— Ты звал меня, опафарий, я пришел, и уши мои открыты.

— Я давно наслышан о твоей мудрости и доблести. Теперь же рад приветствовать тебя самого.

Ни один мускул не дрогнул на лице Маринэ; он только чуть кивнул, показывая, что слушает. Он понимал; знатный исаврит искал встречи с ним не для того, чтобы сказать эти льстивые слова. Но пусть надменный посланец императора не ждет ответной лести.

— Зачем натравил аланов на абазгов? — спросил он сурово. — На тебе кровь наших братьев. Лев ждал этого вопроса. Он знал, что апсилы и абазги, хотя и живут в разных областях, но по языку и обычаям почти не разнятся и друг с другом не враждуют, считая себя братьями.

— Это прискорбно, — сказал Лев. — Но такова была воля Божественного императора. Он не прощает измены. Я же — его меч. Разве можно упрекать меч за то, что он делает, находясь в руках воина?

— Стремление к свободе — не измена, — возразил Маринэ. — Если апсилы захотят жить по своим древним обычаям, император сочтет это изменой?

— А разве вы живете не по своим обычаям?

— Да, по своим обычаям живем. Почему же император считает абазгов изменниками, а нас нет?

— Вы верны империи, а абазги желают иметь над собой никакой власти.

Маринэ что-то взвешивал в уме, потом спросил:

— Почему ты говоришь: мы верны империи, а не императору? Лев вскинул на него удивленный взгляд. «Уж не проник ли этот лесной царек в мои тайные замыслы? Но чем он может быть мне опасен? А все же лучше его иметь сбюзником. Он мне нужен», — подумал исаврит.

— Императоры смертны, империя же вечна. — И, не давая Маринэ опомниться, Лев перешел в наступление: — Как можешь ты, архонт, мириться с тем, что в твоей, крепости сидят проклятые мусульмане? Марина понял: теперь с ним говорит посланник императора, но это его не смутило.

— Кто сказал тебе, что я примирился? Крепость — не вся Апсилия. Мусульмане сидят в ней, не смея сделать за ее стены ни шагу. — Не думаешь ли ты, что мусульмане сдадутся?

— Так и будет. Они уже едят своих лошадей. Скоро начнут грызть друг друга. — По лицу Маринэ промелькнула злая усмешка.

— Ждать нельзя. К врагам может подойти подкрепление, и тогда вся твоя страна снова окажется, в их власти. Крепость надо взять немедля.

Маринэ покачал головой.

— Зачем спешить? Когда каштаны поспеют, они сами упадут к нашим ногам.

Но Лев не мог и не хотел ждать.

— Ты бережешь своих воинов — это достойно похвалы. Но победа капризна: упустишь ее благосклонность сегодня, — завтра она повернется к тебе спиной. Если поможешь мне взять «Железную крепость», будешь архонтом объединенных областей Апсилии и Абазгии. Я, спафарий Лев, обещаю тебе это. По тому, как побледнел Маринэ, Лев понял: он попал в цель. Это было давнишним стремлением правителя Апсилии. Не его вина, что нашествие арабов связало ему руки. Не будь этого, Маринэ сам сумел бы объединить апсилов и абазгов в тот момент, когда аланы, по наущению Льва, опустошили Абазгию. Тогда был хороший повод выступить. Можно было сказать, что апсилы пришли в Абазгию помочь своим братьям изгнать аланов. Но теперь Апсилия ослабла в борьбе с арабами, и Маринэ пришлось отказаться от намерения выступить в роли объединителя. И вот дьявол образе исаврита искушает его испытать свою судьбу.

— Дай мне подумать, спафарий. Завтра утром ты получишь ответ, — сказал Маринэ.

Наутро к лагерю Льва пришли триста хорошо вооружейных воинов-апсилов во главе со своим - правителем.

— Веди нас, спафарий, — коротко сказал Маринэ.

Когда Фарсман увидел высыпавших из лесу воинов Византии и апсилов, он понял, что ему не на что надеяться. Он знал о существовании в горах Апсилии отряда полуодичавших голодных византийских воинов и не боялся их даже после того, как отрядом стал командовать прославленный спафарий Лев. Теперь же, увидев с ними воинов Маринэ, Фарсман понял, что апсилы от отдельных налетов перешли к общему наступлению. Он послал к Льву своего сына в качестве заложника и предложил мир. Исаврит холодно ответил:

— Передай отцу и начальнику: я предлагал ему мирный исход, он не захотел; теперь я не хочу. Готовьтесь к битве.

