– Ладно. Будет тебе «все равно». Не опаздывай, а то «все равно» простынет.

Счастливая, Катя нажала отбой. Благодарно погладила нагревшуюся бездушную пластмассу, с тревогой посмотрела на индикатор зарядки, который неуклонно двигался к нулю, и сунула телефон в сумку. Разложила бумаги, по которым нужно было принять решения, но ничего дельного не приходило в голову. Она планировала поработать еще час, но мысли в голове выделывали какие-то балетные пируэты и па – словом, происходили феерия и фейерверк в одном флаконе…

Она еще раз бесцельно переложила несколько листов, попыталась вчитаться в текст, но думы ее текли в совершенно ином направлении. Через минуту она уже забыла то, о чем читала. Ей, как склонной к аналитической работе, поручили упорядочить показания этих паршивых свидетелей, которые и видели, и не видели… Ну, если они не видели, то что она, в конце концов, может сделать! Катя решительно отодвинула от себя груду бумаг. И вообще, этим делом занимается другое подразделение, вот пусть у них голова и пухнет! Завтра она так начальству и скажет. Катя представила, как она скажет это начальству, и вздохнула. Да, и по этому неприятному делу работать тоже придется, как ни крутись. И по Кулиш тоже. Не за красивые же глаза год назад ей дали старлея! Да, и к Богомолец нужно идти! Сашка же ничего не сделал… Ну когда ему… Так, к Богомолец нужно срочно, но уже не сегодня, а завтра. А сегодня ее ждет Тим. С ужином! Она споро и аккуратно сгребла со стола бумаги, сложила их в папку, затянула потуже тесемки и заперла папку в сейф. Словом, выполнила ритуал «я хорошо сегодня поработала и с чистой совестью ухожу домой».

Она уже навешивала на двери печать, когда на нее наскочил Бурсевич:

– Ага, Катерина! Хорошо, что тебя застал! Быстренько побежали, у нас труп!

Он потянулся и обнял теплое тело, лежащее рядом. Девушка прильнула к нему, потерлась макушкой о подбородок, который к утру успел покрыться жесткой щетиной, и засмеялась.

– Может, поспим немного? – предложил он. – Мне сегодня на работу… Ого!.. Уже через три часа.

– Ну-у, сколько ты там наспишь за три часа, – игриво протянула она. – Мне тоже, между прочим, сегодня на работу.

– Ну не с самого же утра? Можно я хоть покурю?

– Ну покури, – разрешила она.

Лысенко вылез из постели, накинул махровый купальный халат и вышел на балкон. Уже светало. Васька сунулся было за ним, но капитан выпихнул его нахальную морду назад в щелку и прихлопнул дверь. Он не спеша прикурил и с наслаждением затянулся. Сигарета показалась ему удивительно вкусной. Дверь толкнули, но он придержал ее ногой.

– Васька, подлец…

– Это я. Классный у тебя кот.

– Не пускай его сюда. Боюсь, через перила на улицу сиганет. Так орет, мама дорогая…

– Я вижу, ваше дите просится на травку.

Капитан тоже читал Бабеля и оценил цитату. Вообще, эта девушка ему нравилась. Нельзя сказать, чтобы в этот раз он был безумно влюблен, но нравилась она ему определенно.

– Кастрировать жалко…

– Ты что! – испугалась она. – Такой красавец! Ему размножаться надо. Вася! Иди сюда.

Кот не замедлил послушаться и, перебравшись на балкон, с мурлыканьем стал тереться о ее ноги.

– Ах ты, певец… Солист даже! Покурить дашь? – Девушка протянула руку к сигарете.

– Нет. – Лысенко спрятал сигарету за спину, потом подумал и выбросил ее вниз. – Тебе нельзя курить, – серьезно сказал он.

– Почему? – удивилась его ночная гостья.

– Я вчера слушал, как ты поешь. Ну, когда ты занималась…

– Подслушивал? – обрадовалась она и взяла кота на руки. – Ого, какой толстый! Конечно, если целыми днями сидеть взаперти и есть… Бедненький! Где бы тебе взять такую пушистенькую кошечку…

Васька благодарно урчал и так терся мордой, что с девицы упала простыня. Она повела плечами и засмеялась.

– Простудишься. А если будешь и дальше торчать тут голая, то в доме напротив квартиры подорожают!

Она довольно рассмеялась, а он скомандовал:

– Все, представление окончено. Кланяйся, и пошли с балкона. И вас, гражданин, тоже попрошу! – последнее адресовалось уже коту, который, пользуясь всеобщим попустительством, уже поглядывал на перила.

Утренняя прохлада окончательно прогнала остатки сна.

– Алина, кофе будешь? – предложил капитан.

– Давай. А хочешь, я яичницу зажарю?

– А сумеешь?

– Обижаете, гражданин начальник. О, водичка холодненькая!

– Горло простудишь.

– Я тебя умоляю! На мое горло мировому искусству начхать.

– Не скажи. – Лысенко обнял девушку. – Слушай, у тебя же классный голос. Чего ты выпендриваешься?

– Игорь, где у тебя сковородка? Я не выпендриваюсь. Просто тебе, мой дорогой милиционер, медведь на ухо наступил.

– Да ладно, я же слышал, – обиделся капитан, который мог очень верно воспроизвести «Не слышны в саду даже шорохи…».

– Ты разницы не понимаешь. – Хористка Алина с сожалением посмотрела на бравого сыщика. – Я же тебе говорила когда-то – мне на эстрадное нужно было идти, но предки уперлись. Для них слова «эстрада» и «проституция» суть одно и то же… – Она ловко разбила на сковородку четыре яйца, посолила. – Да я и сама не хочу. Может, действительно со временем смогу петь вторые партии. Прогресс наметился…

– Этот хмырь к тебе не пристает? – ревниво осведомился Игорь.

Алина рассмеялась.

– Этот не пристает. – Она сделала ударение на слове этот, и Лысенко сразу насторожился.

– А какой пристает?

– Это было давно и неправда, – как-то криво улыбнулась девушка, и ее милое личико сразу потускнело. – Хлеб у тебя есть?

Лысенко молча выложил в плетеную хлебницу батон, добавил несколько ломтей черного – он еще не изучил вкусов подруги.

– Огурцы, редиску будешь?

Она неопределенно пожала плечами. Капитан вымыл овощи, придвинул гостье масленку.

– Любишь редиску с маслом?

Алина снова пожала плечами и разложила яичницу по тарелкам.

– Давай-ка я на тебя халат наброшу! – вдруг заботливо сказал капитан. – Зрелище, конечно, прекрасное, но вдруг и в самом деле простудишься…

Несмотря на то, что наступило лето, на улице третий день лило как из ведра, и холодный ветер выдул из его панельной квартирки все тепло. Пока они с Алиной кувыркались в постели, им было даже жарко. Вид хористки в его собственной форменной рубашке, накинутой на голое тело, был, конечно, весьма и весьма недурен, но он действительно опасался, что девушка простынет. Он явился из комнаты с халатом в руках и увидел, что Алина все-таки прикурила сигарету. Лицо у нее было грустным и отрешенным.

– Знаешь, Игорь, я очень легко отношусь к сексу, – сказала она.

Он не понял, к чему она клонит, пожал плечами и укутал ей плечи.

– Ну, собственно, я тоже, – признался он.

– Потому нам так и хорошо… было. Или я не права?

– Права, – заверил он.

– Но я терпеть не могу, когда меня обманывают.

– Я вроде бы… – сказал Лысенко и покраснел.

– Ой, слушай, ты чего?! – Алина фыркнула. – Только не принимай все на свой счет. Я совсем не это имела в виду. Давай яичницу есть, а то остынет.

Девушка намазала маслом хлеб и откусила изрядный кусок. Аппетит у нее был отменный. Некоторое время они молча ели, но капитан в конце концов не выдержал:

– И все-таки, к чему это было сказано?

– Ладно, проехали. Ты, кажется, кофе обещал? Ну, чего ты надулся? Обиделся? Игорь, ты чего? Я клянусь, что совсем не имела в виду тебя. Черт! Язык мой – враг мой… Я просто хотела сказать, что есть такие любители молоденьких девочек, которые ни перед чем не останавливаются, даже перед самым гнусным обманом…

– Это с тобой было?

– Конечно, со мной. – Алина покусала губу. – Никому я не рассказывала, но тебе, мой капитан, так и быть, поведаю сей занимательный сюжет. Может, тебе и пригодится. И, наверное, погода располагает… Дождь даже на меня действует. В такую слякоть я начинаю хандрить… Хорошо, что ты меня сегодня пригласил к себе. К тому же милиция, как и врачи, должна все знать. Так ведь?