— Перетерпеть… Перетерпеть… — мягким голосом, почти просительно нашептывал Таир Унисьянович, заглядывая в глаза Казыбеку.

— Молча снести заведомую ложь, сказанную в твоем присутствии, — с иронией над собою проговорил Казтуганов, будто грех такой уже произошел, — смириться со злом, согласиться без борьбы, даже без попытки доказать истину… А потом как жить? — Он на минуту задумался. — Ну, а если Ильяс Мурзаевич сам после защиты диссертации, а то и в процессе работы над нею понял ошибку? Возможно, казнится, ждет, когда кто-то придет ему на помощь, подаст руку? Разве не случается?

— Это Кудайбергенов-то казнится? Он скорее всех вокруг изуродует, вставших на пути, чем признает себя неправым.

Высказав такое, Шибынтаев пугливо оглянулся на дверь.

— Пусть бьет! Я — иду! — заявил Казыбек.

— Хорошо! Выпрошу для тебя аудиенцию! — вдруг согласился Шибынтаев. — Теперь скажи мне, как брат брату, мы ведь из одного рода, не забывай… Сам-то веришь ты в эти глубинные руды? А если он скажет: «Черт с тобою, Казтуганов, разрешаю! Иди на десяток скважин…» А у тебя — все мимо! Не боишься?

Шибынтаев говорил истинную правду, и в своих опасениях он был отнюдь не нов.

— Неужто вы, Таке, всегда знаете, чем закончится любой наш поиск? — почти с отчаянием проговорил Казыбек.

Видя, как нелегко сейчас упрямому визитеру, Шибынтаев перешел на прямой инструктаж:

— Послушай, Казыбек… Каким бы ни сложился у вас разговор с Ильясом, возьми в толк: генеральный и впрямь не может, не имеет права перечеркнуть решение технического совета, а оно не в твою пользу. Говоря откровенно, в нынешней ситуации надо было бы тебе на год-два угомониться. Пусть улеглись бы страсти… Особенно страсти! — подчеркнул он. — Ты ведь сам себе навредил, начал поучать на заседании старших, язвить, доказывать, что ты умнее других. Тех, что умничают на людском кругу, всегда считают… чудаками, не больше. Так вот…

— Таке! — перебил его Казыбек. — Вы пойдете со мною к директору?

— Только не сейчас! — взмолился главный геолог, кивнув на кипу бумаг, лежавшую на столе. — Видишь, сколько проектов набросали, и во все полагается вникнуть. Приходи на следующей неделе, так и быть. Грешен! Люблю с детства смотреть на петушиные бои. На мое участие в вашем поединке не надейся. С тобою куда ни шло. В крайнем случае схватишь выговорок за настырность… А на меня «бог» поведет недовольным оком — считай, голова долой. У меня она одна. Впрочем, не голова уже, только шея. На шее куча детей. Может, и порезвился бы в сотворении глупостей, молодость вспомнил, да детки не велят… Усек теперь мою философию? Приходи после понедельника.

— Я уже записался на прием. Завтра к семнадцати велено явиться.

Шибынтаев изумленно выпучил глаза.

5

При всех оговорках насчет гневной натуры Кудайбергенова Казыбек продолжал верить в рассудок генерального. Мощь его ума не однажды заставляла содрогнуться весь интеллектуальный мир окружения. Краткое решение собравшихся по обсуждаемому проекту Казтуганова мог прочесть вполглаза, не вникая в суть. Принять к сведению и тут же выбросить из головы мальчишеские потуги геолога. В чьей-либо устной передаче ход заседания мог превратиться в развлекательную картину: один молодой человек вступает в спор против десятка знатных людей объединения и солидных практиков.

До этой встречи с генеральным Казыбек близко с ним не встречался. Разве в дни открытия Шокпара… Но тогда Ильясу было не до него. Казыбеку — тоже. Отзывы о шефе доходили чаще всего уважительные: пообещает кому — сделает; заспорит со старшими — свою правоту докажет. И скуп, и щедр. Нечто бойцовское в характере повелителя рудного края было по душе Казыбеку. Актасский геолог предполагал найти в своем шефе единомышленника в отстаивании истины.

