Штроле усмехнулся, сверкнув приоткрывшимся глазом.

– Значит, о флоте затосковали?

– А вот, ей-богу, правда! – воскликнул князь. – Да это еще что! Тут всякий затоскует, а вот послу­шай ты, что дальше было...

– А что дальше было, я сам вам скажу. Хотите?

– Ну-ка, ну-ка, – заинтересовался князь. – Ска­жи-ка!

– Приехали вы домой. Отеческий дом вы по па­мяти помнили большим, просторным. Просто дворцом. А когда из возка вылезли, то увидели сначала боль­шую лужу, а за ней покосившуюся бревенчатую боль­шую избу под соломенной крышей. Окна досками за­биты и трап с крыльца провалился...

– Да ты что – был там, что ли? – ошалело спро­сил князь.

Штроле снова усмехнулся, сверкнув глазом.

– Дальше-то рассказать?

– Ну-ка, ну-ка!

– Внутри дом оказался еще менее похож на ва­шу мечту, чем снаружи. Низкий, закопченный, запу­щенный... Так?

– Действительно...

– Но это еще полбеды. Дом отскоблили, отмыли, и две комнаты стали похожи на корабельные каюты... но не на те чертоги, память о которых вы хранили с детства.

– Да ты, Штроле, колдун!

– Постойте. Комнаты-то хоть и были похожи на каюты, да все же не были каюты. И пахло там не пенькой, смолой и морем, а угаром и капустными ща­ми...

– Так за это я стряпуху и ключницу чуть не каж­дый день на конюшне драть приказывал! – восклик­нул князь.

– Началась зима. Стало скучно. На счастье, на­вернулись соседи. Приехали. Угощенье, то-се, а го­ворить не о чем. Они вам про охоту на зайцев с бор­зыми, а вам – хоть бы чума их всех взяла. Вы им го­ворите, как вы штормовали у острова Готланда да как удачно миновали подводные камни, отвернув через фордевинд, а они на вас глядят, как бараны на новые ворота...

– А ведь так все и было. Ну-ка, ну-ка, валяй даль­ше! Ты, брат, прозорливец. Ведь я там монстром про­слыл, ко мне и ездить перестали...

– А летом начались посевы, да сенокосы, да вы­пасы, да толоки, да потравы, да... сам черт не разбе­рет что, а доходов никаких, и крестьяне жалуются, что оголодали, хоть ложись да помирай. И с едой вам нет того раздолья, что при родителях...

– Братец ты мой! Как же я на вторую зиму зато­сковал по флоту! – перебил князь капитана. – Вот, думаю, сижу я тут, снегами меня занесло. Из угла в угол слоняюсь, от сна опух, делать нечего, кроме как спать. А в Кронштадте-то! Корабли стоят разгружен­ные, а офицеры-то в картишки, а то в аустерии, а то просто так соберутся да за пуншем и романеей коротают вечерок, вспоминая морские походы да всякие особливые случаи... Как вспомню, так душа и встрепыхнется, на крыльях бы туда полетел! Иной раз во сне приснится, что я на юте, корабль подо мной ка­чается, командир меня костит, что шквалом брамсель разорвало, а я от счастья теплою слезой плачу... Про­снусь, сердце бьется, подушка мокрая, а в комнате угар, а за околицей волки воют, и сам белугою готов зареветь...

Жирное лицо князя приняло человеческое, вооду­шевленное выражение, глаза заблестели.

– На людишек на своих я уж и смотреть не мог. Как будто на разных языках говорим. Девке прика­зываю вымыть палубу, а она на меня глаза таращит. Велю плотнику починить трап на крыльце, а ему нев­домек, что я про лестницу. Что ни слово, то загвоздка. А по весне явился в мою деревню ротмистр с драгуна­ми с мужичишек моих недоимку доправить. Что тут началось! Стон стоит по деревне. А ротмистр, немец белоглазый из курляндцев, того и гляди, и меня са­мого выпорет. Я ему, дескать: «Ты, сударь, тут у меня паруса не распускай, я сам флотский офицер и госу­дарю тридцать лет отслужил», а он меня срамить, что я мужиков до того разбаловал, что за пять лет не­доимки наросли...

– Вот тут-то вы, сударь, из деревни и сбежали, – сказал Штроле усмехаясь.

– В марте месяце бросил все к чертям собачьим да и сбежал! – подтвердил князь.

– А теперь слоняетесь и не знаете, как дневное пропитание себе добыть.

– Ну, это-то пока нет. Деньжат еще немного оста­лось. Но мысли приходят, мысли приходят... Не знаю, куда податься...

