчестных замыслах завеса,

Враг Руси способен ко всему

.................................

Хочет навязать моей Отчизне

Одичанья модный образец,

Свой американский образ жизни,

Ужас обескровленных сердец.

Многообразная, яркая палитра романа вобрала в себя

наиболее характерные приметы времени. Выведены образы

поэтов-экспериментаторов, буквально навязывающих публике

свои штампы. В метких сатирических характеристиках легко

узнаются крикливые "шестидесятники", выросшие как грибы

после дождя, во время так называемой "оттепели". Впервые

пророчески было сказано о неблаговидной роли журнала

"Юность", насаждавшем эстетический примитивизм,

равнодушие.

Модное поветрие среди молодежи называть друг друга не

по именам, а по кличкам на американский лад : Дин, Хол, Макс

655

- тоже один из симптомов обезличивания. Холам и максам все

"до лампочки". Вульгарный лозунг, внедренный в молодежное

сознание в 60 - 70-е годы, стал девизом нашего времени, когда

общественный индифферентизм обывателя позволяет

манипулировать многомиллионной массой народа. Но 30 лет

назад это казалось смелым прорывом к будущей свободной

жизни. В таком направлении общественного развития, в таком

"настрое" умов, писатель справедливо видел симптомы

распада человеческой личности, предугадывал возможности

духовного и политического рабства. Отсюда и острота

публицистической линии не только романа "Во имя отца и

сына", но и последующих произведений Шевцова. Гражданско

- публицистический пафос отражает характер идеологической

борьбы второй половины XX столетия. Более того, этот пафос

составляет и основу художественности романов Шевцова. Он

сумел без ущерба для художественности сделать главным

предметом (объектом) своего повествования вопросы

общественно - политического исторического содержания.

Противоречит ли это законам искусства, литературы?

Призывы освободить литературу от какой бы то ни было

идеологии, а уж тем более - политики - не новы. Они

раздавались и десять и семьдесят лет назад и даже

полтораста. Только литература не слушалась критиков и не

могла оставаться равнодушной к тому, что происходит в

обществе. Так появились "Властителям и судьям" Державина,

пушкинская "Деревня", "На могилах" Лескова и многое, многое

другое, что не укладывалось в рамки идиллических романов.

Поэтому незачем пытаться с помощью ярлычных определений,

наподобие "политическая повседневка", "не художественно"

обесценить и опошлить то, что по сути оказывается страстным

откликом на животрепещущие вопросы бытия. К тому же,

вопросы исторические и политические как раз и становятся

художественными, когда они оказываются одновременно

нравственными вопросами. Роман "Во имя отца и сына"

написан именно в таком ключе. Редкий для современной

литературы синтез высокого патриотизма, яркой образности,

публицистичности.

Выход в свет этого романа также был враждебно

встречен защитниками групповых, клановых интересов. В ход

пошли даже злонамеренные обвинения писателя в

антисемитизме, в клевете на советскую действительность, в

попытке поссорить интеллигенцию с народом.

656

Истерические крики о клевете на советскую

действительность имели целью через влиятельные партийные

и государственные структуры поставить писателя вне

литературы, вне общества. Литературные интриганы, не

желавшие мириться с любыми проявлениями русского духа,

очернили писателя, ссылаясь при этом на "заботу" о народе.

Но были и защитники Ивана Шевцова. 24 апреля 1970

года газета "Советская Россия" напечатала ответ поэта Игоря

Кобзева М. Синельникову, которой в "Комсомольской правде"

дал грубый разбор романа "Во имя отца и сына". И. Кобзев

отметил тенденциозность и примитивизм оценок критика.

Слово поэта было подкреплено подборкой читательских

писем, вновь поддержавших И. Шевцова.

Общий замысел романа, широкая, детально и правдиво

изображенная картина заводских будний нашла горячий отклик

в сердцах многих людей, трудившихся на заводах, полях, в

школах. Они понимали, что их время не только период новых

производственных свершений, но и время борьбы за свои

убеждения. Это их мысли воплотились в романе в думах

Сергея Кондратьевича Лугова: "Жизнь - сражение, постоянное,

нелегкое. Иногда с переменным успехом. Жизнь - это тоже

поле битвы, независимо от того, гремит артиллерийская

канонада или вместо нее, кто-то одержимый бредовыми

идеями своей исключительности и превосходства, заполняет

эфир и газетные полосы тлетворным ядом лицемерия,

человеконенавистничества". А исход битвы, как показывает

писатель, зависит от усилий каждого, от выборы позиции по

отношению к духовным растлителям, как называет их артист

Пасадов - один из тех, кто поддерживает Глебова в борьбе с

шарлатанами.

Пасадов руководит народным заводским театром. Он

придерживается наступательной тактики в борьбе с "пеной",

загрязняющей океан народной жизни. Напряженно думает он о

том, что "накипь" в сравнении с безбрежной ширью океана

ничтожна и не сможет отравить всю его поверхность. Стоит