- Да, - согласился Омар неохотно. - Крайность на крайность. Но все же...

- Брось! Ты мой «ширехват», «перехват», «в-ме-ру-хват» и «ох-и-хват», - со смехом прильнула она к нему, переиначив на свой лад ступени приближения к богу.

Они много смеялись в тот день. Пили вино. Ели мясо, - с мягким хлебом, с уксусом, перцем, луком и чесноком, и пряной травой. Жарко обнимались, целовались. И сочиняли вместе стихи о ханже:

Доколе предавать хуле нас будешь, скверный,

За то, что жизни на земле мы служим верно?

Нас радует любовь - и с ней вино, ты ж влез,

Как в саван, в бред заупокойно-лицемерный...

На базаре - снова:

- Слыхали? Убит окружной правитель, эмир-сепахдар Аргуш...

Пораженные:

- Кем?

С оглядкой:

- Теми... из Аламута.

Со вздохом:

- Ну, времена!

С опаской:

- То ли еще будет. Злорадно:

- Так ему и надо.

В этом году, кроме Аргуша, исмаилитами были убиты эмиры Анар и Бурсак, а также Абу-муслим, градоначальник Рея...

Страшный век в Иране.

Пролетел и канул в холодную вечность и этот год. И другой. Омару уже сорок девять...

Увы, не много дней нам здесь побыть дано,

Прожить их без любви и без вина - грешно,

Не стоит размышлять, мир этот стар иль молод:

Коль суждено уйти - не все ли нам равно?

Черной осенней ночью, когда с окоченевших деревьев с шумом сыпалась от ветра жухлая листва, чтобы покрыть к утру весь город толстой шуршащей шкурой, и городская стража грелась у жаровен в караульных помещениях, не торопясь выйти наружу, на стылый воздух, верный Басар разбудил хозяина тихим рычанием в ухо.

Он никогда не поднимал шума прежде времени.

Пес сделал движение к выходу, выжидательно обернулся. Хм. Кого занесло к Омару этой темной гиблой ночью?

Он зажег от жаровни свечу, поставил ее на столик, кинул тулуп, взял суковатую палку. Будто, с больной своей рукой, мог кого-то избить. Но все же с дубиной больше уверенности.

- Кто? - тихо спросил Омар сквозь глазок в калитке. Он тоже не любил шуметь прежде времени.

Взволнованный шепот:

- Самарканд. В саду Абу-Тахира. Ты купил у беглого руса «Атараксию»...

- Светозар? - вскрикнул сдавленно Омар Хайям.

- Я. Открой.

- Ты один?

- Один...

Давно это было, но Омар отчетливо помнил их первую встречу.

Базар. Молодой ученый, неимоверно устав от своего «Трактата о доказательствах задач алгебры и альмукабалы», над которым работал по заказу судьи Абу-Тахира Алака, сходил в баню, где ему, после купания, веселый цирюльник дал чашу вина.

Затем Омар пошел поглядеть на гостей из Хорезма. Покрутившись в толпе знатных покупателей, он решил отправиться домой.

- Не спеши, дорогой, - услыхал он за плечами. Омара остановил большой человек в мохнатой бараньей шапке, - ученый только что видел его среди хорезмийцев. Но говорит больше человек на тюркском языке. И лицо - смугло-румяное, с крепкими скулами, тюркское. Борода и брови черные. Но глаза! Омар никогда не встречал таких ярких синих глаз! Кроме как у Занге-Сахро.

- Не скажешь, где тут можно глотнуть? - спросил приезжий. - Давеча пахнуло от тебя, ты близко стоял, - ну, думаю, он должен знать.

- В бане...

Тогда он выдавал себя за булгарина с Волги, состоящего в наемной охране при хорезмийских купцах. Но при второй их встрече, в саду Абу-Тахира, где корчевал старые пни, приезжий признался, что зовут его Светозаром, по-христиански - Феодулом, что он бежал из Киева после неудачного восстания. Омар купил у него книгу с изложением Эпикурова учения.

В третий раз они виделись, когда Омар уезжал в Бухару...

И вот - новая встреча. Что она сулит? Басар сразу признал ночного пришельца за своего. Даже ворчать перестал. Наверно, собака способна распознавать, что у человека внутри, на душе. Светозар, по-прежнему громоздкий, сбросил грубый кафтан, снял драную обувь и сел на подстилку, потирая руки и радуясь теплу.

Руки и плечи у него были, как и раньше, могучими, но борода и волосы побелели. И глаза, когда-то ярко-синие, выцвели, будто слиняли. Или, может, при слабом свете свечи они кажутся тусклыми? Омар, чтобы лучше видеть, зажег еще несколько свечей. Да, не только волосы выцветают от невзгод. Глаза - тоже. И щеки. Весь человек от нужды линяет...

- Никто не скажет, почему у тебя ночью горит огонь? - спросил Светозар с тревогой.

- Не скажет. Я тут у них на особом счету. Могу в полночь затеять веселый пир. Или драку. Уж как придется.

Он принес на подносе хлеба, холодного мяса с вареной репой и морковью.

- Вина?

- Ради бога - немного. Не хочу терять головы. Нельзя. Ох, хорошо! Тепло. Долго плутал в закоулках, замерз.

- Как же ты меня нашел?

- Э, не спрашивай! Довели, показали...

- И как ты попал в Нишапур?

- Расскажу. Никто не услышит?

- Кроме Басара. Но он - не выдаст.

- Вижу. Свой парень.

Это все тот же Светозар, приветливый, добрый - и какой-то чужой, непонятный. Ну, ясно, - сколько лет прошло с тех пор. Разве сам Омар все такой же, каким он был в те времена?

- Я закурю?

- Кури, - удивленно сказал Омар. - Я этого дыма не выношу, но ничего. Приоткрою ставень.

- Не надо! - вскинулся Светозар-Феодул. - А вдруг кто услышит нас, подкрадется к окну?

- Кто услышит? - усмехнулся поэт. - Вон шум какой от летящей листвы. И у нас есть Басар. Иди, друг, погуляй во дворе.

Басар с готовностью вышел. Сам дверь открыл - и закрыл ее лапой...

Светозар достал из своей переметной сумы трубку и маленький тыквенный сосуд с хашишем. Кашель. Дым - особый, приторно-сладкий и горький. Проклятое зелье! Вино по сравнению с ним - молоко. Оно полезно, если пить его в меру. Так же, впрочем, как и молоко. И даже - вода. Во всем нужна мера. К сожалению, мы не всегда ее соблюдаем. Но разве жизнь-то сама соблюдает ее? Нет нигде равновесия. Весь мир состоит из крайностей. Одуряющий зной долин - и ледяная стужа горных хребтов. Пустыня, где годами не бывает дождей, - и тропический ливень, вызывающий сокрушительные наводнения. Баснословная роскошь у одних - и нищета у других. Ходячий мертвец Газали - и жизнерадостный Хайям. Разве это не крайности?

Но все же лучше всего - свежий воздух. Омар откинул задвижку, приоткрыл резной толстый ставень. Уже которую тысячу лет люди дурманят себя этой пакостью! Она и есть та самая «хаома», которой поклонялись древние арии.

Хаома - хаос...

- После того, как ты уехал в Бухару, - приступил, откашлявшись, рус к рассказу, - я так и жил в Самарканде. У судьи Абу-Тахира дворником был. Вместо Али Джафара.

- Куда же девался Али Джафар? - вспомнил Омар с теплотой старого друга.

- Он дворецким стал вместо Юнуса. Затем, накопив деньжат, купил дом и небольшой надел. Словом, вернулся к земледелию. Абу-Тахир назначил дворецким меня. Мы с ним ладили. Но когда твой покровитель Меликшах пришел громить Самарканд, мы с хозяином рассорились. Он был сторонником Сельджукидов: «Меликшах, мол, законный государь, раз уж Караханиды перед тем подчинились ему». Но народ самаркандский думал иначе. От своих царей натерпелись, тут еще чужому кланяйся. И дары ему неси. Взбунтовались. Я, конечно, был с ними. Нас возглавил хан Ахмед. Ну, как тебе, конечно, известно, Меликшах нас одолел. Захватил много наших в плен, даже Караханидского хана. Ахмеда он отпустил, жизнь ему даровал, как родичу своей любимой жены Туркан-Хатун, а нас, десятки тысяч, угнал в Хорасан...

Светозар согрелся, повеселел - и от тепла, и от хашиша. Он почувствовал себя увереннее; говорил он, правда, все так же тихо, но уже без страха, основательнее, весомее:

- Я достался сепахдару Абуль-Фатху Дехестани. Он теперь визирем у султана Баркъярука. Ну, брат! - Светозар стиснул огромный кулак. - Много всякого лиха я с детства хватил, но таких измывательств... поношений таких видеть еще не случалось. Это зверь. Бешеный зверь. Сумасшедший...