Млекопитающие, пищевой ресурс троодона, находились относительно близко к началу пищевой цепи и пострадали меньше, чем большинство более крупных видов хищных динозавров. Фактически, благодаря своим крохотным телам, глубоким норам и быстрому темпу размножения млекопитающие были лучше экипированы для выживания в такие напряжённые времена, чем величайшие властители суши.

Но троодоны были стайными охотниками. А эта самка несколько дней назад была отделена от своей стаи грандиозным выбросом горячего пара из трещины. Но даже став одиночкой, Ранящая несла в себе яйца, образовавшиеся после прошлого спаривания. Поэтому она пришла на древнее гнездовье стаи. В глубине своего сознания она надеялась найти здесь других особей своего вида. Но здесь не оказалось никого, кроме неё самой.

Ранящая старела. В свои пятьдесят лет она чувствовала, что многие из её многострадальных суставов болели из-за артрита. И в силу возраста и потери силы и ловкости под угрозой находилась её собственная жизнь: в конце концов, это было время хищников, достаточно сильных, чтобы испытать на прочность броню на существах размером больше слона. Она должна была оставить потомство: этого требовали все её инстинкты.

Она отложила яйца, как делала и прежде. А что ещё ей оставалось делать?

Гнездо представляло собой круглую яму, выцарапанную в грязи, и она расположила в нём яйца со странной, почти хирургической точностью. Она убедилась, что эти двадцать яиц лежали не слишком близко друг к другу, и что вершина каждого удлинённого яйца указывала на середину, поэтому у появляющихся на свет птенцов будет хорошая возможность прокопать себе путь наружу. Затем она закрыла яйца грязью и мхом. Она несколько раз возвращалась к гнезду и дотрагивалась когтями до скорлупы, чтобы проверить её. Яйца развились хорошо; она могла это видеть. Но теперь яйца проклёвывались — на свет появлялось её потомство — и от него ничего не осталось, кроме разбросанных ошмётков красного мяса и разгрызенных костей. И здесь, в центре разорённого гнезда, сидело млекопитающее, а его морда была перепачкана кровью, желтком и грязью.

Вот, почему Ранящая прыгнула.

Пурга беспомощно брызнула мочой и мускусом, оставляя запах, предупреждающий: «Берегитесь! Здесь охотник на млекопитающих!»

Затем она побежала из леса обратно на поляну анкилозавров.

Но на краю поляны Пурга дрогнула. Она могла сделать выбор, но выбор был опасным. Она должна была уйти от преследования троодона. Она торопилась обратно в нору, где её ждали детёныши. Но, пересекая поляну, она вновь лишалась той безопасности, которую дают деревья. Бессознательный подсчёт моментально выдал результат. Она начала азартную игру: гонку через поляну.

Сонный детёныш-великан поднял одно костяное веко.

Свет казался ярче, чем был раньше, делая Пургу хорошо видимой. Но это был совсем не рассвет: это была всего лишь комета, её огромное ядро, размытое и яркое; струи газов, которые вырывались из него, были отчётливо видны даже сквозь пелену воздуха. Это было жуткое и необычайное зрелище, которое пробудило проблеск любопытства у её живого ума, даже когда она спасалась бегством.

На краю её поля зрения мелькнула тень.

Она инстинктивно бросилась в сторону — как раз в тот момент, когда передняя лапа динозавра хлопнула по земле там, где она только что была. Она стремительно помчалась обратно в стадо анкилозавров, ища укрытия в тени динозавров, пребывавших в ступоре.

Троодон преследовал её среди огромных ног. Но даже в пылу ярости охотница на млекопитающих не хотела тревожить этих огромных бронированных животных. Их похожие на булаву хвосты могли сокрушить её в считанные секунды. Пурга даже рискованно скользнула под огромную поднятую ногу одного из анкилозавров, которая парила над ней, словно падающая луна, а в это время раздосадованная Ранящая шипела и царапала землю.

Наконец, Пурга добралась до дальнего края поляны. Обоняние и инстинкт безошибочно руководили ею, и она бросилась в подлесок.

