Конец рассказа.

-- Наш любезный Лесник всё-таки верен своей идее - таинственности, - сказал Академик, когда тот кончил свой рассказ о чудном храме. Но, признаюсь, я был бы очень недоволен, если б это видение оказалось существенностью. -- Притом, как это предание народа, то естественная развязка отняла бы у него много поэтического колорита, - сказал Безруковский. - Народная фантазия имеет свои привилегии, и всякое объяснение холодного разума тут было бы пустой придиркой скептицизма. По мне пусть мечта будет мечтой, а действительность - действительностью. Лишь бы только эта мечта не нарушала тех вечных законов души, с которыми связано всё наше существование. -- Совершенная правда, - отвечал Академик. - Кроме общего, так сказать, ощутимого порядка в явлениях мира, есть ещё другой порядок мира высшего, к которому мы принадлежим бессмертной душой. И здесь-то разгадка всего, что носит название тайны или чудес на нашем языке. Но пока смерть или особый случай не раздернет средостения между нами и миром чудес, до тех пор будем довольствоваться одною мыслию явления, которая всегда светится в этом облаке над святилищем, и которой достаточно для того, чтобы согреть душу и раздвинуть пределы знания. Таз-баши воспользовался минутой молчания и обратился к Немцу: -- Теперь очередь вашей германской премудрости. Усладите наш слух какой-нибудь историей, только без цитат, пожалуйста. -- Не беспокойся. История моя такого рода, что цитат не потребует, -- отвечал Немец. -- Тем лучше, -- сказал Таз-баши. -- Иначе Академику нечего будет делать после твоего рассказа. А позволь узнать, что это будет такое: факт действительности или акт вымысла? -- Просто сказка, -- отвечал Немец. -- Сказка?--спросил Таз-баши, стараясь выказать удивление. -- Да, русская народная сказка, ничего больше. -- Скажите пожалуйста. У этих обрусевших немцев один напев. Вот и в Питере есть один немец, который до того привязался к православному народу, что кажется готов за одну русскую побасенку отдать всех своих нибелунгов. Ну, да и мастер, злодей, писать по русскому. Поговорки, присловья, пословицы -- вот так и сыплет бисером. А порой ввернет такое словечко, что ни в старом, ни в новом словаре со свечой не сыщешь. -- Ну, нет, любезный Таз-баши. В этом отношении я не стану состязаться с питерским твоим приятелем. У меня красное словцо будет по золотникам развешено. Иначе пересластишь, пожалуй. А форму сказки я выбираю для того, чтобы не задеть кого-нибудь ненароком. -- Об ком же твоя сказка: об Иване-дураке али об Иване-царевиче? -- спросил Безруковский. -- Нет, моя сказка -- об Иване-трапезнике и о том, кто третью булку съел. -- Это должно быть прекурьезная история, -- сказал Таз-баши. -- Начинайте же. Я уж наперед вешаю оба свои уха на твой рот, говоря по-нашему.

Об Иване-трапезнике и о том, кто третью булку съел.

