Осаждающие отхлынули, оставив перед крепостью сотни трупов и корчившихся в агонии воинов. Видимо, Сулейман понял, что Анакопию наскоком не возьмешь. В стане врага началось перестроение. Мириан, Арчил, Федор, Гуда и Зураб совещались на крепостной стене; они старались разгадать замысел Сулеймана. Скоро он стал Мириану ясен: штурмуя крепость на всем протяжении ее стен, Сулейман стремился растянуть и без того небольшие силы осажденных, сковать их непрерывными атаками, а основной удар нанести по воротам и главной башне с тем, чтобы ворваться в крепость и там использовать громадное численное преимущество.
Правда, анаколийцы могли еще укрыться в цитадели, но тогда они лишились бы скота, и стало быть, пищи. Это значило обречь себя на длительную осаду со всеми ее тяготами. Воды в потайном колодце хватило бы, пожалуй, на всех, но Мириан приказал никому не говорить об этом, дабы слабые духом не искали спасения в цитадели. Это на самый крайний случай.
— Будем стоять насмерть, — сказал он своим воинам. — На цитадель пусть никто не рассчитывает. Помните, враг, взяв крепость, не уйдет, пока мы все не погибнем в цитадели от голода и жажды. У нас нет другого выхода, как победить или умереть.
— Смерть или победа! — ответили воины.
Арабы снова пошли в наступление, но теперь их войско подчинялось твердой воле Сулеймана; оно действовало согласованно и решительно. Лучники были выделены в отдельные отряды; небо померкло от множества стрел, большинство которых летело в сторону ворот и главной башни, куда Сулейман нацелил основной удар. Богумил глубже надвинул шлем и прикрылся щитом; он обернулся и увидел Хрисулу. Стрела звякнула по ее золоченому шлему, оставив на нем вмятину. Он грубо толкнул ее в укрытие. Хрисула вскрикнула: она испугалась не столько стрел, сколько потемневшего от гнева взгляда Богумила. Зураб с удивлением посмотрел на нее; он только сейчас заметил, что этот стройный воин в золоченых ромейских латах — женщина.
Арабы показывали, что они не зря называют себя покорителями Вселенной. Их тридцатипятитысячное войско всей громадой надвинулось на Анакопию. Осажденные были не в силах его остановить. Богумил несколько отступил от края стены, дабы не соблазнять арабских лучников; он выпростал свой большой меч. Гуда взял на себя защиту Богумила и Зураба; он встал за окружность башни и приготовил свой лук-великан. Его колчан снова был полон, груда стрел лежала у ног. Штурмующие полезли на стены; осажденные сквозь узкие бойницы разили их с боков, на них лили горящую смолу, сбрасывали камни, но на смену убитым лезли все новые и новые.
Первые две штурмовые лестницы Зураб и Богумил столкнули вместе с нападающими, и это чуть не стоило им жизни: одна стрела разорвала Богумилу ухо, вторая впилась в плечо, но застряла в крепкой зарикиранской кольчуге, лишь поцарапав его наконечником. Зурабу стрела ободрала скулу. Первого араба, появившегося на стене, Зураб сбросил ударом ноги в живот, а следующему за ним отрубил голову. Богумил отметил про себя: «Силен картлийский княжич». За Зурабом он, к своему удивлению, увидел косматого предводителя ватаги ремесленников. Янакис был без щита и кольчуги, но бился весьма храбро и искусно, успевая при этом управлять своим воинством. «Старик смерти ищет», — подумал Богумил. Рядом с Янакисом сражался его друг кузнец Камуг; несмотря на хромоту, он проворно орудовал мечом. Далее, на стене, бесновался какой-то маленький седой воин с обезображенным лицом; рядом с ним — двое молодых, тоже маленьких, но быстрых и вертких, как кошки. Богумил узнал в них апсилов, которые вчера укрылись в крепости от погони. И еще успел заметить расширенные от страха за него глаза Хрисулы. Потом ему стало не до наблюдений. Против него были три штурмовые лестницы; арабы лезли по ним непрерывно, но стоило хоть одному из них появиться над стеной, как на него обрушивался тяжелый меч Богумила.
Мусульманские воины лезли, с упорством одержимых, будто и в самом деле спешили в рай. Один из них высунулся из-за стены; он злобно сверкнул глазами на рыжебородого гиганта, но только поднял лук, как между глаз ему впилась стрела с коршуновым оперением; другого лучника, метившего в Зураба, Гуда успел поразить в грудь. Он зорко охранял побратима и Зураба.
Эти богатыри сейчас стоили двух десятков воинов; они бились с хладнокровной деловитостью, будто выполняли спешную работу, — крушили врагов мечами, сбивали ударами ног, сталкивали со стены щитами.
Арабы атаковали крепость по всей ее южной стене, наседая плотной массой и непрерывно. Мириан вынужден был пустить в ход свой резерв. Закипел бой и на северо-западной стене. Мириан с тревогой поглядывал туда: не прорвутся ли там осаждающие. Если случится такое, то защитникам Анакопии будет отрезан путь к цитадели, и они окажутся под ударами с двух сторон. «Упаси бог от такого несчастья. Это верная гибель нам», — подумал Мириан. Что-то нахарар Тачат медлит. Но вот Тачат подал знак обрушить на осаждающих лавину камней. Земля задрожала от катящихся с грохотом каменных глыб. После них перед стеной остались лишь изуродованные трупы. Сулейман угрюмо наблюдал за ходом сражения. Он понял: северо-западную стену ему не преодолеть, но приказал непрерывно штурмовать ее, дабы не позволить осажденным перебрасывать отсюда воинов к южной стене, где намечался успех. Здесь положение осажденных было отчаянным. Арабы теснили защитников Анакопии; они уже облепили главную башню и часть прилегающих к ней стен, вот-вот прорвутся и к воротам. Богумил бросил тревожный взгляд на Зураба, и тот понял его. Они стали пробиваться к башне, двигаясь прямо по стене и сметая с нее врагов; за ними кинулись ремесленники во главе с Янакисом. Но они не успели: с полсотни врагов уже было в тесном замкнутом дворе, отделяющим главные ворота от внутренних. Здесь между ними и воинами-абазгами, защищавшими вход, завязалась свалка. Богумил крикнул Зурабу: — Не пускай их к воротам!
Он прыгнул в самую кучу арабов и завертел своим страшным мечом, круша врагов налево и направо. Вначале арабы попятились от рыжебородого гиганта, потом осмелели, стали наседать на него. Гуда бросил ставший ненужным в свалке лук и выхватил свой меч. Он прыгнул во двор на помощь побратиму и нескольким уцелевшим своим воинам, которым становилось невмоготу отбиваться от атакующих врагов; их становилось все больше. Но вот Зураб и Янакис добрались до главной башни и преградили им путь, а на тех, которые уже были во дворе, сверху посыпались рыбаки, углежоги, скорняки, гончары. Ватага схватилась с врагами врукопашную; дрались чем ни попадя — железными полосами, топорами, дубинками; нехватку воинского умения восполняли лютой яростью. Здоровенный араб с ножом в зубах прыгнул Богумилу на спину; в то же время другой метнул в него копье. Богумил пошатнулся, но устоял. Он успел отбить колье, а враг на его спине вдруг обмяк и отвалился. Богумил оглянулся: за его спиной стояла Хрисула, она была страшна — без шлема, с растрепанными волосами и дико блуждающими глазами; оказывается, это она копьем, как дубиной, ударила араба по голове. Богумилу осталось только прикончить его. Несколько врагов, еще находившихся во дворе, быстро перебили, и вовремя: Зураб, а в особенности Янакис, изнемогали в битве со множеством лезущих к главной башне врагов. Гуда и Богумил поспешили друзьям на помощь; подоспели и люди, присланные Тачатом, — он все же решился выделить с полсотни воинов. Осаждающие были сброшены со стены. Непосредственная угроза взятия противником ворот отступила, но бой продолжался с прежней силой.
Солнце поднялось к полудню и застряло в небе; оно превращало кровь в темные сгустки, выжимало из воинов последние капли пота, сушили губы; время, казалось, остановилось. Даже у таких могучих воинов, как Богумил, Гуда и Зураб, руки налились усталостью от тяжести мечей. Богумил все время подсознательно чувствовал, что Хрисула где-то рядом и следит за ним, готовая прийти ему на помощь. Напряжение боя стало ослабевать, а затем он и вовсе прекратился — арабы отошли. Что было тому причиной: усталость ли воинов, невиданное упорство осажденных или наступившее время полдневной молитвы, никто, из анакопийцев не задумывался; все были рады передышке и повалились отдыхать, кто где стоял. Янакис опустил меч и пошатнулся; он весь был утыкан стрелами. Богумил и Зураб бережно подхватили его и снесли вниз. Сыновья Апста зыхьчо, склонив головы, молча и как-будто ко всему равнодушные, стояли у тела своего убитого отца. Старый апсил, верный сподвижник Маринэ, умер, как воин. Рядом с ним лежал Камуг; он так и не выпустил из рук меча. Янакис открыл глаза и увидел мертвого Камуга.