Её нора была тёмной дырой в земле, слишком тёмной даже для её огромных глаз, чтобы можно было что-нибудь там различить. Она была похожа на вход в пасть, открывшуюся в тёплой земле. Но нора была полна родственного запаха её семьи, и она слышала сопение своих двоих детёнышей, когда они вслепую выползали из темноты.

Вскоре их тёплые крошечные рты стали пощипывать её живот, ища соски. Её брачного партнёра здесь не было; в эту ясную ночь мелового периода он ушёл искать пищу в одиночку.

Но Ранящая должна быть где-то рядом; запах тёплой плоти, шерсти и молока, который помог привести домой Пургу, также привлёк бы сюда и охотника.

Императивы в её голове вновь изменились. Она подгребла детёнышей за своё тело и полезла в заднюю часть норы, подальше от входа. Пурга, в отличие от троодона, была молодой: ей было всего лишь несколько месяцев от роду, и это был её первый выводок. И, в отличие от плодовитых динозавров, вид Пурги рождал мало детёнышей. Ей нельзя было позволить себе потерять выводок. И теперь она готовилась сражаться за него.

Позади неё нора словно взорвалась.

Крыша из утрамбованной почвы провалилась, усыпав Пургу и детёнышей землёй. Всё залил свет кометы, пугающе яркий после нескольких секунд темноты. Создалось такое ощущение, словно упала бомба. Огромная хватательная лапа опустилась с неба в нору. Детёныши извивались и визжали, но один из них оказался наколотым на окровавленный коготь. Его жизнь оборвалась в один миг. Его подняли вверх, голый, безжизненный комочек плоти, и его не стало и в норе, и в жизни Пурги.

Пурга шипела от горя. Она побежала к выходу из норы, прочь от когтя. Она могла ощущать оставшегося детёныша, голого и спотыкающегося, спешащего за ней. Но коварный троодон предвидел и это. Теперь тот коготь сунулся в отверстие входа, взламывая земляные стенки. Пальцы рептилии сжались и выдавили жизнь из второго детёныша — его череп и крохотные кости были сломаны, а органы раздавлены в кашу.

Мир Пурги был разрушен до основания в несколько мгновений; она сама выбралась из-под развалин, оставшихся от входа в нору, вдалеке от взломанного свода норы, и поспешила в самые глубокие отнорки своей норы. Но эта похожая на машину когтистая лапа вновь и вновь проламывала крышу, оставляя в ней дыры, сквозь которые внутрь проникало ещё больше молочно-белого света кометы.

Тело Пурги убеждало её бежать, искать темноту, новую нору, а нора — быть где угодно, но обязательно здесь.

Она даже проголодалась; для существа с таким быстрым, как у Пурги, обменом веществ прошло очень много времени с тех пор, как она поужинала желтком яиц Ранящей.

Но внезапно силы покинули её.

Она забилась в самый дальний отнорок своей разрушенной норы, дрожа и опустив лапки себе на мордочку, словно собираясь чистить мех от клещей. С момента своего рождения в этом мире огромных зубов и когтей, которые могли обрушиться с неба без предупреждения, она боролась за выживание при помощи инстинкта и проворства. Но теперь она лишилась детёнышей. Врождённые императивы рухнули и её охватило нечто вроде отчаяния.

И пока Пурга дрожала среди остатков своей норы, мир содрогался вместе с нею.

Если бы она сдалась сейчас, от неё бы не осталось ни одного потомка: молекулярная река преемственности поколений иссякла бы навсегда. Другие представители её вида, конечно же, продолжат размножаться; другие линии протянутся в очень отдалённое будущее, будут распространяться и эволюционировать, но не линия Пурги, не её гены.

И не Джоан Юзеб.

Жизнь всегда жила случаем.

Огромная когтистая лапа ещё раз обрушилась вниз — в нескольких сантиметрах от Пурги. И теперь Ранящая, сгорая от нетерпения, просунула свою крупную голову в нору. Пурга испуганно замерла перед стеной зубов, готовых её схватить.

Но, когда динозавр, визжа, протиснулся ещё ближе, Пурга ощутила запах мяса, раздавленных костей и неясную сладость молока. Горячее дыхание чудовища пахло детёнышами Пургы.