На берегу возле густодымящего костра и вдоль кромки пены на песке суетилось до сотни людей. По­ка что они ничем не могли помочь погибающему судну.

Осмотревшись, Гвоздев понял, что одолеть это ни­чтожное, в сущности, пространство в пятьдесят – шестьдесят сажен между судном и твердою землею может только редкий смельчак и силач.

Единственным средством спасти команду было протянуть канат между берегом и «Принцессой Ан­ной», подвязать к нему «беседку» и переправлять в ней людей на берег над клокочущими бурунами.

Но чтобы передать на берег линь – тонкую веревку, которой потом притянут канат, – кто-то должен был проплыть через буруны. Нечего было и думать, что это можно сделать на шлюпке, даже если бы все они и не были разбиты.

Гвоздев вызвал боцмана и приказал собрать мат­росов. Вся команда столпилась под полуютом. Мич­ман сделал перекличку, и оказалось, что трех человек нет. Это были те, кого снесло за борт первой волной. Пятьдесят три матроса, четыре канонира, трубач, па­русный мастер, боцман, капитан (который лежал на полуюте под охраною Маметкула и, видно, был очень болен) – вот кого должен был спасти мичман.

Между тем бригантину жесточайшим образом би­ло кормою о дно. В проносящихся волнах и водоворо­тах то и дело мелькали изломанные доски обшивки.

– Братцы! – сказал Гвоздев молчаливо стоящим матросам. – Надо передать канат на берег. Надо плыть через буруны. Кто может сделать это, чтобы спасти остальных?

Матросы зашевелились, но некоторое время никто не двигался с места. Но вот вышел вперед Петров.

– Я, – сказал он, встряхивая мокрыми кудрями, но тут же его отодвинул плечом Ермаков.

– Я могу, – мрачно проворчал он.

– Я могу! – прокричал щуплый трубач, пролезая между ними.

– Я проплыву, дозвольте мне!..

Более десятка смельчаков пожелали плыть сквозь буруны. Они стояли впереди других тесною кучкой. Мускулистые тела их облепляла мокрая холщовая одежда, они цепко держались на наклонной палубе и – кто сумрачно, кто весело – смотрели на Гвозде­ва, ожидая, на ком из них остановится его выбор.

Неожиданно сквозь эту кучку храбрецов протис­нулся тяжеловесный боцман.

– Нишкни! – сказал он, услышав чье-то недоволь­ное ворчание. – Сударь, – обратился он к Гвозде­ву, – дозвольте мне сказать: с линем мне надо плыть. Почему? А потому, что я всех лучше плаваю и, окромя всего, к волне приучен. Бурунов не боюсь. Да и покрепше других буду... А на судне мне, сударь, делать нечего. Судно, сударь, уже не судно, и боцман тут ни к чему, помочь тут вам могут и Ермаков, и Маметкул, и Петров... Вот как я, сударь, располагаю.

Посмотрев на могучего Капитона, Гвоздев поду­мал, что если уж кому плыть, то ему. И он назначил боцмана.

Тот глубоко вздохнул, огляделся и, приказав, что­бы приготовили линь подлиннее, побежал в кубрик.

Он вернулся в чистой одежде, неся в руке малень­кий узелочек. Подойдя к Гвоздеву, он сказал

– Сударь, не откажите... Все в божьей воле...

– Говори, говори, Капитон Иваныч, все сделаю что надо, – сказал Гвоздев, почувствовав, как ему стеснило сердце.

– У меня в Кронштадте жена, тут деньжонок ма­лость... заслуженные... Передайте ей, в случае чего, – боцман протянул узелок мичману, и тот спрятал его в карман.

– Ну, прощайте, Аникита Тимофеич, – сказал боцман и поклонился.

– Прощай, Капитон Иваныч... Да ты что проща­ешься? – с тревогою спросил Гвоздев. – Доплывешь ведь?

– Доплыть должон, – отвечал Иванов. – А в слу­чае чего, после меня посылайте Ермакова, а после Ермакова – Маметкула, а после Маметкула – Петро­ва... А если уж и Петров не доплывет... Ну, бог даст... – и боцман бегом побежал на бак.

Гвоздев бросился за ним. Он сам хотел проследить, как его обвяжут и как он будет бороться с бурунами.

Здесь, на баке, было спокойнее, чем на полуюте, – не так обдавало волной, да и нос легче бился о дно, чем корма.

Ермаков и Петров быстро помогли Иванову обвя­заться.

– Ну, братцы, не поминайте лихом, – сказал боц­ман, поклонившись матросам. – А ты, Петров, на меня за вчерашние кошки не серчай.

