Красной гвардии, сражавшимися против атамана Дутова на Оренбургском фронте.

Первые стихи Герасимова были опубликованы в 1913 году в большевистском журнале

«Просвещение», издаваемом в Петербурге, а также в пролетарской газете «Правда». Дарование

поэта было замечено М. Горьким, который включил в первый «Сборник пролетарских писателей»

134 Неверов А. С, Тисленко Я. М. Воспоминания \\ Понизовье. 1922. Кн. 5. С. 67.

135 Львов-Рогачевский В. Художественная литература революционного десятилетия. М., 1924. С. 37.

136 ГАСО. Ф. 353. Ок. 1. Ед. хр. 4. Л. 20.

(1914) шесть стихотворений поэта. С тех пор Горький постоянно следил за творческой судьбой

Герасимова, просил поэта присылать ему рукописи стихов, положительно оценивая его талант.

Собранные в Пролеткульте силы, казалось бы, уже гарантировали успех в его работе. В

студию было принято около 400 рабочих. «Коммуна» развернула на своих страницах кампанию по

подготовке к проведению общегородской конференции пролетарских культурно-просветительских

организаций. Литературно-издательский отдел приступил к выпуску журнала «Зарево Заводов»,

два номера которого вышли в начале 1919 г. Однако развернуть работу Пролеткульта, как она

намечалась, в Самаре не удалось. Догматизм в проведении политики Пролеткульта, борьба за

однородный социальный состав столкнулись с распыленностью рабочих в Самаре, тяжестью их

повседневных забот, широко проводимой мобилизацией и отправкой на фронт большинства

рабочих. Это явилось главной причиной постепенного замирания деятельности Пролеткульта.

Немаловажная роль в этом процессе принадлежала М. Г. Герасимову. Поэт тяготился строгими

рамками программы Пролеткульта, его не устраивали многие положения, среди которых – полное

отрицание культурного наследия прошлого, стремление к автономности. 5 февраля 1920 г. в газете

«Правда» было опубликовано письмо, в котором М. П. Герасимов вместе с группой писателей

заявил о своем выходе из Пролеткульта.

Одновременно с Пролеткультом в Самаре активно действовало кооперативное

товарищество писателей.

Создавая краткий обзор литературной жизни Самары за первые пять октябрьских лет, А. С.

Неверов (он опубликовал свою статью под псевдонимом Самарский) отметил, что «почин

объединить самарских литераторов в единый товарищеский кружок» был сделан в июне 1918

года137.

Это были «литературные пятницы», которые посещали Н. Степной, А. Неверов, Я. Тисленко,

Д. Медынский, А. Колосов, Н. Исаев, И. Бахметьев, И. Мамотин. Чаще всего собирались в квартире

редактора журнала «Кооперация и жизнь» Б. Л. Краснослободского. На собраниях писателей

происходила читка своих произведений, их разбор и критика. Намечалось самое строгое

отношение и к художественному слову. «Литературные пятницы» существовали недолго. Их

сменил в 1919 году литературный кружок «Звено».

В ЦГАЛИ хранится рукописный вариант устава самарского «Звена», содержание которого

перекликается с уставом московского «Литературного звена». Здесь те же задачи, направления в

работе, да и сама структура «Звеньев» одинакова. Однако реабилитация устава «Звена» в Самаре

шла чрезвычайно трудно, и это связано с целым рядом обстоятельств. Характеризуя деятельность

«Звена», Неверов отмечает, что «кружок наметил широкие планы: издательство, организация

литературных сил в губернском масштабе, широкие литературные вечера, но планы эти во всей

полноте не осуществились, и по существу своему кружок остался той же «Пятницей»: шла читка,

разбор произведений местных писателей, уже наиболее определившихся»138.

В ряду писателей, чьи творческие биографии были так или иначе связаны с кружком

«Звено», стоит и Иван Егорович Вольнов139 (1885-1931) – «чудесный парень, интересный человек,

талантливый литератор», как отзывался о нем М. Горький140. На берега Волги его несколько раз

приводили трудные дороги революционного лихолетья и гражданской войны. Впечатления,

вызванные достаточно близким знакомством Вольнова с волжскими местами, легко угадываются в

образной системе его повестей «Самара», «Встреча» и «Комиссар временного правительства»,

которые составляют своеобразную трилогию.

И. Е. Вольнов, разглядев тесное сплетение разнородных начал в революции – прямое

противоборство сил разрушения и созидания, затронул очень крупные вопросы, на которые и

сегодня, пожалуй, не найдены окончательные ответы. Думается, гражданский и философский, если

угодно, пафос вольновских повестей более всего созвучен горьковским «Несвоевременным

мыслям», главное содержание которых, как аргументированно доказывает современный

исследователь, – это воплощение глубокой тревоги в связи с тем, что «и формы, в которых

развивается социальная революция, и методы, которыми она проводится, не соответствуют

демократическим принципам (...), человеческой нравственности, гуманистической морали»,

последовательное и мужественное «отстаивание, защита нерасторжимого единства политики и

нравственности»141. А Иван Вольнов как раз и запечатлел катастрофические результаты

разрушения этого единства!

Наиболее отчетливо, пожалуй, этот мотив звучит в повести «Самара». Произведение

написано в форме дневниковых заметок главного героя Ивана Петровича, человека, категорически

137 Самарский. Литературная жизнь Самары (Краткий обзор за пять лет). Понизовье. Самара. 1922. Кн.

5. С. 75.

138 Самарский. Указ. соч. С. 76.

139 Писатель был известен также под псевдонимом «Вольный».

140 См.: Горький М. Сбор. соч. В 30 тт. Т. 30. М., 1956. С. 119.

141 Вайнберг М. Во имя революции и культуры \\ Литературное обозрение. 1988. № 10. С. 92-93.

отвергающего идеологию большевизма и пытающегося нелегально добраться через Саратов в

Самару, где власть оказалась в руках так называемого Комуча. Монологи Ивана Петровича,

упрямо желающего с максимальной честностью разобраться во всех изломах современной ему

действительности, проникнуты отчаянием от невозможности примирить жесткую и неумолимую

логику революционной борьбы с традиционными и такими дорогими ему представлениями о добре

и справедливости: «В чаду, в крови, в слезах, в смрадном тумане Русь. Горстка безумцев,

-большинство из них нечестны, – опутывают дьявольскими путами измученное, обескровленное

тело народа. На крови, на хрусте костей, на воплях миллионов, на будущем детей – детей наших

производится опыт безумцев во имя будущего счастья каких-то аргентинцев, папуасов, итальянцев,

бурят, сенегальцев, которых я не знаю (...) Россия – жертвенный кролик в кровавых лапах

сумасшедших операторов. Бунт темной дикой толпы, под шомполами и пулеметами пошедшей в

окопы, невежественной и трусливой, (...) наивной и жадной, (...) дикой и мстительной, как папуасы,

– толпы, не знающей своей истории, не имеющей понятия об Отечестве, уставшей от

бессмысленной и бесцельной бойни, возвели в дрянненький ореол социальной революции (...)»142.

Важно отметить, что позиция Ивана Петровича никак не исчерпывается одной лишь

ненавистью к своим политическим оппонентам. Нет, он стремится постичь внутреннюю диалектику

происходящего, увидеть за разрозненными фактами и деталями какие-то фундаментальные

закономерности. Вот взгляд героя случайно останавливается на часовом у входа в

железнодорожный вокзал: «Во имя блага русского народа, во имя будущего вот этого рабочего,

этого смеющегося, беспечного деревенского парня, я иду со штыком на них. Буду убеждать других

рабочих, таких же наивных и честных, как он, других деревенских парней, доверчивых и чистых,

как хлебные колосья, считать этих рабочих и деревенских парней (...) негодяями и истреблять их»

(с. 152-153).

Иван Петрович попадает в совершенно особую ситуацию, когда все его существо