Джим уже убирал со стола в сейф бумаги, когда зазвонил телефон. Прежде чем взять трубку, он взглянул на дисплей аппарата. На нем горело: «Межправительственная связь. Звонок из-за рубежа».

Коэн снял трубку и услышал знакомый голос телефонистки Белого дома:

— Звонит премьер-министр Польши Тадеуш Пясецкий, сэр!

— Помощник президента США по вопросам национальной безопасности Джим Коэн слушает.

Джим знал, что польский премьер-министр получил экономическое образование в Гарварде, и не замедлял темп речи, стараясь лишь сделать ее более отчетливой.

С первых же слов польского премьера Джим понял: речь пойдет о западных землях Польши. Отторгнутые в свое время Германией, они были присоединены к Польше в результате второй мировой войны по требованию Сталина. После того как к власти в Польше пришла «Солидарность», Западная Германия была объединена с Восточной, а коммунистическая система распалась, вопрос о западных землях стал преследовать польских лидеров неотвязным кошмаром. Кое-кто в руководстве Германии не скрывал, что собирается добиваться реконструкции довоенных границ. Поляки всеми силами противились этому. При этом и те, и другие искали поддержки у Соединенных Штатов. Правда, поляки делали это куда более настырно, чем немцы. В частности, минимум раз в неделю премьер-министр или президент Польши звонили в Вашингтон и беседовали с Джимом, вице-президентом или даже самим Пенном. Звонок сегодня был из этой серии.

Джим Коэн несколько опешил от такого предложения. Неужели положение стало настолько критическим, что поляки готовы поступиться частью суверенитета над западными землями в пользу США, лишь бы они не достались Германии. Будь на месте Джима другой человек, он тут же сообщил бы о предложении Пясецкого президенту США, потребовал бы созыва Совета национальной безопасности, и Вашингтон превратился бы во взбудораженный улей.

Но у Джима Коэна был свой собственный взгляд на польскую проблему. Поэтому он ограничился лишь тем, что пожелал Пясецкому приятно провести остаток ночи (польский премьер позвонил в Вашингтон в два часа ночи по варшавскому времени) и пообещал немедленно сообщить о его предложении руководству Соединенных Штатов.

Положив трубку, Джим пересчитал папки с секретными документами, положил их в сейф и захлопнул бронированную дверцу. После этого торопливо накинул пиджак и быстрым шагом направился к служебному выходу.

Пока Коэн шел, охранники успели предупредить его личного шофера. В этот момент над Вашингтоном разразилась короткая, но яростная летняя гроза. Стоявший у входа агент секретной службы раскрыл большой черно-белый зонтик и довел Коэна до его черного «кадиллака».

Шофер вопросительно посмотрел на Джима. Тот молча кивнул. Это означало: ехать домой.

Миновав контрольно-пропускной пункт Белого дома, шофер резко увеличил скорость.

Джим рассеянно наблюдал за тем, как на мгновение появился справа и тут же исчез «Карандаш» — памятник Вашингтону, проплыли массивное здание Национального музея естественной истории, белый купол Капитолия.

В этот момент зазвонил телефон.

— Коэн, — произнес Джим в прохладную трубку радиотелефона.

— Хелло, Джим! — услышал он голос президента. — Что там происходит в Польше?

«Все понятно, — подумал Коэн. — Агентство национальной безопасности, как обычно, записало мой разговор с Пясецким на магнитофон, а генерал Смит не преминул отослать эту ленту президенту».

Между Джимом и главой АНБ генералом Смитом с самого начала сложились крайне напряженные отношения. Помощник президента откровенно третировал генерала, добиваясь, чтобы все его функции сводились лишь к прослушиванию и записи телефонных и телеграфных переговоров, и не более того. «Политику, — любил подчеркнуть Коэн в присутствии Смита, — должны делать политики». Генерал бесился и мстил помощнику президента тем, что время от времени пытался выставить его перед главой Белого дома в невыгодном свете. Возможности для этого у Смита были большие, недаром его ведомство могло подслушать любой разговор на территории Соединенных Штатов и за ее пределами.

