Воин довел его туда, где квартировала царица, и доложил управителю о

прибывшем. Тот не сумел скрыть испуга.

— О Арбок Перч, бедовая голова! Неужто с покаянием прибыл?

Арбок Перч рванул его за шиворот:

— Исполняй свою службу, моя голова — тебе не забота. Подумай лучше о

своей, которая наверняка сгниет отрубленной.

Управитель оставил его в приемной под присмотром стражника, а сам

пошел доложить царице.

Арбок Перч пристально посмотрел на стражника и с укором сказал:

— Не видишь разве, какой я усталый, собрат по оружию?

— С каких это пор я тебе собрат по оружию?

— Со времени сражения за Каннувар. Я спас тебя там от удара хеттского

меча. Не помнишь?

Воин с опаской глянул на пришельца: неужто Арбок Перч?

— Как же, помню, Арбок Перч. А отчего ты вдруг вспомнил про это?..

— Земли у тебя не было. Служил старосте...

— Ну и что? Ты ведь тоже не из счастливцев, хотя вон сколько храмов

обобрал. Ты обираешь храмы, царь обирает тебя. Ты, правда, многих рабов

освободил. Хочешь облагородить дикаря? Не бывать этому!

Да что же это такое, с кем бы он ни говорил, все твердят одно и то

же: не бывать этому, не бывать!.. Почему не бывать-то? Ведь именно

невозможное надо сделать возможным!..

Вернулся управитель.

— Царица ждет тебя, Арбок Перч, — сказал он и опять как-то

настороженно глянул на пришельца.

Арбок Перч не без удивления подумал: чего они все с такой опаской на

него взирают? Он-то сам никого не боится. Даже перед Мари-Луйс не робеет.

Они ведь с ней как-никак сподвижники: оба низвергают богов.

Царица была в одиночестве. Одета по-домашнему, печальная и

безучастная, даже не посмотрела на вошедшего, словно бы дверь просто

произвольно открылась и закрылась, никого не впустив и не выпустив.

Арбок Перч пал перед ней на колени в низком поклоне и только после

этого поднял голову. И вдруг ему привиделось во взгляде царицы, во всем ее

облике, будто перед ним дикая серна на скале. Когда-то на пути из Мецамора

в Эриах-Ширак он встретил на склонах Арагаца такую серну. В тех местах

очень много диких баранов и серн.

Не поведя и бровью, без всякого интереса в голосе, Мари-Луйс

спросила:

— Что-то вспомнилось, Арбок Перч?

— Нет, а почему ты так подумала, великая и всеславная царица?

— Скажи лучше — несчастная, отринутая, всепрощающая царица. У тебя

ведь на языке были эти эпитеты? Великая, всеславная. Может, ты так

величаешь меня и тогда, когда совершаешь разбой во главе своей банды,

когда грабишь и разрушаешь наши поселения и храмы?.. Ну, что молчишь,

говори...

— И, однако, будь на этот раз снисходительна, великая царица. Я,

видно, не ко времени явился. А еще скажу, что я здесь не для того, чтобы

выслушивать твои укоры.

— Знаю, — усмехнулась Мари-Луйс. — После Нерика и Каннувара ты не

посещал меня с добрыми намерениями и открытым сердцем. И ноша твоя — вовсе

не дичь, подбитая у берегов священного Евфрата, не подарок для меня, как

ты заверял моих людей. Но я хвалю твою находчивость...

— Хетты вновь осмелились принести в жертву человека, божественная! —

объявил Арбок Перч. — И помогали им в этом наказанные тобою жрецы и Арванд

Бихуни. Плохо ты наказываешь, царица.

Мари-Луйс сурово насупилась, но молчала. Видно, не знает о

случившемся. Знала бы — не смотрела на него волком, подумал Арбок Перч. А

может, не верит?

Он развернул сверток и поднял отрубленную голову.

— Вот смотри, божественная!..

Царица не моргнула, только тяжело задышала. Выходит, не

безосновательны слухи о том, что Арванд Бихуни в сговоре с остатками

хеттских жрецов и они тайком вместе продолжают приносить в жертву

человека? Значит, он опасен, как и этот силач-мятежник? До каких же пор на

нее будут обрушиваться все новые и новые беды!

