Нестеров не возражал:

— Да, если вы сами назначаете себе такую меру наказания, то, вероятно, суд внемлет вашему заявлению.

— Ничего, — Бродкин ухмылялся, — ваши двадцать пять я отсиживать не буду.

— Почему же не будете?

— Амнистии будут.

— А если амнистий не будет? — спрашивал Нестеров.

— Еще что-нибудь будет. — Бродкин подмигивал с наглой интимностью: один умный человек беседует с другим.

— Вы хотите сказать, что нас не будет?

— Вот именно, гражданин следователь.

— А если мы все же будем?

— Что ж, — притворно вздыхал Бродкин. — Запасусь терпением. — Он не верил, что ему придется отбывать полный срок, его надежды делились поровну между наступлением краха советской власти и амнистиями.

Бродкину хотелось оставить за собой последнее слово и лишний раз поддеть следователя, поэтому он продолжал:

— В лагере я как-нибудь проживу, имея тысячу в месяц. А выйду — мне еще останется кусочек хлеба с маслом на старость.

Неунывающий Бродкин... Печень его не беспокоила. Или болезнь проходит сама, или помогают новые лекарства, которые Бродкин получал через тюремную больницу, он не знал. Огорчительно, что он не попадет вторично к тому хирургу-профессору. Э, медицина везде одинакова, новое изобретение дойдет и в лагерь. По состоянию здоровья Бродкин будет на самых легких работах, часовщики нужны везде. Артистически владея своим ремеслом, Бродкин не боялся конкуренции.

Главное осталось в целости, — бродкинский основной капитал мог ждать двадцать пять лет. А если и не тысячу в месяц, то нечто весьма ощутимое ему обеспечит некто, оставшийся на свободе.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

1

Среди забот следственного дела, которое охватило больше трет десятков человек, считая лишь тех, кто уже находился в заключении, Нестеров тоже подумывал о бродкинских деньгах. Бывший часовщик слыл очень богатым человеком. Трузенгельд подсказывал, что ценности, изъятые у Бродкина, составляют только часть его «капитала». И Зимороевы считали Бродкина, «в большом копитале», производя это понятие от глагола «копить».

Плох тот следователь, кто во время допроса лезет в дело за справкой. Следственный материал служит ограниченно, например, для оглашения последственному того или иного относящегося к нему показания, что, конечно, следователь не обязан помнить наизусть. Но все нити во всех подробностях и логических связях следователь держит в памяти.

В памяти Нестерова нашлось местечко для бродкинских денег. Они могли таиться где угодно, у какого-либо «верного» человека, быть зарытыми за городом, замурованными в стенах, спрятанными в погребе, как поступал Самсонов. Во всех подходящих местах дома Бродкина и в его надворных постройках Нестеров побывал. Тщетно! У того, кто прячет, — тысячи мест, кто ищет — одно: там, где спрятано.

В шкатулке Бродкина нашлись расписки бывшей владелицы дома Субековой на сумму в сто сорок тысяч рублей. Субекова показала через переводчика, что в купчей цену на дом занизили по просьбе Бродкина. Маклер по обмену жилплощади Тигренков указал, что богатые люди обычно формально снижают стоимость покупаемых ими домов.

Выяснились те или иные уголовно-наказуемые деяния людей, связанных с Зимороевыми, Бродкиным, Трузенгельдом и не по спекуляции краденым золотым песком. И все были убеждены в богатстве Бродкина.

Следователь беседовал с четырьмя последними по порядку домашними работницами Бродкина; поднимались на дневную поверхность многие характерные подробности, но тайна бродкинекого капитала не прояснялась.

Нужно поискать в саду, во дворе, в огороде. Мешал снеговой покров, а искать наудачу, разметать весь снег Нестеров не хотел. Одна из домашних работниц показала, что Бродкин любил сидеть в полотняном кресле около сарая, на том месте, где водились шампиньоны, которые хозяин сам выкапывал палочкой. Это показание запомнилось. Вторая домашняя работница подтвердила слова своей предшественницы.

И больше ничего об особых привычках Бродкина. Поиски на месте будут отложены до весны.

