Отсутствие в отечественном бизнесе представления о коммерческой культуре неизбежно будет приводить к конфликтам между партнёрами и контрагентами: такого рода события участились в конце года и явно становятся закономерными. Это, естественно, вредит репутации альтернативной экономики в целом и в любой момент может быть использовано против неё.

Перспективы прямых внешнеэкономических связей тоже выглядят весьма расплывчатыми: реального экспортного потенциала у независимых предприятий практически нет (может быть, за исключением научных разработок), а инвестиции в экономику Союза по-прежнему сдерживает законодательная неразбериха – точнее, неверие в стабильность законодательства. Оптимизма у иностранных бизнесменов поубавилось: с советскими фирмами теперь принято обращаться как с ненадёжными плательщиками и требовать аккредитивной оплаты контрактов.

Курс рубля по отношению к конвертируемым валютам падает с катастрофической скоростью, и его вряд ли удастся стабилизировать без выброса валюты на рынок государством (что эксперты обычно связывают с началом функционирования валютной биржи). Определённое движение вперёд наметилось в связи с постановлением российского Совмина об открытии инофирмам рублёвых счётов, однако на союзном уровне это решение тоже было определено как «дестабилизирующее» и посему в любой момент может быть отмечено.

Несмотря ни на что союзное руководство пока публично не отказалось от идеи перехода к рынку, но ситуация в стране такова, что практически любое решение либо содержит в себе противоречащие друг другу моменты, либо неизбежно вызывает последствия обратного действия.

За четыре года разговоров о реформе целостное экономическое законодательство так и не было сформировано ни на союзном уровне, ни в одной из республик: недаром российский министр финансов Фёдоров, уходя в отставку, сказал, что российское правительство не имеет никакой программы и занимается только затыканием дыр. Как не печально это звучит, сформировать логичное законодательство сейчас можно только одним путём: отпустить из Союза всех желающих уйти, а для оставшихся спустить основные законы «сверху». Иначе в «войне законов» погибнут все.

При этом очевидно, что Президент, приверженный концепции «регулируемого рынка» в сочетании «с фундаментальными ценностями», выстраивая эту систему, не допустит: частной собственности на землю, частной собственности на средства производства в крупных масштабах, «распродажи национального достояния иностранцам».

Однако развитым странам коллапс Союза (или того, что находится на этой территории) вовсе не нужен – это вызовет слишком масштабные последствия. Кроме того, гуманным гражданам этих стран будет очень трудно прокормить 300 миллионов советских подданных. Помимо всего прочего, Союз им должен, и много – при прогнозируемом на 1991 г. снижении советского экспорта выручки от него не будет хватать на обслуживание внешнего долга.

В такой ситуации Запад может предложить советскому руководству свои собственные программы реформы и, естественно, адекватную их поддержку – при условии, что Горбачёв смириться с ролью лидера страны «третьего мира» и примет условия МВФ, которые традиционно заключаются в денационализации госсобственности, жёстких стабилизационных мерах и сокращении социальных программ. Не исключено такое развитие событий, при котором Президенту СССР придётся, проглотив самолюбие, на это согласиться.

По мнению экспертов, всё это может вылиться в попытку построения «казарменного капитализма», модель которого определяется относительной свободой предпринимательской деятельности (с упомянутыми ограничениями) при высоких налогах, жёстких санкциях за невыполнение договорных обязательств и «контроле за мерой труда и потребления». Естественно, в сочетании с ограничением политических свобод и «сильной исполнительной властью». И вряд ли кто-нибудь сейчас сможет ответить на вопрос, как долго мы проживём в такой казарме.

14 января 1991 г. 53-летний Валентин Павлов стал премьер-министром СССР. Через 8 дней вышел Указ Президента СССР о денежной реформе. Эта была четвёртая денежная реформа за более чем 70 лет советской власти. По неожиданности и темпу проведения реформа больше напоминает если не хорошо продуманный грабёж, то по крайней мере боевую операцию, где в роли противника выступает население страны.

О денежной реформе 1961 года правительство официально предупредило население страны за восемь месяцев до её начала. В 1991 году предупреждение было сделано за три часа.

Первый вопрос, который возникает в связи с реформой: имел ли Президент право её объявить? Как полагают эксперты, с юридической точки зрения, Указ от 22 января безупречен: в любом государстве вопросы денежного обращения находятся в компетенции исполнительной власти, в нашем случае – Президента СССР.

По сути же дела, конечно, имеет место денный грабёж: государство в лице Президента СССР заставляет поданных оплачивать крайнюю некомпетентность экономической политики последних лет.

Денежная реформа всегда по сути своей есть более или менее злостное государственное банкротство. Однако нынешняя реформа лишена смягчающих вину государства обстоятельств, которые бывают двух родов:

– война, вконец разрушившая финансовую систему государства;

– приход к власти нового руководства, бесповоротно отмежевавшегося от политики предшественников, фактически – перемена государственного строя.

Правительство Горбачёва – Павлова не имеет ни того, ни другого извинения. Войны не было, ссылаться на «прогнивший режим», который довёл страну до денежной реформы, Горбачёв и Павлов тоже не могут.

При этом денежная реформа, представляющая крайне жёсткое попрание права собственности, принимается обществом в тех случаях, когда она носит сколь-нибудь рациональный характер, облекаясь тем самым в форму жестокой справедливости. А именно:

– страдают все, проводится реформа чисто конфискационного характера, после которой гражданам предлагается начать жизнь с чистого листа;

– страдают определённые социальные слои (регрессивная денежная реформа).

Формально нынешняя денежная реформа относится ко второму типу, поскольку она, судя по тексту Указа, направлена против «теневиков».

Эксперты, однако, полагают, что на практике происходит несколько иное – конфискация средств у населения по принципу генератора случайных чисел. Ибо, вопреки утверждениям премьера Павлова, эксперты полагают, что владение 50 и 100-рублёвыми купюрами и принадлежность к дельцам теневой экономики ни в какой жёсткой корреляции между собой не находятся. Прежде всего потому, что в условиях инфляции большинство теневых дельцов (если вообще пользоваться этим странным термином) хранят свои капиталы отнюдь не в неустойчивых рублях, а в валюте, золоте и драгоценных камнях. Рублёвые сбережения в значительно большей степени характерны для средних слоёв населения, которые и пострадают от реформы в первую очередь.

Неизвестно пока, какие документы надо будет представлять в комиссии исполкомов для обмена сумм выше 1000 рублей. Однако очевидно, что многие граждане, не имеющие никакого отношения к теневой экономике, таких документов предоставить не смогут по той простой причине, что, составляя сбережения, они не знали о предстоящей необходимости «отчитаться за командировку».

После августовских событий 1991 г., которые привели к развалу СССР, правительство России начало форсированный переход к рынку. Для консультации в осуществлении реформ была приглашена группа иностранных советников во главе с Дж. Саксом (США). Правительство возлагало надежды на экономическую помощь Запада.

Конкурентный рынок мог утвердиться только на базе частной собственности, поэтому необходимо было приватизировать (передать в частную собственность) значительную часть предприятий, ограничить роль государства как хозяйствующего субъекта.