Мне бы следовало начать обыкновенным присловьем сказок: в некотором царстве, в некотором государстве, но как господин Академик угостил уже нас подобным вступлением, то я начну попросту. В старое время, когда на Руси верили еще в Перуна и Волоса, с их причтом, жил-был при капище Даждь-бога один старый служитель Иван, трапезник по-нынешнему. Обязанность его состояла в том, чтобы подметать крошки от трапезы жрецов, которые каждую ночь, благодаря усердию поклонников, пировали в запертом храме, кушая на здоровье принесенных Даждь-богу телят и баранов и запивая вкусным цареградским винцом. Иван служил при капище целые 30 лет в надежде что-нибудь вымолить, если не у Даждь-бога, так, по крайней мере, у жрецов. Но, видя, что ему от них остаются только огрызенные кости да пустые кувшины, а от Даждь-бога ровно ничего, он, наконец, в один день пришел в такую досаду, что бросил дверные ключи в голову кумиру и сказал: " Пусть же тебе служит кто другой, а не я. Лучше просить милостыню у людей, чем ждать милости от тебя-- глухого". Сказав эти слова, он взял свой костыль и отправился куда глаза глядят. Вот он идет путем-дорогой, раздумывая о том, кабы где на клад набресть. Вдруг на распутье двух дорог навстречу ему вышел старец-прохожий, с костылем в руке, с сумой за плечами и с завязанной головой. Иван, смекнув по виду встречного, что он должен быть не простого роду, снял свою шапку и низко ему поклонился. Прохожий отвечал на поклон и спросил: -- Куда путь-дорога, старичок? -- А еще и сам не знаю, --отвечал Иван. -- Иду помыкать по белому свету, да поискать счастья, чтобы на старости лет иметь теплый угол. -- Так нам по дороге, -- сказал прохожий,---Я тоже иду попытать удачи. Пойдем вместе, и чур, горе и радость-- все пополам. Иван был рад этой встрече, хотя бы вот для того, что было с кем перемолвить слово. И пошли они вместе, разговаривая о своем житье-бытье. Слово за слово, они коротко познакомились. Иван узнал, что прохожий точно не простого рода, хотя тоже не талантлив, как и он. -- А можно спросить у твоей чести, отчего у тебя голова подвязана? -- спросил Иван прохожего. -- Да так, старичок. Повстречался я с одним задорным нищим, который просил у меня милостыни; а как у меня на ту пору ничего не было, так он хватил меня батогом по голове и чуть не проломил голову. -- Вишь, озорник какой, -- сказал Иван. -- А ты бы его под себя да тем же батогом перещупал у него все ребра. -- И, старик! Коли за всякий вздор щупать ребра, так, право, не нашлось бы никого на белом свете, у кого бы под старость бока не болели. Притом же, может быть, он попал в меня ненароком али в припадке досады. А сам знаешь, что у гнева глаза завязаны. "Должно быть, добрый человек, этот прохожий, -- подумал Иван. -- Его бьют, а он еще озорника оправляет". Между тем они все шли потихоньку и под вечер пришли к одной реке. Не видя нигде переправы, они решились провести ночь на берегу. Выбрали себе уютное местечко под двумя березами и сели рядком на травке. . -- Теперь и перекусить не мешает с устатку, -- сказал прохожий, вынимая из своей сумы три небольшие булки. -- Вот эта тебе, старик, -- продолжал он, подав одну булку Ивану, -- эта мне, а третья сгодится на завтрак к утру. Так как у Ивана запаса не было, то он очень охотно взял булку и съел ее так проворно, что у прохожего еще оставалась половина, когда у него уж и крошки были подобраны. Окончив свой скромный ужин, путники напились воды из реки и расположились уснуть. Прохожий скоро заснул, а Иван долго еще ворочался, хоть лег и раньше прохожего. Может быть, ему спать не хотелось, а может, неугомонный желудок требовал еще подачи. В последнем, кажется, было больше правды, потому что Иван, лишь только приметил, что прохожий спит крепким сном, потихоньку привстал и как добрый вор вытащил из сумы прохожего оставшуюся булку и съел ее за три приема. После такого подвига он растянулся себе на траве и вскоре захрапел на всю реку. Утром, едва только заря стала брезжиться на востоке, прохожий проснулся и стал будить