Коэн кратко изложил Пенну суть предложения Пясецкого, при этом добавил:

— Считаю, не стоит тратить время для обсуждения этой проблемы.

— Почему? — спросил президент.

Черный «кадиллак» помощника по вопросам национальной безопасности вырвался из застроенного правительственными зданиями Даунтауна — «Нижнего Города» — на просторы авеню Джорджия.

— Потому что по конституции вы не можете решить этот вопрос. Его все равно придется ставить на обсуждение в Конгрессе. И как бы вы ни давили на конгрессменов, большинство из них все равно выскажутся против принятия польского предложения. Изоляционизм силен сейчас в Америке, как никогда. У Соединенных Штатов хватает своих проблем, чтобы взваливать на плечи еще и часть польских. Рано иди поздно западные земли Польши все равно отойдут к Германии. На войну же с немцами не согласится в Америке никто!

Некоторое время президент молчал. Коэну даже показалось, что он попросту прервал связь.

— Нам надо в любом случае встретиться и обсудить эту проблему, — заявил, наконец, Джон Пенн.

— Вы только что услышали мою точку зрения на польский вопрос, — довольно сухо отозвался Джим. — Она полностью совпадает с мнением большинства Конгресса. В течение года или даже раньше западная Польша будет воссоединена с Германией. Помешать этому может только война. К тому же, — сердито передернул плечами Коэн, — когда вы брали меня на работу, я поставил одно-единственное условие: вечера я должен проводить дома, в кругу семьи. Сейчас я как раз еду домой, к детям. У вас есть ко мне еще вопросы, господин президент?!

Ливан (Бейрут)

— Кто ты такой? — четко разделяя слова, проговорил мужчина, резко оттолкнув от себя любовницу. Она всплеснула руками и повалилась на спину.

Черный зрачок «кольта» по-прежнему зловеще глядел Олегу в лоб. Смирнов чувствовал себя скверно.

— Меня зовут Олег Смирнов. Я частный детектив. Сюда пришел на беседу с лидером «Аль-Джихада» Ауном. Пока мы беседовали наедине, его отравили.

Наверху раздались беспорядочные автоматные очереди. Боевики Ауна ворвались, наконец, в номер и увидели, что их шеф мертв.

— Поэтому мне пришлось спуститься вниз, — спокойно продолжил Олег. — Кроме нас с Ауном никого больше в комнате не было, и его люди могут подумать, что это я отравил их лидера.

— Одевайся! — приказал мужчина своей любовнице. — И включи свет.

В номере стало светло. Олег с удивлением увидел, что перед ним вовсе не араб. Крупный нос с горбинкой, черные проницательные зрачки, выбритые до синевы щеки. «Ассириец, наверное», — подумал Олег.

— Смерть Ауна выгодна Израилю. Ты работаешь на Израиль? — сверлил Олега взглядом усатый.

— По поручению генерала Пинхуса Эбуха, председателя Разведывательного комитета Израиля, я приехал в Бейрут договориться с Ауном о возвращении двенадцати ядерных боеголовок, похищенных его людьми неделю назад, — сознался Олег. Собственно, другого выхода у него не было. — Он уже назвал свою цену — десять миллиардов. Но вдруг из обивки дивана, на котором Аун сидел, выскочила отравленная игла, и лидер «Аль-Джихада» через несколько секунд скончался.

— Выходит, яд был сильный?

Олег не успел ответить. Охранники Ауна обнаружили привязанную к кронштейну подоконника самодельную веревку Смирнова, и один из них уже раскачивался перед окном номера, в котором находился сейчас Олег. Боевик пропустил веревку между ног, схватился за нее левой рукой, а правой навел на Олега портативный «узи».

Грохот «кольта» был так силен, что Смирнов невольно вздрогнул. Усатый оказался метким стрелком. Выпущенная им пуля пробила грудь боевика. Тот даже не вскрикнул. Пальцы разжались сами собой, и он полетел вниз. Несколько мгновений спустя послышался гулкий удар.

— Ты… благодарный человек? — задал неожиданный вопрос усатый Олегу.