– Чего уж... служба... – проворчал Петров, хму­рясь, и добавил: – Дай тебе бог удачи, боцман.

Капитон Иванов стал на борт, придерживаясь за какую-то снасть, и, выждав, когда пронеслась только что рухнувшая волна, бросился вниз головою в несу­щуюся к берегу пенистую воду.

Ермаков, напряженно глядя по тому направлению, где исчез пловец, потравливал привязанный к нему линь.

Боцман вынырнул далеко от бригантины. Лежа на боку, он резал плечом воду и быстро плыл к берегу, но волна уже откатывалась, и его заметно стало сно­сить обратно. Новый вал рассыпался за кормою и по­мчался мимо борта к берегу, сталкиваясь с отступаю­щим. Иванов, то ныряя, чтобы избежать накрывающих его гребней и отбойного течения, то быстро плывя вместе с прибойною волною, боролся за каждый дюйм, медленно, но неуклонно приближаясь к берегу.

Его сильно сносило вправо от мыса Люзе, к бу­рунам. Петров указал на это Гвоздеву и сказал:

– Вот тут течение куда идет. Это от мыса волна отшибает.

Вся команда сгрудилась на баке, цепляясь за об­рывки вант, за борта, за снасти, люди томились, мол­ча и напряженно следя за отважной борьбой Капито­на Иванова

На берегу люди тоже толпились у кромки прибоя, многие даже вошли по пояс в воду, как бы желая по­мочь. Гвоздев заметил, что одного из них, на берегу, тоже обвязывают веревкою.

«Хочет плыть на помощь Капитону – подумал Гвоздев. – Молодец!»

Вдруг раздался общий стон на баке.

– Капитон Иваныч, берегись! – пронзительно за­кричал трубач, будто боцман мог его услышать.

В набегающей на боцмана волне Гвоздев увидал какой-то длинный черный предмет. Это было большое бревно – может быть, обломок реи. Бурлящая вода крутила его, нанося прямо на боцмана, который плыл, не оборачиваясь, спеша воспользоваться накатом.

– Капитон Иваныч! – отчаянно закричал Гвоз­дев.

Но и боцман и налетевшее на него бревно уже скрылись в клокочущем буруне.

Гвоздев бросился к Ермакову, указывая на линь, который тот держал в руках, но рулевой только пока­чал головою, напряженно глядя в волны и ожидая по­явления боцмана. Пока его не было видно, он не смел тянуть обратно, опасаясь только помешать.

Вдруг он испуганно поднял брови, подергал линь и стал быстро его выбирать. Но линь нисколько не на­тягивался, никакой тяжести не чувствовалось на его конце. В бурунах мелькало что-то темное, и каждый раз все с надеждою всматривались, но узнавали все тот же обломок реи. Боцман не появлялся.

Ермаков, вытащил из воды линь, показал Гвоздеву оборванный конец и молча перекрестился. Не было сомнения, что Капитон погиб. Видно, бревно ударило его с такою силою, что даже оборвался линь.

Все молчали. Те, на ком были еще вязаные матрос­ские колпаки, сняли их.

Ермаков обернул вокруг тела тот же линь, молча поклонился товарищам и стал на борт, выжидая удоб­ной минуты, чтобы прыгнуть.

– Забирай сразу левее, Ермаков, – сказал ему Петров, – а то снесет в буруны на отмели, там не вы­лезешь,

Ермаков кивнул головою и бросился в воду. Не­равная борьба человека со слепой и враждебной сти­хией началась снова.

И опять моряки стали напряженно следить за чер­нокудрою головою Ермакова, то скрывающейся в бе­лой пене, то плывущей среди водоворотов. Наученный опытом боцмана, Ермаков действовал осмотрительнее: он то уклонялся от множества деревянных обломков угрожавших ему, то, наоборот, хватался за них для передышки. Когда он осилил уже более половины пути, с берега кто-то бросился в буруны и поплыл ему навстречу.

Всем казалось, что они уже долгие часы следят за усилиями двух пловцов. Но вот наконец те встрети­лись, тут же оба исчезли под пенистым гребнем, вы­нырнули и начали двигаться быстрее – с берега их подтягивали на другом лине, – и через несколько ми­нут оба были на береговом песке.

Моряки видели, как жители сперва сгрудились вокруг обоих, но сразу же расступились и стали суетить­ся, подтаскивая бревна и устраивая нечто вроде выш­ки для канатной дороги. Ермаков, которого можно было отличить по его росту, трудился вместе со всеми, как будто не он только что провел два часа в смер­тельной борьбе с волнами.