Ивана. -- Вставай, старик, время в путь-дорогу. Иван поднялся, зевая и потягиваясь. -- Заморим червяка немножко, -- продолжал прохожий, -- а там и в путь. Может, к полдням добредем до какого-нибудь села, где добрые люди нас накормят. Говоря это, прохожий взял свою суму и удивился, не найдя в ней булки. Он взглянул на Ивана, а тот себе смотрел так усердно на реку, как будто на дне клад видел. -- Да где же булка? -- спросил прохожий. -- Разве ты съел ее? -- Вот на? -- отвечал Иван спокойно. -- С чего я стану брать чужую вещь! Слава богу, я не вор какой. -- Так куда же она могла деваться? Кажется, я при тебе положил булку в суму, ложась спать. -- А ты разве не видел, что я лег прежде тебя, да и теперь бы еще спал, если бы ты не разбудил меня. -- Так ты взаправду не брал булки? -- снова спросил прохожий, смотря пристально в глаза Ивану. -- Да ты не веришь, что ли?--отвечал Иван с досадой. -- А побожись! -- Вот пусть я провалюсь сквозь землю, коли взял твою булку, -- сказал Иван и хоть бы заикнулся. -- Ну, так и пропадай она, -- сказал прохожий.-- Когда-нибудь узнаем вора. А теперь пойдем дальше. Они пошли берегом реки, высматривая лодки. Наконец увидели они под ивой привязанную лодку с веслом и, по обычаю старины, не расспрашивая, кто были ее хозяева, отвязали ее от дерева и поплыли. Сначала все шло хорошо. Но подплывая к середине реки, они заметили, что вода стала просачиваться в лодку. Прохожий взялся грести, а Иван принялся выливать воду своей шапкой. Но сколько он ни бился, вода все больше прибывала, так что наконец стала заливать лодку. -- За что такая немилость божья, -- сказал прохожий. -- Кажется, мы с тобой ничего худого не сделали. -- Вот ты поди, -- отвечал Иван почти со слезами. -- Добрые люди тонут, а воры и мошенники живут на свете. В это время лодка пошла ко дну. Прохожий был мастер плавать, и потому, бросив весло, принялся работать руками и ногами. Жутко приходилось Ивану, который не знал даже, как и поднять руку на воде. Видя явную гибель, взмолился он прохожему: -- Батюшка, отец родной! Не погуби души человеческой! Помоги мне скорее! Тону, совсем тону! Прохожий оглянулся. -- А послушай, старик. Я помогу тебе, только скажи мне правду: ты съел булку? -- Экой какой! Да ведь я тебе сказал, что не ел булки. Вот хоть сейчас же захлебнуться. Прохожий, верно, подумал, что не станет же человек лгать, находясь на волоске от смерти, только он без дальних расспросов подплыл к Ивану и сказал: держись за платье. Иван ухватился за прохожего обеими руками и доплыл с ним до другого берега. Тут, раздевшись донага, они выжали свое платье и развесили по деревьям на ветер и солнышко, а сами нарвали травы и обложились ею по самую шею. Иван скоро заснул, а прохожий смотрел за платьем, мурлыча про себя какую-то песенку. Когда платье высохло, прохожий разбудил Ивана и вместе с ним пошел по тропинке, которая вдолги ли вкоротки вывела их на проезжую дорогу. К полдням они дошли до большого города, в котором княжил молодой князь. Случай или судьба привела их к дому золотых дел мастера; хозяин принял их ласково, угостил обедом и отвел особую комнату на покой. В это время в городе были большие хлопоты. Молодой князь нашел себе невесту и готовил свадебный пир и подарки. Все мастера завалены были княжеской работой; трудились с раннего утра до поздней ночи, рук не покладая. В числе прочих и хозяин путников работал для княжны дорогие серьги и запястья. Уложив своих гостей, он отправился в свою мастерскую и принялся стучать молотком. Так как мастерская его отделялась от комнаты путников только перегородкой, то стук молотка не давал покою Ивану. От нечего делать, а может, из любопытства, он подошел к стене заглянуть в щель -- что это стучит хозяин. Разгорелись глаза у Ивана, когда он увидел золото и дорогие каменья, лежавшие на столе. Невольно подумал он, что и десятой части этих сокровищ довольно бы, чтоб обеспечить его старость. Злая мысль закралась ему в голову; как бы стащить одно запястье. Хотя совесть и говорила ему, что это будет плохая благодарность