Когда сын Фарсмана ушел, Маринэ еще раз попытался предотвратить кровопролитие.

— Зачем напрасно жертвовать людьми? — сказал он. — Пусть уходят.

Но Льву нужна была только блистательная победа.

— Отпусти их — они потом вернутся с еще большей яростью и причинят зло твоей объединенной стране. Самый лучший враг — мертвый.

— Пусть будет по-твоему, — окончательно сдался Маринэ. — Сегодня ночью мои воины проникнут в крепость и откроют ворота. Будь готов.

Люди Маринэ давно уже следили за осажденными. Они заметили, что по ночам арабы спускаются к реке за водой, Маринэ решил этим воспользоваться. Исполнителем своего предприятия он избрал ловкого и смелого воина. Это был Сергий, известный у апсилов под прозвищем Апста зыхьчо, что значит охраняющий ущелье; прозвище перешло к нему от деда и отца и постепенно распространилось на весь род. Этот род жил перед входом в Тзибильское ущелье; он первым принимал на себя удары иноземных завоевателей. Сородичи Апста зыхьчо мужественно обороняли горный проход, девая возможность землякам, смотря по обстоятельствам, либо собраться для отпора врагу, либо уйти в горы с семьями и скотом. Вследствие этого некогда могущественный род Апста зыхьчо сильно обезлюдел, но и сейчас он был в большой чести у апсилов.

Как только стемнело, Апста зыхьчо взял с собой мехи для воды и тайным путем проник к тому месту, где арабы брали из реки воду. Здесь он залег, притаившись за большими камнями у самой воды. Он долго лежал, прислушиваясь к монотонному шуму реки и вою шакалов. Эти ночные твари чувствовали предстоящее пиршество — их много собралось у крепости. В самую глухую пору темной беззвездной ночи Апста зыхьчо услышал, как сверху скатился камень. Идут! Апсил начал было считать крадущиеся темные силуэты, но бросил, решив, что чем больше людей спустится к реке, тем легче будет с ними смешаться. Люди наполняли мехи и бесшумно поднимались к крепости. Апста зыхьчо тоже наполнил свой мех и без труда присоединился к молчаливым водоносам. Едва апсил вошел в крепость, как у него отобрали полный мех, а взамен сунули в руки пустой. Пришлось совершить повторное путешествие к реке. Вернувшись, он сдал кому-то мехи и затаился за стеной. Когда водоносы разошлись, Апста зыхьчо стал пробираться к главным воротам. На стенах крепости маячили темные силуэты вооруженных людей.

Это была стража. Сегодня она была усилена. У самых ворот апсил наткнулся на араба, который ходил взад-вперед перед глубокой аркой подворотни. Улучив момент, когда араб повернулся к нему спиной, Апста зыхьчо обхватил его левой рукой за шею, а правой вонзил нож в сердце. Араб захрипел и медленно повалился на бок. И тут случилось непредвиденное: у самых ворот, оказывается, спал на земле еще один воин. Апста зыхьчо не заметил его в кромешной тьме и, когда нащупывал засов, наступил на спящего. Тот вскочил и, почуяв неладное, закричал:

— К оружию, правоверные, к оружию! Враг в крепости!

Апста зыхьчо ударил его ножом в бок; араб, умирая, простонал:

— Азраил, проведи меня в эдем...

Стража всполошилась, но было позднот — в распахнутые ворота хлынули апсильские и византийские воины во главе с Маринэ. Захваченные врасплох, арабы метались в предрассветной мгле и падали под удавами мечей и стрел. К восходу солнца все было кончено. Апсилы вылавливали отдельных затаившихся арабов и добивали их или брали в плен. Среди убитых Маринэ нашел Фарсмана. Он лежал, так и не выпустив из рук меча, который на этот раз не попробовал крови. Между ребер у него торчала апсильская стрела. Маринэ остановился, чтобы получше рассмотреть коменданта крепости. В это время из-за обломка стены выскочил сын Фарсмана с занесенным мечом. Апста зыхьчо прыгнул ему наперерез и принял удар на себя. Маринэ обернулся и взмахнул мечом; несчастный юноша упал рядом с отцом.

Маринэ приподнял спасителя и ужаснулся: чуть ли не половина лица воина была рассечена. Он поднял его на руки и понес. Искусный знахарь, всегда сопровождавший воинов Маринэ, уже спешил ему навстречу. Передав знахарю раненого, Маринэ сказал: