— Ахра, береги апсху!

На какое-то мгновение Леон увидел окрашенную хной бороду и черные горящие глаза. Враг занес саблю, намереваясь срубить его как лозу, но Леон хорошо заученным приемом выбил ее и тут же полоснул концом клинка своего противника от левой ключицы до правого бедра. В следующий момент он прикрылся щитом от удара второго нападающего, и все же они не разминулись: и того достал клинок молодого правителя. Оглянувшись, Леон увидел, что рыжебородый повис вниз головой на стременах, а второй, выронив саблю и схватившись за окровавленную голову, мчится прочь с поля боя; увидел он и то, как Дадын ударил юнца длинным прямым мечом плашмя по спине — так старый воин выразил ему свое презрение. Юнец взвыл и пустился наутек. Абазги оставили лужи и взялись за мечи. Ахра подставил под удар врага щит, а правой рукой пырнул его в бок коротким мечом. Абазги рубились с азартным ожесточением. Дадын и Леон, оставив разгоряченных коней, стали наблюдать, как бьются их молодые воины. Они им не помогали, да в этом и нужды не было — врагов осталось мало. Дадын доволен; трудное ученье пошло впрок — лихо бьются его питомцы. Не выдержав дружного отпора, враги бросились врассыпную. Ахра озорно свистнул им вслед — пусть почувствуют свой позор.

За время, пока шел этот скоротечный бой, коршун не успел сделать над воинами третьего круга, а поле сечи покрылось трупами поверженных. Почти половина врагов была перебита. Леону понравился конь рыжебородого. Он приказал его поймать. Но вряд ли бы это удалось, если бы коню не мешал волочившийся за ним труп хозяина. Это было красивое животное. Сухая маленькая голова, тонкие стройные ноги при широкой груди говорили о там, что в жилах жеребца течет благородная кровь арабских скакунов. Четверо молодых абазгов едва сдерживали разъяренного жеребца; он храпел, его большие глаза горели фиолетовым огнем, уши были прижаты, а крепкие зубы оскалены. Леон вскочил на него.

— Осторожно, апсха! — крикнул Ахра.

— Пустите! — приказал Леон азартно.

Жеребец бешено сопротивлялся- всаднику — он становился на дыбы, взбрыкивал, крутился на месте, норовя укусить за ногу, лягался, потом вдруг бросился вскачь и, сделав крутой поворот, резко остановился, взрыв передними копытами землю. Леон не ожидал этого — едва удержался в седле. Жеребец снова поднялся на дыбы и сразу прыгнул вперед, вскинув задом. Опять бешеная скачка, крутой поворот и внезапная остановка. Неопытный всадник неминуемо перелетел бы через голову коня. Наверно, жеребец таким способом уже не раз сбрасывал с себя непрошеных седоков, но с Леоном он не мог сладить. Абазги то замирали от страха за Леона, то из их уст вырывались возгласы одобрения; жеребец упал и перекатился на спину — хотел раздавить ненавистного всадника своим телом, но Леон был начеку: он успел выпростать ноги из стремян и отвалиться в сторону, но как только жеребец поднялся на передние ноги, словно рысь, прыгнул в седло. Дадын встревожился: не хватало еще, чтобы этот бешеный конь покалечил правителя!

— Брось камчу, апсха! — крикнул он.

И действительно — стоило Леону бросить висевшую у него на запястье плеть, как жеребец сразу утихомирился; он лишь гарцевал на месте, тяжело поводя взмыленными боками и роняя с губ пену. Леон стал ласкать его, обтирать пучком травы шею и бока; жеребец фыркал, поводил ушами, принюхивался к рукам Леона — знакомился. Но едва Ахра протянул Леону его плеть, как конь снова взвился и чуть было не вырвался. Леон понял: жеребец признавал его на равных.

— Настоящий аура!^[44] — воскликнул Ахра, завистливо поглядывая на коня.

— Пусть так и будет кличка ему — Аура, — согласился Леон.