Авторитет Кудайбергенова лет десять тому назад резко подскочил в глазах поклонников его таланта, когда в числе ведущих геологов страны ему дали Государственную премию. Защита им докторской диссертации, наоборот, многих удивила. Ильяс Мурзаевич безнадежно упустил время для научных трудов, ушел в года. Вокруг уже поговаривали о скорых проводах на отдых, и вдруг — поползновения в науке… Ясное дело: докторская прошла будто по маслу. Разговоры об этом случае из биографии Кудайбергенова долго не утихали, обрастая невыгодными для соискателя слухами, вплоть до анекдотов.

Что ни говорили бы люди о своем шефе, объединение устало от его руководства. Тихонько увядали под его рукой, поиздержавшись идеями, отбывали на пенсию коллеги, младшие по возрасту замы, а он все сидел в кресле, будто получил его по наследству.

Применительно к своим заботам о проходке вглубь Казтуганов находил нынешнюю расстановку сил на геологическом «парнасе» в какой-то мере выгодной: если Кудайбергенов не собирается уходить, первейший долг службы велит ему по-крупному мыслить о завтрашнем дне рудников и заводов, действующих в пределах его обслуживания. Ильяс-ага сознает, наверное, свою миссию: он обязан отчетливее других видеть нависшую над Актасским комбинатом беду. А коли так, спасибо за любое участие в предотвращении беды!

Кудайбергенов выслушал Казыбека с редким вниманием. Не перебил, не высказал своих сомнений. Казалось, что он вбирает каждое слово младшего коллеги, взвешивает на своих «божественных» весах мудрости и опыта. Казыбек вдруг почувствовал в нем союзника своих исканий, заговорил спокойно, как на доверительной беседе с близким человеком.

— Все это хорошо, — наконец проговорил генеральный, даже не взглянув на разложенные перед ним схемы бурения. — А при чем тут я?

— Требуется ваша поддержка, — наивно сказал Казыбек, глядя на лоснящееся, будто смазанное жиром, лицо человека, от которого зависела его судьба. — Хотя бы на два года разрешите поиск по моему проекту… Пойдем сообща вглубь, скопом…

— А как же поступим с Шокпаром? Кто будет отвечать за детальную разведку в том районе?

Казыбек, улавливая некую доброжелательную нотку в грозном голосе своего повелителя, слушал. Наконец отозвался на вопрос:

— Шокпар останется на моей совести. За все отчитаюсь. А нынешний поиск сосредоточим у Совиной горы. Повезет — спасем Актас…

— Подскажи-ка, любезный, во сколько обойдется для нас каждая твоя скважина? — перешел на легкую иронию генеральный. Он, конечно, экзаменовал разгоряченного геолога.

Казыбек назвал самую небольшую сумму.

— А если помножить на двадцать таких буровых? И все это начинать на новой площадке, где ни воды, ни энергии?

— Миллиона два потребуется, — произнес Казыбек убито, чувствуя, что разговоры перешли в область, не очень ему близкую, о рублях. — В этих поисках наш престиж, понимаете…

Он не договорил, наткнувшись взглядом на чересчур насупленные брови генерального. Тот сидел, уставясь в пол, и согнутая в колене нога его подрагивала от едва сдерживаемого гнева.

— Нашелся мне спаситель престижа! — ухмыльнулся Кудайбергенов. — И чем же ты собираешься одарить нас за эти два миллиона?

В волнении Казыбек не задумывался над каждым своим словом. Отвечая на прямой вопрос, снова невзначай задел самолюбие генерального. Тот слыл вечным искателем крупных залежей.

— Разумеется, Илеке, я не тщусь найти на Совиной рудного «гиганта». Сами понимаете, нельзя рассчитывать на что-то великое. Но жизнь Актаса, думаю, продлю… Между прочим, — тут Казыбека чуть занесло в сторону, — для меня неясен смысл разговоров об истощении давно обнаруженных месторождений. Другой раз мне думается: кто-то нарочито хочет принести в жертву наш добрый Актас. Если я ошибаюсь, зачем геологический отдел отметает в последние годы всякую мысль о доразведке у Совиной? Конечно, каждый уткнулся в свое корыто! Но мы с вами, Ильяс Мурзаевич, должны мыслить масштабно, без предубеждений.

— «Мы»! — передразнил его Кудайбергенов. — Спасибо за помощь. Как бы твоя услуга не обернулась в медвежью. Давай предположим не самое лучшее: и ты потерпишь провал на Совиной, как уже случалось не раз с другими… Где я возьму два миллиона, чтобы залатать прореху в бюджете объединения?