за гостеприимство, но Иван успокоил ее обещанием, что это в первый и последний раз и что потом он заживет честным человеком. Заметив заранее место, где лежало запястье, Иван в ту же ночь отправился на промысел. Хозяин и прохожий спали крепким сном. Ивану некого было бояться, разве только своей совести, но я уж сказал, что ум, этот податливый молодец, готовый на "да" и на "нет", смотря по обстоятельствам, успокоил уже сердечного судью. Иван на цыпочках вошел за перегородку и ощупью отправился к замеченному месту. Вероятно, Меркурий светил ему, потому что рука Ивана прямо попала на ящик с драгоценностью. Осторожно вынув запястье и спрятав его за пазуху, Иван также тихо вышел из мастерской и лег себе спать, как ни в чем не бывало. Рано утром Иван разбудил прохожего и сказал, что время в путь-дорогу. Прохожий сначала удивился этому предложению, потому что накануне не было и в помине о дальнейшем пути. -- Да что тебе так скоро надоел город? -- спросил он Ивана. -- А что в нем путного, -- отвечал Иван. -- Милостыни подают мало, работы по силам нет. Да надо и стыд знать: ведь хозяин не обязан кормить нас даром. Такие честные речи заставили прохожего мысленно похвалить Ивана, и он стал собираться в дорогу. Между тем проснулся хозяин. Узнав, что гости его уходят, он приказал подать сытный завтрак, накормил их вдоволь и на прощание дал каждому по монете. Прохожий взял деньги, пожелав хозяину, чтоб бог возвратил ему сторицею. Но Иван не решался принять денег, говоря, что он не заслужил их. -- Возьми, старик, -- говорил прохожий. -- Может быть, эти деньги принесут тебе клад со временем. Но как Иван, по честности своей, все отговаривался взять незаслуженные деньги, то хозяин насильно положил их к нему за пазуху, нисколько не подозревая, что кладет их в соседство со своим запястьем. Потом проводил их до ворот и, пожелав счастливого пути, воротился. Нечего говорить, что Иван спешил так, как будто бы кто ею гнал по пятам. А как прохожему торопиться было нечего, то у них произошла размолвка, которая скоро перешла в ссору. Иван хотел уже идти один, но на беду его крупный разговор привлек праздную толпу, которая от нечего делать обступила двух спорщиков и по русскому обычаю подстрекала их кончить спор тычком и зубочисткой. Но между тем как толпа шумела, мешая Ивану продолжать путь, золотых дел мастер открыл похищение. Случай или судьба, не знаю, навели затмение на Ивана во время кражи, и он оставил ящичек, где лежало запястье, незакрытым. Хозяин в ту же минуту бросился из дома. Добежав до толпы и рассказав, в чем дело, от тотчас же кинулся на прохожего и стал его обыскивать. Разумеется, что, кроме монеты и еще двух-трех пузырьков с какими-то снадобьями, у него ничего не оказалось. Иван было вздумал защищать свою честность кулаками; но толпа тотчас же схватила его за руки и за ноги и в одну минуту раздела его донага. Запястья не было. Хозяин кинулся к ногам путников и просил не взыскать за обиду. -- Вещь дорогая и притом княжеская, -- говорил он, плача. -- Кроме вас у меня никого не было, так поневоле подозрение пало на вас. Простите ради бога за неумышленную обиду. Прохожий сказал только, чтоб он на будущий раз был осторожнее и не клеветал среди белого дня на безвинных. Но Иван расходился на чем свет стоит. -- Нет, приятель, заплати за бесчестие, -- кричал он, одеваясь. -- Это тебе даром не пройдет. Вишь, что у него много денег, так и давай обижать всякого. Пойдем-ка к тиуну на расправу. Напрасно прохожий уговаривал его бросить иск, хотя бы в благодарность за угощение. Иван не хотел и слышать. -- К тиуну! К тиуну!--кричал он во все горло.-- Да вот вместе и этих приятелей, которые осрамили меня на всю улицу. -- Толпа бросилась со всех ног врассыпную. Один только молодец оплошал и попался в руки Ивана. Началась борьба. Дело дошло до рукопашного. Получив хорошую затрещину от Ивана, молодец схватил его за большую бороду и рванул сколько было силы. Борода уцелела, да только в руке молодца осталось запястье, которое было подвязано под бородой.