Россия при введении в 1905-ом году вывозных пошлин на минеральное сырье и его полуфабрикаты для Германии делала серьезные послабления. В свою очередь и Германия сохранила пошлины на ввоз сельхозпродукции на уровне конвенции 1898-го года, а по ряду особо важных для России позиций снизила их в соответствии с принципом нибольшего благоприятствования в торговле.

Одновременно с Торговым соглашением было заключено соглашение о транспортных и таможенных льготах и квотах для германского бизнеса при вывозе с территории России сырьевой продукции, выработанной предприятиями с участием германского капитала. Установлена сетка льготных железнодорожных и водотранспортных тарифов на доставку оборудования и полуфабрикатов для предприятий с германским капиталом, ведущим свою деятельность восточнее долготы Казани.

Подписано было также конфиденциальное соглашение о создании постоянно-действующей российско-германской военно-технической комиссии по закупкам и кооперации. С российской стороны ее возглавил оправившийся от ранения контр-адмирал А.А. Вирениус. В марте 1906-го года его сменил вице-адмирал А.Г. Нидермиллер.

Глава 2

Горячий снег Ляояна

Маньчжурия. Осень 1904-го года — январь 1905-го года

Во время очередного неудачного для Маньчжурской армии сражения, известного как бой у Саймацзы, когда был ранен несколькими шрапнельными пулями командир 2-го Восточно-Сибирского корпуса отважный Федор Эдуардович Келлер, Куропаткин, привычно уже опасавшийся флангового охвата, приказал нашим войскам начать отход, который завершился для большей их части лишь в пятидесяти — тридцати пяти верстах от Ляояна.

Корпус Штакельберга и часть подразделений 4-го корпуса были оттеснены наседавшим противником к побережью Ляодунского залива, и в основном сконцентрировались на участке Гайджоу-Дашицяо-Инкоу. Создалась реальная перспектива полной изоляции их от остальных наших войск и окружения: воспользовавшись возникшим у нас замешательством, японцы оседлали ЮМЖД у Хайчена, прервав железнодорожное сообщение между войсками Штакельберга и остальной армией.

В атмосфере штабов Маньчжурской армии и наместника витало ожидание неминуемой катастрофы, нависшей над Штакельбергом и его войсками. Готовился уже приказ об отступлении его от Инкоу за китайскую границу. Однако же, дело удалось поправить. И в первую очередь благодаря двум ротам — саперной и пластунов, которые вместе с четырьмя пулеметными командами были переброшены миноносцами из Порт-Артура по инициативе Великого князя Михаила. Он, несмотря на серьезную угрозу, в те дни нависшую над самой крепостью и портом Дальний, буквально именем своего венценосного брата заставил крепостное начальство пойти на этот дерзкий шаг.

Риск при этом был очень велик как для самих перебрасываемых из крепости в Инкоу войск, так и для контрминоносцев, на которых они шли: поскольку подорвавшийся на минах броненосец «Победа» совершенно заблокировал своим корпусом выход из Порт-Артура для крупных кораблей, и японский адмирал Того чуствовал себя чуть-ли не хозяинам в околоквантунских водах.

Но моряки больших истребителей, которые осуществили эту операцию, показали себя настоящими профессионалами и храбрецами. Выходя из крепости в темноте, они за две ночи счастливо и без потерь выполнили свою задачу. За что с легкой руки Великого князя Михаила их кораблики и получили шутливое прозвище «Инкоуский экспресс». По аналогии с «Талиенванским экспрессом» — миноносцами, которые регулярно подвозили снабжение, пополнения и забирали раненых из блокированного Дальнего.

С артурцами в Инкоу прибыл подполковник-инженер Шошин, который был с Великим князем со времени прорыва его в крепость с железнодорожным бронедивизионом и Владивостокским добровольческим полком. Алексей Петрович тотчас с великой энергией и рвением взялся за создание полевых оборонительных позиций под Инкоу в соответствии с принципами «Михаиловской обороны», на позиции эти и отошли потрепанные части Штакельберга. Сходу сбить с них наши войска японцам уже не удалось.