– Такое наше дело, князь, – сказал Штроле. – Кто с юности надышался морским соленым воздухом, кто многие годы провел в плаваниях, тот на берегу жить не может.

– Удивительно прямо, – грустно согласился князь. – Тридцать лет мечтал вернуться в деревню, так мечтал, аж в груди болело. А вот теперь обратно. Тоскую и тоскую. И во сне все слышу, как паруса шумят и вода у форштевня шипит и плещет...

– Вот что, князь, – сказал Штроле и уперся сво­им волчьим взглядом в глаза Борода-Капустина. – Хочешь ко мне на судно третьим лейтенантом?

– Что ты, милый, ведь ты швед, – князь даже от­кинулся на спинку стула.

– Я-то швед, да команда у меня со всего света на­бралась. И судно мое под датским флагом плавает.

– Ведь я человек русский, мне неловко, – продол­жал князь.

Штроле пристально глядел на Борода-Капустина, и бегающие глаза князя никак не могли уклониться от этого неподвижного, прозрачного, бездонного какого-то взгляда. «Колдун, ей-богу, колдун!» – растерянно думал князь

Капитан между тем заговорил медленно и внуши­тельно:

– Было время, я думал, что я швед и что отече­ство превыше всего. Много лет я жил этой мыслью и нажил себе только шрамы, увечья, а также ссылку в Сибирь. Когда же, проведя там много лет, я вернулся домой, то как я был увечный лейтенант без роду и племени, так и остался. Отечество ничем не наградило меня за верную службу. И всего достояния у меня имелось несколько соболиных шкурок и чернобурая лиса, что я из Сибири вывез. «Почему я должен про­водить жизнь в скудости и в вечном подчинении? – подумал я. – Почему тебе не нравится в твоем отече­стве, Штроле? Потому, что ты беден. Богатому везде хорошо, ему везде отечество».

– Что правда, то правда, – со вздохом подтвер­дил князь.

– И вот я продал свои меха, нашел еще несколь­ко отважных ребят с малыми деньгами, и купили мы на паях бригантину. А на этой бригантине, дорогой мой князь, стали мы возить всякую контрабанду. И в Швецию, и в Россию, и куда угодно. И тут-то я и по­лучил сам все то, что мне причиталось от моего оте­чества за верную службу. Понял?

– Понять-то понял... да что-то оно не того...

Князь мучительно размышлял. На лбу его легли толстые горизонтальные складки.

– Год шел за годом, – продолжал Штроле, – и набралось у меня денег столько, что в Балтике пока­залось мне тесновато, а бригантина наша уж очень ма­ленькой. Вот я и купил, опять на паях, фрегат «Реизенде Тобиас». Прямо со стапеля купил. Не судно, а птичка. Подводная часть обшита медью, ходит быст­рее любого военного фрегата. А знаешь, с каким намерением я его купил?

– Откуда мне знать? – насупясь, отвечал князь.

– О! – воодушевлено сказал Штроле. – Я на нем большие дела буду делать. Все моря мира открыты передо мною. Команда у меня отборная. Начну я с того, что пойду в Африку за черным деревом и отвезу полный груз в Новый Орлеан или на остров Кубу. Там этот товар имеет хорошую цену.

– Черное дерево? – недоумевая, опросил князь.

– Да, – усмехнулся Штроле, шрам его зазмеился, и левый глаз сверкнул алчно и свирепо. – Вот та­кое, – и Штроле указал пальцем в сторону негра-швейцара в алом турецком костюме.

– А! – протянул князь, тупо рассматривая негра

– А потом бог пошлет какую-нибудь войну. Тогда я беру себе каперское свидетельство той стороны, ко­торая будет посильнее, и начну рыскать по морям за добычей. Одного мне для этого не хватает...

– Знаю я, чего, – пробурчал князь.

– Сомневаюсь, – возразил Штроле.

– Пушек тебе не хватает и артиллерийских при­пасов. Вот в чем у тебя недостача.

Штроле озадаченно посмотрел на князя.

– А я, признаться, думал, что ты тюлень, – ска­зал он.

– Тюлень не тюлень, а видел: как я про пушки, что на песке лежат, сказал, тебя точно кто шилом в бок кольнул.

– Ну, вот и хорошо, что догадался, – усмехнув­шись, сказал Штроле и вылил залпом стакан вина. – А как ты полагаешь, – продолжал он, – там ли пуш­ки (заметь, я не спрашиваю, где именно?), там ли они, где их вытащил на песок мичман?