Год в колчаковском застенке _0.jpg

Дневник заключенного

27 июля 1918 г.—14 июля 1919 г.

«Бывали xyжe времена, Но

не бЫло подлей».НЕКРАСОВ.

Пользуясь богатым опытом прежнего скитания по царским тюрьмам,

мне удалось с большим трудом сохранить дневник, который я писал

урывками в колчаковском застенке—иначе в Екатеринбургской

центральной тюрьме № I (При Колчаке этих „номеров“ развелось

множество).

При частых, порой внезапных, обысках приходилось прибегать ко

всякого рода ухищрениям, чтобы спасти дневник: обертывать листки его

вокруг тола и забинтовывать их, прятать в сапоги, в печку под пепел и т. д.

И дневник удалось сохранить до прилета на Урал Красных Орлов, мощным

взмахом своих крыльев разбивших тяжелые цепи, в которых без малого год

томило нас .»славное“ колчаковское правительство.

Горячее спасибо т. т. бойцам Красной армии—они воистину

воскресили, как из мертвых, нас немногих, уцелевших от сыпного тифа,

свирепствовавшего в переполненных екатеринбургских тюрьмах, от

избиений, карцеров л расстрелов...

Автору „ дневника“ пришлось погостить — иной раз; подолгу — во

многих николаевских тюрьмах; колчаковский застенок оказался гнусней их

всех.

Теперь, в 6-ю годовщину Великого Красного Октября, принесшего с

собой неминуемую гибель всякой колчаковщине, хотя бы временно и

овладевшей позициями,, считаю своевременным отдать в печать чудом

уцелевший дневник и некоторые документы, достаточно ярко рисующие

палачество и издевательство колчаковцев над заключенными и хамское

прислужничество им чиновничьей ж буржуазной сволочи.

.

X-

Получив от наробраза, где я заведывал театральным1 отделом,

месячный отпуск, я поселился на даче в Шарташе.

.... На третий день но приходе белых, был (по доносу)-

Слышу слова одного из них, юноши, на вид красноармейца:

Что это, протестует он, не дают даже уведомить семью об

аресте.

А большевики разве давали,—доносится ответ. Бросали в

тюрьму безо всяких.

Но ведь я не большевик, а...

Левый эсер, чтоли? Одна сволочь ...

После каких то записей и опросов, ведут наверх, на хоры клуба и

здесь встречаю знакомых, как и я не успевших покинуть Екатеринбург,

или не ожидавших ареста.

f Чтобы было мягче спать, некоторые стлали на столы I извлеченные из

шкафа старые советские дела, заменявшие тюфяк.

.

Я не только стою—я сплю на советской плат- | форме, сострил

кто-то.

Тяжелое впечатление, помнится, оставил один штрих в общей

картине: на ночь сторожить нас поставили двух

юнцов —гимназистов, вооруженных винтовками, с которыми они не

умели даже как следует обращаться

В одном из них узнал хорошо знакомого мне маль; чугана.

Увлеченным в мутный поток подросткам, видно, было как-то

неловко в роли тюремщиков.

Спать предоставлялось на полу. Администрация „дома“

возглавлялась пожилым смотрителем, который избегал всяких

об‘яснений с заключенными. Питание состояло из 1/2 Фук. хлеба и

кипятка утром и вечером. И тем, у кого не было с собой денег (покупать

Местное разрешалось), приходилось голодать.

Состав партии, как и во всех тогдашних домах заключения,

поражал своей пестротой-да и не мудрено: хватали и бросали в тюрьмы

кого попало и по чьим угодно доносам и „советам“, по личным счетам и т.

д. Здесь в арестном доме я увидел и уголовных типов, заражавших воздух

сплошным сквернословием, и спекулянтов, и мирных обывателей,

арестованных по оговору соседа и проч.

Потянулись томительные дни в душной, тесной и все более и более

загрязнявшейся камере. Узников все прибавлялось.

Сидели мы без прогулок, безсвиданий в полном неведении о том,

что творится за стеной. Приезжал как-то „уполномоченный следственной

комиссии", но на все вопросы о поводах к аресту и о дальнейшей судьбе

арестованных отвечал молчанием.

От безмерной скуки брались и за такие книги.

Голодание и все „удобства“ арестного дома, с ночевкой на грязном

холодном асфальтовом полу, вызвали у меня вспышку болезни, я сделал

заявление о необходимости перевода в тюремную больницу и на другой

день утром, вкупе еще с несколькими лицами, арестованными, я шество-

вал под конвоем добровольцев по улицам Екатеринбурга в „центральную

тюрьму“.

По дороге в тюрьму.

Нашей небольшой группе пришлось проследовать через весь город.

Одна за другой мелькали знакомые улицы.

Обыватели останавливались и рассматривали нас. У большинства

на лицах было простое любопытство, у некоторых, что попарадней одеты,

нескрываемое торжество.

Вот и бывш. Покровский проспект, ведущий к тюрьме. Квартира

В тюремной больнице.

Громадным преимуществом после арестного дома было то, что в

больнице каждому предоставлялась койка и столик- Но, скажу в скобках,

этим все преимущества в колчаковском застенке и исчерпывались—все

остальное, начиная с ужасного питания и кончая обращением с

заключенными тюремных чинов, было безобразным.

Население палаты, в которую

япопал, было

напервое

_

время незначительным и состояло

всего из

3-х лиц, но

и

состав этих трех был очень пестрым: фельдшер, обвинявшийся в хищении

лекарств на 30 тыс. рублей, агент уголовного розыска, и давнишний

обитатель тюрьмы—юный любитель чужой собственности.

'

Скоро палата начала пополняться новыми арестованными

больными; в большинстве случаев это были случайно или по личным

доносам захваченные люди, нередко ую- ловный элемент (например,

проворовавшийся начальник станции П., сам с циничной откровенностью

Заменял врача и вершил все дела больницы казенный фельдшер

„Куяьмич', злостный спекулянт, вор и заведомый контр-революционер, по

милости которого многие угодили из тюрьмы № 1 под расстрел.

Нельзя не упомянуть о способе лечения, практиковавшемся

фельдшером: заходил он в палату на минуту, в шапке, пальто и галошах, с

небольшим ящичком под мышкой. В этом ящичке и заключалась вся

медицина—порошк i дв,ух сортов—«покрепче“ и „послабее". Эти

универсальные порошки и раздавались больным. В результате последние

в бслынинстве случаев отправлялись в парашку.

Просьбы об улучшении пищи, о выдаче тяжело больным молока, о

„настоящих лекарствах“, упирались в каменную стену равнодушия

жирного и наглого негодяя. Вся его фигура красноречиво говорила:

наплевать, хоть все вы тут передохните.

С удовлетворением добавлю, что через год, вскоре после прихода

красных, фельдшер-черносотенник был отдан под суд и расстрелян.

Питание в тюремной больнице было немногим лучше, чем в

Спасались от голодной смерти только передачами с‘ео/гного с воли,: