Экспедиция оказалась в бедственном положении. Сахару и чаю оставалось только до 1 августа, белой муки, крупы и других продуктов совсем не было, «казенного довольствия» могло бы хватить до 1 октября, но этот минимум пищи при условиях жизни в Пет­ровском и Николаевском обрекал членов экспедиции на болезни и голод.

Мало было надежды на то, что «Кадьяк» доставит муку и крупу, так как он должен был сначала снаб­дить Гижигу, а вход в реку Гижигу возможен только в полнолуние во время наибольшего прилива и при попутном ветре. Нередко суда должны были оста­ваться там на зимовку из-за мелководья.

Невельской снял с корвета «Оливуца» мичманов Разградского и Петрова, а также 10 человек коман­ды, – их он оставил в распоряжении экспедиции. Ли­хачеву же предписал немедленно следовать в Аян и требовать от Кашеварова, чтобы на корвете «Оливу­ца» тотчас же отправили в Петровское муку, крупу, соль и различные запасы и товары, какие только найдутся в Аяне, имея в виду, что в случае нужды Аянский порт может быть снабжен из Якутска.

В донесении Муравьеву Невельской изложил важ­ность добытых экспедицией сведений, а затем крити­ческое положение, в которое ставится экспедиция в связи с распоряжениями Российско-Американской компании.

В это время в Петровском у Екатерины Ивановны начались роды. В небольшом поселке некому было оказать молодой женщине надлежащую помощь (док­тор находился в командировке в Николаевске). Тогда Невельской обратился к женам матросов, но ни одна из них не рискнула взять на себя обязанности акушер­ки. В отчаянии Невельской вызвал всю команду и спросил, не может ли кто помочь его жене. Пожилой, бывалый матрос вышел из строя, перекрестился и по­шел с Невельским. Матрос успешно справился с де­лом, столь далеким от его профессии, и на свет благо­получно появилась маленькая Екатерина. Этот же матрос стал ее крестным отцом[43].

У матери было мало молока. Ребенок голодал, хирел. Невельской терял голову от горя, а тут пришло известие, что из Николаевска ночью на вельботе де­зертировало пять матросов. Беды рушились одна за другой, но Невельской не сдавался, находя в себе си­лы для борьбы и работы.

Двадцать восьмого июля пришел из Аяна корвет с незначительным количеством запасов и товаров. Ка­шеваров уведомлял, что больше прислать не мог, так как в Аян еще не прибыло компанейское судно.

Невельской отправил корвет снова в Аян. Чихачев был послан на нем с тем, чтобы лично добиться у Кашеварова товаров и продовольствия, необходимых Амурской экспедиции. Затем он должен был с под­робным отчетом ехать в Иркутск к Муравьеву

Невельской прекрасно понимал, насколько серьез­на ответственность, лежавшая на нем. Он видел, как болеют и слабеют люди, жизнь и благополучие кото­рых были вверены в его руки. Жестокая кара грозила Невельскому, если действия его послужили бы пово­дом к столкновению с Китаем.

И это столкновение давно бы случилось, если бы были затронуты интересы Китайской империи. Но до сих пор действия Невельского не вызывали никакого протеста со стороны Китая. И Геннадий Иванович считал, что имеет полное моральное право продол­жать свою деятельность, направленную на пользу оте­честву.

Всем членам экспедиции даны были задания по обследованию новых районов.

Штурман Воронин был командирован на Сахалин для обследования протоки Виахту и залива Дуэ в об­становке навигации. Он пошел на шлюпке и, помимо этого основного поручения, должен был посетить за­лив Де-Кастри, чтобы подготовить его к занятию воен­ным постом.

Мичман Разградский оставался в Николаевске, а Бошняку была дана инструкция: «Следуя вверх по ре­ке Амур, через озеро Кизи, в залив Де-Кастри сухим путем, делать по пути съемку местности и промер реки».

Назначением этих экспедиций Невельской имел в виду приготовиться к занятию Кизи и залива Де-Каст­ри распространить на обследованном пространстве русское влияние и по мере возможности отстранить всякие покушения иностранцев на Приамурский край.

В конце августа сотрудники возвращались из ко­мандировок. 24 августа жители селения Пуль на лод­ке привезли совершенно больного Березина. Здоровье его никак не могло наладиться с тех пор, когда он в весеннюю распутицу по ледяной воде, талому снегу и грязи, не жалея себя, в течение двух с лишним не­дель пробивался на выручку терпевшему бедствие Чихачеву.

Вслед за Березиным прибыл на шлюпке Воронин, выполнивший свое поручение и привезший карты заснятых местностей и новые данные о Сахалине.

Штурман Орлов возвратился с Амурского лимана. Он убедился, что без парового судна обследовать лиманские фарватеры невозможно.

В половине сентября пришел в Петровское бот «Кадьяк» с казенным продовольствием. Он был так расшатан и гнил, что отправляться в обратное плава­ние на нем было рискованно, и его оставили на зимов­ку в Петровском.

Чихачев между тем в Аяне сражался с представи­телями Российско-Американской компании и портовым начальством, стараясь получить от них продоволь­ствие для бедствующих своих товарищей. Старания его были бы безуспешны, если бы в Аяне, на счастье Амурской экспедиции, не оказался Б. В. Струве, чи­новник по особым поручениям при генерал-губернато­ре. Он приехал в Аян из Якутска для того, чтобы най­ти новую дорогу в обход скалистого Джугджурского хребта.

Муравьев не отказывал в некоторой поддержке Невельскому, но очень скупился на средства, имев­шиеся в его распоряжении. Зато генерал-губернатор не жалел усилий на улучшение сообщений с Камчат­кою через Аян. На это было уже истрачено несколько сот тысяч рублей.

Струве, побывавший на Камчатке и на обратном пути познакомившийся с Невельским, сочувствовал его стремлению воссоединить Амур с Россией. Как человек, превосходно знающий все тайные пружины сибирских дел, он давно заметил неприязнь Завойко к Невельскому, еще при самом ее зарождении, в 1849 го­ду, когда своими открытиями Невельской скомпро­метировал сведения, за два года до того поступившие через Завойко на высочайшее имя. В безвыходном по­ложении Невельского и его экспедиции Струве винил Завойко.

Вот как описывает он обстоятельства, при которых Невельскому удалось получить хоть немногое из то­го, что было необходимо для спасения от голодной смерти вверенных ему людей:

«Здесь же я встретился с крайне грустным фактом, угрожавшим весьма прискорбными последствиями, если бы не удалось отстранить их: с отсутствием еди­нодушия между главными нашими морскими деяте­лями на Восточном океане, Северо-Американской ком­панией, камчатским губернатором Завойко, начальни­ком Аянского порта Кашеваровым и трудившимся с величайшим самоотвержением на устье Амура капи­таном Невельским, фактом, доказывающим, до какой степени личное, жалкое самолюбие иногда ослепляет лучших деятелей во вред важному государственному делу. Несмотря на то, что генерал-губернатор предпи­сал начальнику Аянского порта и камчатскому губер­натору, во-первых, усердно содействовать экспедиции Невельского, который должен был распоряжать­ся совершенно самостоятельно всеми лицами и сред­ствами, состоявшими в его ведении, и, во-вторых, при­казать всем казенным и компанейским судам, следую­щим из Аяна в Петропавловск и Ситху, заходить в Петровское зимовье, – главное правление компании поручило начальнику Аянского порта смотреть на экс­педицию Невельского как на торговую экспедицию аянской фактории и предписало ему, Кашеварову, дать необходимые инструкции лицам, находившимся в непосредственном распоряжении Невельского, а с запасами для Петровского зимовья ни под каким ви­дом и предлогом не посылать туда компанейских судов. Это распоряжение, не говоря уже о том, что оно не соответствовало важности государственного дела, порученного Невельскому, и к тому же было оскорби­тельно для него и всех служивших в экспедиции, прямо-таки угрожало голодною смертью всем без исклю­чения находившимся в Амурской экспедиции. К счастью, 18 июля пришел на Петровский рейд кор­вет «Оливуца» под командою замечательно рассу­дительного лейтенанта Лихачева, но с предписанием от камчатского губернатора более не заходить нику­да и быть обратно в Петропавловске никак не позже 1 августа. Лихачев, однако, послушался Невельско­го и вернулся в Аян. Кашеваров, по неприбытию еще в Аян компанейского судна, сначала не хотел было ничего отпустить из имевшихся в аянских мага­зинах запасов для Петровского зимовья. Лихачев обратился тогда к моему посредничеству, объяснив мне действительно ужасающее положение Амурской экспедиции, если требование Невельского не будет исполнено. С величайшим трудом удалось мне убедить Кашеварова погрузить на корвет «Оливуца» из запасов аянских если не все, то часть того, что тре­бовал Невельской; при этом для убеждения Кашева­рова я обязался, если на имеющем прибыть в Аян компанейском судне не будет доставлено ему то, что он отпустил для Петровского зимовья, пополнить все каким бы ни было способом из Якутска. Хотя Невель­ской и был отчасти удовлетворен, тем не менее он счел необходимым командировать мичмана Н. М Чихачева через Аян и Якутск в Иркутск к генерал-губерна­тору для личного доклада о затруднительном положе­нии, в которое была поставлена и еще находилась Амурская экспедиция»[44].