Несколько воинов меж тем перевязали свои пустяковые раны, наложив на них молодые листья ольхи и подорожника. Отряд продолжал путь. Ехали осторожно. Кто знает, может быть, побитые вернутся с подкреплением? Все были возбуждены, недоумевали: кто эти люди и почему они на них напали? По словам Дадына, это земля Мириана, стало быть, и люди его. Все это было странным, наводило на раздумья. Беспокоило то, как эта стычка будет воспринята правителем Картли Мирианом и его братом Арчилом. Абазги, однако, заметили, что нападающие были неопытными воинами. Тем не менее Дадын тихо выговаривал Леону:

— Ты не простой воин — апсха. Ты должен руководить боем, а не рваться вперед, как... — он чуть не сказал мальчишка. — Что если бы тебя ранили или, не дай бог, убили? Горе Абазгии, позор на мою седую голову, на весь мой род.

Но в глубине души старик был доволен. «Смел, бьется искусно, только, сверх меры горяч. Ну, да с возрастом остынет, станет мудрее», — думал он, поглядывая из-под нависших бровей на Леона.

Никто, однако, не догадывался о том, что Леон сегодня впервые обагрил свою саблю кровью. В Константинополе юнцов из византийской знати учили драться деревянными мечами, и, бывало, они наносили друг другу изрядные синяки. Здесь же не о синяках шла речь — о жизни. Леон слушал Дадына, покусывая губы, но помалкивал. Старик прав, нельзя бросаться, сломя голову, в первую же драчку! Вдруг рассмеялся:

— Плохо же нас встречает правитель Картли.

— Думаю, — не Мириана люди, — ответил Дадын. — Те бьются стойко, а эти — как вороны разлетелись.

2

Вдали снова показался отряд всадников. Абазги остановились, взяли наизготовку луки, но Дадын предостерегающе поднял руку. Некоторое время он смотрел на всадников из-под ладони.

— Похоже — картлийцы. Стойте здесь.

Дадын поскакал к чужому отряду; навстречу ему выехал всадник:

— Кто такие?

Дадыну не понравился надменный тон картлийца.

— У нас, абазгов, молодые первыми приветствуют старших, а картлийцы разве не чтят этот обычай предков? — спросил он.

Воин вспыхнул.

— Вы абазги? Прости, отец.

Его словно ветром сдуло с седла; он поклонился Дадыну, потом взял его коня под уздцы и почтительно повел к своему отряду, впереди которого находился еще довольно молодой воин в богатом одеянии и золоченом шлеме. Старик узнал в нем Арчила — младшего брата правителя Картли. Дадын спешился и поклонился.

— Счастливой дороги тебе, доблестный Арчил, — с достоинством произнес он.

— А, старый, разбойник, здравствуй! — дружелюбно сказал тот. — С какими вестями послал тебя к нам твой патрон?

— Леон Абазгский сам скажет, зачем приехал.

Старик дипломатично назвал правителя своей страны не по-картлийски — эриставом и не по-ромейски — архонтом, потому что такого звания он еще не получил от императора, а Леоном Абазгским, вложив в эти слова все значение, которое хотел им придать. Так в свое время величали и Константина.

— Так это он! — обрадовался Арчил.

Он тронул коня, отряд картлийцев поскакал к абазгам. Дадын едва успел предупредить своих:

— Брат правителя.

Абазги спешились и поклонились. Арчил обнял несколько растерявшегося Леона, потом стал рассматривать его, держа обеими руками за широкие плечи.

— Так вот ты каков, Леон Абазгский! — сказал он, весьма довольный видом молодого правителя. — Благодарю небо: дорогого гостя оно послало нам.

— Прости нас, славный Арчил, но смеем ли мы воспользоваться гостеприимством благословенной Эгриси!

Арчил удивился.

— А что может этому помешать? Ты здесь, значит, ты наш гость. Я сейчас же пошлю к брату гонца с вестью о твоем прибытии. Он будет рад тебе.

— Сначала выслушай меня... Против нашей воли случилось так, что мы пролили кровь на вашей земле...

— На вас напали наши люди? — Арчил грозно нахмурился.

— Чьи это были люди, мы не знаем. Мы вынуждены были защищаться и побили их.

— Кто посмел напасть на правителя благословенной Абазгии? — вскричал разгневанный Арчил. — Не Гасан ли? Так клянусь Георгием Победоносцем: я не вернусь в Цихе-Годжи, пока не расправлюсь с вероотступником. Мы затем и вышли в поход, чтобы наказать его за разбой. Расскажи, где и как это произошло.

По мере того, как Леон рассказывал, брови Арчила расправлялись. Тут кто-то из картлийцев обратил его внимание на коня Леона.