Тем временем, раздраженный последними решениями командующего, а более всего вполне вероятным интернированием корпуса Штакельберга, генерал-майор Мищенко, начальствовавший над геройской Забайкальской казачьей бригадой, явился в Мукден, где он, и поддержавшие его всецело генералы Оскар Казимирович Гриппенберг и Николай Платонович Зарубаев, имели долгую приватную беседу с генералом Куропаткиным, приехавшим туда по вызову наместника Алексеева.

Отголоски этого их оживленного обмена мнениями, обрастая разными пикантными подробностями совсем не парламентского свойства, долго еще обсуждались всем армейским офицерством. На поверхности же остался тот факт, что они все трое — и Гриппенберг, и Мищенко с Зарубаевым — в тот же день телеграфом просили у Императора отставку, были им немедля от командования отрешены и вызваны в Петербург, в военное министерство, для дачи объяснений.

Куропаткин в кругу своих штабных, комментируя случившееся, заявил практически дословно: «Стратегия наша мною согласована с Государем, мы будем доколе можно беречь нашу силу, ибо она лишь прирастает, а японцам резервов скоро брать будет негде. Бросаться очертя голову на подмогу Артуру мы не станем. Это крепость обязана нам помогать, отвлекая на себя армию Ноги как можно дольше. Смутьянов же, горячих голов и прочих безответственных алармистов нам тут не надобно…»

Что и говорить: куражу это заявление командующего никому не добавило. Судя по всему, Куропаткин был готов отступать хоть до Харбина, хоть бы и дальше, лишь бы получить как минимум двукратное превосходство в пехоте и кавалерии, а о таком именно численном сочетании, как необходимом для победы, командующий не раз и не два говорил вполне определенно.

Вскоре он ждал прибытия в армию нескольких новых крупных частей из западных губерний страны, пулеметных команд, артиллерийских, гаубичных и бомбометных батарей, а также полного укомплектования заявленной потребности в боеприпасах, патронах, зимнем фураже и много чего еще. Благо Кругобайкальская железная дорога должна была вот-вот начать пропускать эшелоны в режиме общего графика.

Пока же, в ожидании этого светлого будущего, подобающий чести русского флага и имени ответ на растущее день ото дня японское давление, в планы штаба Куропаткина, явно не входил. Нужно ли говорить, как это отражалось на умонастроениях большинства офицеров, на боевом духе русских войск? Поговаривали о возможном вскоре оставлении Ляояна, о том, что на такой случай, якобы уже заготовлены приказы, что под Мукденом готовятся новые позиции и т. п.

Но случилось все иначе. И весьма неожиданно. Как для самого командующего, так и для всей остальной Маньчжурской армии. Да и не только для нее…

8-го сентября в Москве, где Император находился проездом в Севастополь, он принял генералов Гриппенберга, Мищенко и Зарубаева.

При их разговоре присутствовал также вызванный государем из Киева генерал-лейтенант Сухомлинов. В итоге произошло нечто совсем удивительное, а для понимания некоторых — даже невероятное: 17-го сентября они все четверо появились в ляоянской ставке вместе с наместником Алексеевым. Евгений Иванович сразу же после взаимных приветствий, не медля ни минуты вручил генералу Куропаткину именной Указ Государя об отрешении того от командования и срочном выезде в столицу.

Гриппенберг по решению Императора становился командующим Маньчжурской армией, Бильдерлинг — начальником его штаба, Флуг — генерал-квартирмейстером. Мищенко получил звание генерал-лейтенанта и формировал 2-й кавалерийский корпус. Зарубаев стал командующим 1-ой армией, а не вполне еще оправившийся от своих ран, но уже севший в седло граф Келлер — 2-й. Генерал-лейтенант Реннекампф получил под свою команду 1-й кавалерийский корпус.

В Мукдене генерал-лейтенант Сухомлинов немедленно приступил к формированию из вновь прибывающих кавчастей «ударной» Конной армии двухкорпусного состава, в нее в частности вошли сводная гвардейская кавдивизия и т. н. Дикая дивизия из представителей горских народов Кавказа. На долю генерала Грулева выпола тяжкая работа по подготовке тылового расположения армии в военно-инженерном отношении, и в частности, создание Мукденского оборонительного района на принципах, изложенных в наставлении Великого князя Михаила. Достаточно сказать, что за три месяца одних только временных железных дорог было проложено более 400-т километров.