— Это правда?.. — промолвила наконец она.

— Доподлинная правда. К моему сожалению.

Царица приказала прислужницам обмыть голову жертвы, намаслить и

обернуть в саван.

— Далеко это? — спросила она Арбок Перча.

— Нет, великая царица, там, где ты недавно установила образ

Эпит-Анаит. Совсем близко отсюда.

В лице Мари-Луйс не было ни кровинки, глаза горели гневом. Но голос

не изменился:

— Я довольна тобой, Арбок Перч. В святом деле мы едины. Придет час —

достойно воздам тебе. А пока мы вместе отправимся карать преступников,

проливающих кровь. Но не подумай, что я во всем твоя единомышленница.

— Понимаю, — с поклоном сказал Арбок Перч. — Я ведь тоже, хоть и

пришел к тебе, остаюсь твоим врагом, великая царица.

Мари-Луйс усмехнулась.

— Вот так-то! Под сенью неба нет добра. Только горе. И тем не менее я

обещаю не причинять урона ни тебе, ни твоей жене.

— Царские особы, я уверен, держат свое слово.

— И не забывают...

Мари-Луйс приказала накрыть стол на двоих.

— Надеюсь, не откажешься разделить со мной трапезу? — спросила она

Арбок Перча.

Он только благодарно кивнул в ответ.

Пригубив немного вина, царица сказала:

— Я не забываю дочери медника Миная. И ты тоже?

— Я тоже, — согласился Арбок Перч.

— Красивая... Я знаю, она отринула тебя, и может, в этом причина, что

ты поднял меч против царя.

— Может, и так. И ветер без причины не поднимется.

— Верно. Летучая мышь не любит солнца. Но солнце от этого не иссякает

и не устает светить.

У Арбок Перча было ощущение, что царица как бы бросает ему вызов.

Никуда не денешься, но лучше меньше спорить и больше помалкивать.

Вспомнилась поговорка о том, что коли не ведаешь страха перед боем,

значит, считай, уже победил. Прямо стоящее дерево не боится ветра.

Царица с удовольствием потягивала вино, словно стараясь залить им

свое отчаяние. Арбок Перч почувствовал, что в эту минуту она не столько

царица, сколько просто женщина. Ничего хорошего такое не сулит...

Мари-Луйс поинтересовалась, на чем основаны, чем направляются

мятежные борения Арбок Перча.

Он поставил чашу с вином и на миг задумался.

— Борюсь я за свободу, а опорой мне мое мужество, честь.

— Не мало ли? Честь, мужество — это хорошо. Но одним мужеством стены

не разрушишь. И если я скажу, что то, что толкает тебя к мятежу,

несбыточно, как ты на это посмотришь?

— Не отступлюсь. Цель моего существования впредь только в этом...

Царица прекратила спор и после своей словесной атаки сделалась снова

терпимой и обходительной.

— Не следует вечно сетовать на судьбу, — сказала она, — этим ничего

не изменишь. Человек должен быть доволен собой. Ты поднялся против зла и

насилия, но забыл, верно, что и Мажан-Арамазду не сладить с такою задачей.

— Это от себя говоришь, божественная, или внушением свыше?

— От себя. Только от себя.

— А то ведь утверждают, что вы, цари, происходите от богов и их

именем проповедуете, будто всяк поднявшийся против царя поднялся и против

богов.

Тут уже царица не удержалась и чисто по-женски — звонко и от души —

рассмеялась.

— Это так, Арбок Перч. Но вспомни: для утверждения одной истины надо

придумать сотни лживых уловок. О наивные недоросли, ваша беда не столько в

царях и властителях, сколько в вас самих. Да, да, в вас. Вы безвольны.

Верите всякой лжи и иллюзиям, а не в природу человека, в его

неприкаянность от рождения. Вот вы — разбойники. Ведь вы — вероотступники,

а проповедуете верность?..

— Я направляю свое копье против богов и против тех людей, которые

сеют ложь!..

Мари-Луйс вдруг посуровела... «Стоило ли принимать этого мятежника и

затевать с ним беседу?» — подумалось ей. Но она ощущала, что перед ней