Заплатка выла, демонстрировала угрозу, металась по плоту, обрывая ветки и вянущие листья, и колотила безучастные спины самцов. Плот дрожал и качался, а Странница нервно цеплялась за свою ветку. Но уже ничего нельзя было изменить.
В действительности Белокровный не лгал. Как и Нот до него, он не умел представлять себе, о чём думали другие, и поэтому не мог внушить им ложные представления — совсем не мог. Но антропоиды был очень умны благодаря жизни в обществе, и обладали хорошими способностями решать проблемы, сталкиваясь с новыми обстоятельствами. Белокровный, своего рода гений, сумел объединить эти аспекты своего интеллекта, чтобы придумать уловку, которая позволила ему успешно украсть Щепотку у матери.
Издав последний хриплый вопль, Заплатка бросилась к стволу манго и обложила себя оборванной листвой, сделав своего рода гнездо. А самцы по-прежнему кормились — слышались звуки причмокивающих языков и хруст костей между зубами.
Запах крови не шёл из головы Странницы; она подошла к краю плота, где мёртвые ветки торчали под водой, словно пальцы.
Тёмные океанские воды напоминали сильно разбавленный суп, полный жизни. Верхние слои воды, освещённые солнцем, кишели плотными скоплениями водорослевого планктона — это была густонаселённая микроскопическая экосистема. Планктон был чем-то вроде леса в океане, но леса, не образующего сверхструктуры из листьев, побегов, ветвей и стволов — от него остались лишь крошечные зелёные клетки, несущие хлорофилл — полог леса, плавающий в своей ванне, богатой питательными веществами. Хотя за полмиллиарда лет экологическая структура планктона осталась неизменной, входящие в него виды появлялись и исчезали, становясь жертвами изменчивости и вымирания, как и любые другие виды; как и на суше, жизнь в этом царстве, раскинувшемся на целые океаны, напоминала долгую пьесу, актёры в которой постоянно менялись.
Течение несло медузу. Она жила в планктоне и им же питалась — прозрачный пульсирующий мешок, медленно и вяло расширяющийся и сокращающийся. Она была покрыта серебристыми перьями — щупальцами, снабжёнными стрекательными клетками, которыми она парализует свой планктонный корм.
По сравнению с большинством животных медуза была примитивным существом. Она обладала простой радиальной симметрией, а её вещества и ткани были едва организованными. У неё даже не было крови. Но её форма была очень древней. Когда-то океан был полон существ, более или менее похожих на медуз. Они прикреплялись к морскому дну, превращая океан в лес жгучих щупальцев. Им просто не требовалось становиться более активными; их не беспокоили хищники, и никто не пасся на этих морских пастбищах, потому что в окружающей среде было слишком мало кислорода, чтобы поддерживать жизнь таких опасных чудовищ.
Море сбивало Странницу с толку. Для неё вода была чем-то, что собиралось в прудах и реках, и ещё в чашевидных листьях — пресной, лишённой солей жидкостью, которую можно было пить где угодно, без всякой опасности для себя. Ничто в её опыте или врождённых нервных программах не подготовило её к встрече с этим огромным перевёрнутым небом, по которому дрейфовали причудливые существа вроде медузы.
И её мучала жажда, мучала просто ужасно. Её рука опустилась вниз, погрузилась в этот тёмный суп и поднесла ко рту ладонь воды. Она забыла, что делала это меньше часа назад, забыла горечь морской воды.
Она видела, что самцы закончили кормиться. Дневная жара продолжалась, и они впали в похожее на ступор состояние. Всё, что ей было видно от Заплатки — одна нога с поджатыми пальцами, торчащая из её одинокого гнезда.
Странница осторожно приблизилась к месту, где был убит детёныш. Кровь, запятнавшая ветки, была размазана языками антропоидов, лизавших её. Странница тщательно перебирала листья. Она не нашла никаких остатков детёныша, кроме разбросанной тонкой шерсти — и одну изящную маленькую ладонь, оторванную у запястья. Она схватила ладонь и отступила на угол плота, как можно дальше от остальных.
Ладонь была мягкой и расслабленной, как будто принадлежала спящему детёнышу. Странница легонько провела ею по своей груди и вспомнила, как Щепотка тянула её за шерсть.
Но Щепотки больше не было.
Странница вонзила зубы в мякоть указательного пальца, ближе к суставу. Мясо было мягким и раздражало её сухое нёбо. Быстрым, резким рывком она содрала мясо с кости. Она повторила это с другими пальцами, а затем жевала безволосую плоть ладони. Когда от ладони осталось лишь чуть-чуть больше, чем просто скелет с несколькими обрывками хряща и мяса, ещё висящего на нём, она прокусила крохотные кости, стукающиеся друг об друга, но костного мозга в них были лишь крохи.
Она бросила обломки костей в безбрежный океан. Ей было видно, как мелкие серебристые рыбки быстро собрались у костей, пока те не ушли в глубину, скрывшись с её глаз.
Заплатка два дня сидела в своём гнезде из листьев, почти не двигаясь. Самцы неподвижно лежали неряшливой кучей, иногда ковыряясь в шерсти друг у друга, редеющей всё сильнее и сильнее.
Странница вяло бродила по всему дереву, ища облегчения. Её рот больше не выделял слюну. Язык отвердел и превратился в лишённый чувствительности комок, словно у неё во рту был камень. Она не могла кричать или звать; всем, на что она была способна, был невнятный стон. Она даже рылась в высохшем помёте, который остался от толстобрюха, в поисках влаги и, возможно, нескольких ядрышек орехов, затерявшихся в отходах. Но экскременты пожирателя листьев были скудными и сухими. Она сильно страдала — истощённая, находящаяся на грани между сном и бодрствованием.
На третий день после гибели Щепотки Заплатка оживилась. Странница вяло наблюдала за ней.
Заплатка держалась на всех четырёх лапах. У неё кружилась голова, долгое бездействие подорвало запас жидкости в её организме, а когда она споткнулась, Странница увидела, как она схватилась за живот. Она была беременна от Белокровного: эта беременность забирала ещё больше резервов из её истощённого тела. Но она поднялась и упорно шла в сторону самцов.
Когда Заплатка приблизилась к нему, Хохолок сел прямо, возбуждённый, как будто ожидая нападения. Страннице был виден его почерневший язык, высунутый изо рта. Шерсть на его лице всё ещё была в коричневых пятнах от крови Щепотки.
Но Заплатка села рядом с ним и начала перебирать пальцами его шерсть. Процедура обыскивания означала лишь частичный успех. Все их тела облезли, кожа покрылась незаживающими язвами и повреждениями; работая, она счищала струпья и тыкала пальцами в ушибы. Но он подчинялся ей, с благодарностью принимая внимание, несмотря на боль.
А затем она немного отодвинулась, повернулась к нему спиной и подставила свой зад. Она едва ли была в лучшей форме. Шерсть у неё торчала клочьями, на коже были повреждения, а припухлость, которая у неё была, почти исчезла — на несколько дней раньше, чем должна. Но, тем не менее, когда она прижала свой зад к груди Хохолка, он ответил: из спутанной шерсти на его животе быстро высунулся длинный и тонкий эрегированный член.
Только сейчас Белокровный обратил внимание на это нарушение иерархии. Это не было похоже на попытку обмана; это было неприемлемо. Он рывком поднялся, издавая бессвязный рёв — его язык не действовал. Хохолок отпрянул.
Но Заплатка немедленно напала на Белокровного, ударив его головой в грудь и нанося удары кулаками по вискам. Поражённый, он опрокинулся на спину. Заплатка поспешила назад к другим самцам и стала небрежно подставлять им свой зад, издавая скрипучие крики. А затем она снова набросилась на Белокровного.
Союзы плавно менялись, а господство утрачивалось. Даже не взглянув друг на друга, братья быстро приняли решение. Они присоединились к нападению Заплатки на Белокровного. Белокровный начал сопротивляться, щёлкая зубами и отражая удары, которые градом сыпались на него.
Это была гротескная схватка четырёх ужасно истощённых существ. Удары и пинки были лёгкими и наносились жуткими замедленными движениями. И всё это происходило в тишине, нарушаемой лишь вздохами усталости или боли: не было слышно ни одного визга или крика, которыми обычно сопровождается нападение двух молодых особей на доминирующего самца.