Если этот капитал, ускользающий от руки следствия, существовал и объяснял уверенность Бродкина в будущем, то эта же уверенность подсказывала Нестерову вывод: один Бродкин знает, где спрятаны его деньги.

2

В Москве обыск, произведенный в комнате Рики Моисеевны Мейлинсон, не дал ровно никаких результатов, кроме записки с адресом Давида Мейлинсона, проживавшего в одной южноамериканской республике. Вначале показалось, что находка не имеет отношения к спекуляции краденым золотом.

За несколько месяцев до ареста Рика Мейлинсон зарегистрировала брак с Александром Александровичем Селивановым, товароведом одной промышленной артели.

Селиванов, мужчина тридцати шести лет, то-есть моложе Рики на несколько лет, осанистый, красивый, жил со своей женой раздельно. Он пояснил, что еще не успел «съехаться» с супругой.

Муж Рики жил в небольшой, со вкусом обставленной однокомнатной квартире. На кухне, рядом с устроенным в стене холодильником, был обнаружен очень остроумный тайник, где оказались облигации займов на сумму в один миллион девятьсот тысяч рублей. Селиванов заявил, что ему лично принадлежит сто тысяч, а остальное является собственностью его жены, сохранившей фамилию Мейлинсон. Опасаясь воров, жена спрятала у мужа свое имущество.

Кроме облигаций, у Селиванова был найден адрес его родственников, которые тоже проживали в Южной Америке.

Странное совпадение, наводящее на многие мысли. Несколько забегая вперед, нужно сказать, что следствие потерпело поражение в этом пункте, как и в некоторых других деталях. Выяснить «совпадение», проследить связи не удалось.

— Скажите, гражданка Мейлинсон, у вас была связь, вы поддерживали переписку с вашим дядей, братом вашего отца, Давидом Мейлинсоном, проживающим в Южной Америке?

— Нет, не было связи.

— По закону вам не возбраняется поддерживать связь с родственниками или знакомыми, проживающими в любой части света.

— Я не переписывалась.

— А ваш отец?

— Не знаю. Тоже не переписывался.

— Зачем же вы храните адрес вашего Дяди Давида Мейлинсона?

— Не знаю. Случайно лежал. Очень давно.

— Как давно?

— Не помню. Давно. Еще до войны.

— Почему вы после войны не вернулись к себе в Гомель?

— Я хотела выйти замуж и устроить свою жизнь.

— А в Гомеле или в Котлове, где у вас родственники, вы не могли устроить жизнь?

— Мне казалось, что в Москве больше мужчин.

— Сколько вы заплатили за треть владения домом?

— Десять тысяч.

— А не больше?

— Нет. Десять тысяч. Посмотрите купчую.

— Откуда вы взяли деньги на покупку?

— Накопила.

— Когда накопили?

— Еще до войны.

— И хранили их во время войны?

— Да. Я берегла эти деньги.

— Всю войну? Возможно ли это?

— Это так.

— Вы знаете Владимира Борисовича Бродкина?

— Такую фамилию я слышала в Котлове.

— А с ним лично вы знакомы?

— Нет.

— Вы настаиваете, что Бродкина лично не знаете и что у вас на квартире в Москве он не бывал?

— Да настаиваю.

— А Михаила Федоровича, он же Фроимович, Трузенгельда вы знаете?

— Да. Это мой родственник.

— Он бывал у вас в Москве?

— Нет, не бывал.

— Это точно?

— Не помню.

— Вы покупали у него золото?

— Нет, не покупала.

— Вспомните!

— Подтверждаю, что золота у Трузенгельда не покупала.

— А у Бродкина?

— Я не знакома с Бродкиным.

— На какие деньги вы скупали облигации займов? У вашего мужа Селиванова изъяты облигации на один миллион девятьсот тысяч рублей. Он показал, что они принадлежат вам.

— Я не знаю никаких облигаций.

— Ваш муж показал, что это ваши облигации.

— Он лжет.

Вы не хотите признать, что скупали у трудящихся облигации за двадцатую часть цены, считая для себя выгодным пользоваться выигрышами и тиражами погашения?