Между тем Козакевич плыл то под парусами, то на веслах вдоль гористого сумрачного побережья. Шлюпка огибала бесчисленные мысы и входила в за­ливы и бухточки, обследуя каждый изгиб береговой линии. При этом Козакевич внимательно оглядывал бухту, ожидая увидеть характерные очертания китай­ских джонок, но все вокруг было пустынно и безмолвно, словно от сотворения мира здесь не ступала нога человека. Козакевич и матросы ночевали на бе­регу, на опушке хвойного леса, дымными кострами спасаясь от свирепых комариных полчищ.

Часовой, сжимая ружье, настороженно вгляды­вался во тьму, прислушиваясь к непонятным шоро­хам, треску, к чуждым для него звукам ночной тайги. Наутро, позавтракав жидкой кашей, пахнущей ды­мом, поплыли дальше.

Ни китайских судов, ни крепостей, ничего, гово­рящего о принадлежности края Китаю, не находили моряки. Но не находили они и устья Амура.

Наконец, обогнув высокий, крутой, обрывающий­ся в море мыс, Козакевич увидел огромный залив, далеко, насколько хватал глаз, врезающийся в побе­режье. Опытным взглядом лейтенант определил ши­рину залива – 13 километров. Мощное течение, обо­значенное крутыми, неправильными всплесками пе­нистых волн, шло из глубины залива и вначале ров­ной, а потом прихотливо петляющей дорогою прола­гало себе приметный путь, выделяясь более темным тоном на светло-серых водах лимана.

– Братцы, это Амур! – дрогнувшим голосом ска­зал матросам Козакевич, поднося к глазам зритель­ную трубу.

– Дай бог, ваше благородие! – за всех отвечал загребной. Матросы с любопытством смотрели на бурные, серые воды реки, мощным потоком устрем­ляющиеся к морю.

Козакевич отыскивал удобное место на берегу, чтобы пристать и сделать необходимые наблюдения. За мысом виднелись юрты и вытащенные на сушу лодки. Судя по всему, это было гиляцкое селение. Какие-то люди в меховых одеждах забегали по дерев­не, и скоро на возвышенности подле берега собра­лась толпа местных жителей. Шлюпка подвалила к отмели, и гиляки, сбежав к воде, помогли матросам вытащить ее на песок.

Козакевич дослал секстан и определил астрономи­ческое положение мыса, который гиляки называли мыс Тэбах (это название сохранилось и поныне). От местных жителей моряки узнали, что перед ними действительно устье Амура – широкое, многоводное устье огромной реки, свободно изливающей в море свои воды. Козакевич тщательно оглядывал в зри­тельную трубу окрестные возвышенности, поросший лесом противоположный берег.

Нигде никаких следов укреплений или хотя бы стоянки китайских судов. Только две деревушки ги­ляков, живших свободно, не платя никому дани и ни­кому не подчиняясь, виднелись на лесистых берегах Амура. Произведя наблюдения, Козакевич поспешил на «Байкал». В лимане лейтенант обнаружил вехи, поставленные гиляками. Вехи стояли вдоль канала с глубинами от 7 до 10 метров.

Выслушав донесение Козакевича, Невельской по­бледнел, потом покраснел и, от счастья не находя слов, молча горячо пожал ему руку. Сведения, приве­зенные лейтенантом, оправдывали все труды и уси­лия. Вход в Амур был найден! Тяжелый камень свалился с души Невельского.

Теперь нужно было уточнить и, так сказать, заве­рить сделанные Козакевичем открытия, а также вы­яснить еще несколько важных вопросов:

1. Остров Сахалин или полуостров?

2. Судоходно устье Амура или нет?

3. Есть ли на Амуре правительственное влияние каких-либо крупных государств или земли эти при­надлежат гилякам, которые никому не подвластны?

Геннадий Иванович решил сам все разведать. В поход назначены были три шлюпки: вельбот, ше­стерка и четверка. Три офицера, доктор и четырна­дцать матросов отправлялись с Невельским. 10 июля 1848 года началось это плавание. Запас продоволь­ствия был рассчитан на три недели.

Таким представлялся Татарский пролив до исследования Невельского.

План Невельского заключался в следующем: шлюпки должны были с севера по глубинам, найден­ным Козакевичем, войти в Амур, подняться по реке вдоль левого берега настолько, чтобы с несомненностью убедиться в том, что это действительно Амур, и в том, что вход в реку возможен для морских су­дов. Затем предполагалось перейти к правому бере­гу и следовать вниз по реке. Не теряя «нити глубин», выйти в лиман и, стараясь отыскать южный фарва­тер, подвигаться к югу либо до тех пор, пока пере­шеек не помешает дальнейшему плаванию, либо, если перешейка не окажется, дойти до той широты, до ко­торой доходил Браутон, и тем самым доказать, что Сахалин остров, а не полуостров.

Возвратиться Невельской предполагал уже не по­бережьем материка, а вдоль западного берега Саха­лина. Экспедиция отплыла рано утром. Шли медлен­но, то и дело лотом проверяя глубины. Ветер и вол­ны мешали работе. 11-го числа шлюпки обогнули мыс Тэбах и, оставив позади воды лимана, вошли в Амур.

Это была торжественная минута для Невельского. Гипотеза его подтверждалась: Амур, как и подобало такой огромной реке, мощно и свободно вливался в море. Никакие «пески» не смогли бы послужить ему преградой. И только Сахалин, голубой полоской видневшийся на горизонте, отделял устье Амура от океана, образовывая вместе с азиатским берегом обширный бассейн, названный Амурским лиманом. По­любовавшись величественным и суровым пейзажем, зачерпнув в кружки амурской воды, моряки поплыли вверх по реке.

Они прошли по Амуру около тридцати киломе­тров, делая промеры и постоянно находя глубины, до­статочные для плавания морских судов, и добрались до низменного полуострова, тянувшегося поперек ре­ки. Матросы удивлялись ширине Амура, обилию крупной рыбы. Невельской одаривал ножами, таба­ком и всякою всячиною гиляков, приехавших на лод­ках из деревни Алом, что лежала на том берегу реки. Геннадий Иванович хотел завязать с местным населением добрые отношения. Попутаю он старался собрать сведения об окрестной стране, насколько это позволяло ему незнание языка. Гиляки говорили мно­го и охотно, стараясь понять, что хочет от них «джан-гин» (купец), даром дающий хорошие вещи, а когда поняли, что Невельской спрашивает о направлениях реки и морского побережья, то один из них, сев на корточки, стал чертить на песке карту.

В устье Амура гиляк изобразил два мыса, один из которых, как уже знал Невельской, назывался Тэбах и находился на левом берегу, а другой, «вход­ной» мыс[22], на правом берегу, гиляк назвал Пронге. Перед устьем Амура гиляк начертил длинный остров и провел к нему черту. Это очень не понра­вилось Геннадию Ивановичу, так как подтверждало известия о перешейке[23]. Тем не менее следовало соб­ственными глазами убедиться, что этот перешеек существует.

Утром 13 июля Невельской со всей своей флоти­лией в сопровождении гиляцких лодок пересек Амур у мыса Мео и пошел вниз по реке к мысу Пронге, к выходу из Амура, не прекращая промеры. Здесь шлюпки были тщательно подготовлены для плавания в бурном и опасном проливе: фальшбортами (доба­вочными досками) повысили борта, осмотрели конопатку в пазах и т. д.

Невельской условился с офицерами о месте встре­чи на случай, если налетевшая непогода расшвыряет шлюпки и им придется спасаться врассыпную. 15 июля вышли в плавание вдоль гористого матери­кового берега. Над покрытыми лесом горами выси­лись конические безлесные вершины – гольцы.

Плавание было трудное. То и дело набегали шква­лы с дождями, в проливе поднималось крутое волне­ние, волны захлестывали шлюпки, и приходилось спа­саться на берегу. Но не всегда была возможность пристать. Иной раз приходилось на полузатопленных шлюпках, выливая воду ведрами и ковшами, огибать скалистые мысы, о которые бешено разбивался бурун, и отыскивать среди прибрежных камней удобный клочок берега, чтобы выброситься вместе с набежавшей волной. Как только позволяла погода, шлюпки снова шли в море. Часто приходилось далеко воз­вращаться к месту последнего промера, чтобы «нить глубин» нигде не прерывалась. Невельской со скру­пулезной точностью следил за этим. И матросы, и офицеры, и сам командир выбивались из сил от непо­сильной работы. Отдых на берегу был еще мучитель­нее, чем борьба с волнами и ветром. Мириады кома­ров не давали сомкнуть глаз, доводя людей до ис­ступления. Костры-дымокуры не могли отогнать этих мучителей. Чехов, побывавший здесь сорок лет спус­тя, во время путешествия на Сахалин, пишет: «Я ду­маю, что если здесь остаться ночевать под открытым небом, не окружив себя кострами, то можно погиб­нуть или, по меньшей мере, сойти с ума».