- Это взаимно, - срываюсь на кашель, чувствуя, как от лишнего неосторожного вздоха боль уходит в ногу.
- Скажи мне, мальчик, - тянет это мерзкое слово и бесит до беспамятства, - есть тебе что терять в этой жизни? - спрашивает так, будто имеет не хилый веер козырей в рукаве. Лед сковывает изнутри, колит под ребрами, пальцы против воли сжимаются в кулаки и все сложнее удерживать на лице маску невозмутимости.
- Свою жизнь, - отвечаю слишком поспешно. Перед глазами мелькают какие-то образы, лица, но все сливается в одну картинку, безумный пазл, который никак не может собрать подсознание.
- И все? А как же близкие, родные, любимые?
- А это, вообще, кто? - безразлично пожимаю плечами, теряя опору в ногах, и радуюсь, что сижу, хотя я бы уже полежал.
- Да? А давай вспоминать вместе? Вот например бабка... баба Маня, кажется, - резко меняюсь в лице, сердце ухает вниз, да там и остается, - говорила, что ты родной ей. Знаешь, мы же только поговорить пришли, а она впечатлительная такая оказалась, как узнала, что тебя ищут, что убить хотят, с сердечным приступом свалилась. И знаешь, - дыши Ян, вдыхай этот гребанный кислород, не вздумай сейчас отключаться. - Я же не дал ей преставиться просто так, от переживаний, сказал, что ты человека грохнул и пару девиц изнасиловал. О, ты бы видел ее глаза, когда она померла, плакала даже... - не могу проронить ни звука, не чувствую больше ни боли, ни отчаяния, лишь холод в сердце, он расползается по всему телу, заставляет что-то умирать и возрождаться вновь...
- Убью... - рычу, дернувшись со стула, но тут же оказываюсь там же, придавленный двумя парами рук.
- Подожди, я не закончил, - отмахивается, изображая игривый настрой, а у меня душа плачет. Как же тошно, и хочется уши закрыть, помотать головой, отгоняя дурные виденья, и не слышать ничего из уже сказанного. - У тебя же братишка есть? - Кидаюсь со стула, удар в живот, всю брюшину будто огнем опалили. Валяюсь на полу, пытаюсь встать, и лишь злоба мне опорой. - За ним уже выехали, скоро рядом со старухой ляжет. А еще Андрей, вроде, его уже из универа поперли, хату почти отжали, и через пару недель, когда он скатится в отчаяние окончательно, подсадят на иглу. Ты же рад, Ян?
- Знал бы ты, сука, как я счастлив, - шиплю сквозь зубы, поднимая на него взгляд, и сейчас, впервые в жизни, со страхом смотрю в наставленное мне в лоб дуло пистолета. Я не боюсь умирать, уже не боюсь, я боюсь, что не смогу его убить своими руками, отомстить не смогу, извалять душу в грязи сильнее, чтобы с разбега сразу в ад, чтобы тех, кто из-за меня пострадал, не встретить.
- Это же не все! - улыбается, снимает курок с предохранителя. - Клим, кажется, опер тот, посадили его, из тюрьмы не выйдет, такие не выходят. Да и я об этом позабочусь лично, своими руками повешу на прутьях собственной камеры, а в руку, так уж и быть, фотку твою вложу, я же не зверь совсем, - смеется и я начинаю улыбаться вместе с ним, прикидывая, что если оттолкнуться здоровой ногой, то вполне смогу долететь до него, главное успеть раньше выстрела. Зубами порву глотку. От яркости видения кажется ощущаю привкус чужой крови во рту, и лишь когда чувствую, как по подбородку стекает пара капель крови, понимаю, что до боли сжав зубы, прокусил себе губу. Пустота и спокойствие глушат поднимающуюся из души боль.
- Я еще поищу твоих дружков, ты не переживай. Видишь ли, Ян, - отходит в сторону, видимо догадавшись, что я собираюсь сделать, а я взвыть готов, потому что шанс упустил, - за свои ошибки всегда приходится платить. Ты возомнил себя всесильным, но увы, ты всего лишь мусор, хлам, грязь подворотен улиц и нет тебе места среди нормальных людей...
- Это ты-то нормальный? - зло усмехаюсь, больше не желая скрывать эмоции. - Ты? Тупое безвольное животное, цепной пес хозяина, который без поводка даже поссать не сможет. Я убью тебя, тварь, даже если ради этого придется встать из могилы, выбраться из чертогов ада, я убью тебя, сам. Своими руками. Ты сдохнешь, сука, мучительно, медленно, подыхая у меня на глазах, а я смотреть буду, как ты преставишься, и радоваться буду, как ребенок дню рождения, - от собственной уверенности кружится голова, наклонив голову вперед, смотрю на него исподлобья, не видя его перед собой, лишь размытый образ из-за кровавой пелены, застилающей глаза.
Когда его глаза затянула боль, когда осознание, что каждым словом бью в цель, когда начинает ощущать опасность и видеть своими глазами мое безумие и убийственную решимость, пусть и не верит до конца, что я, на последнем издыхании, сломанный, но не сломленный, сейчас, сидя перед ним на коленях, пацан с улицы, смотрю на него снизу вверх и подавляю его... он чувствует страх. Бойся, мразь. Бойся последствий своих решений. Ты правильно сказал, за свои ошибки надо платить. За свои грехи ты собственной кровью умоешься, гнида.
Убью...
Как набат в голове.
Убью...
Глаза в глаза, в его - страх, в моих - решимость.
Убью...
Одна ненависть на двоих, но моя в разы сильнее. Захлебнись ядом, мразь, тебе не жить.
Убью.
И когда уже готов кинуться на пулю, смирившись принять ее себе в грудь, когда вижу решимость в его глазах и скользнувший указательный палец его руки на курок, когда от дрожи он вцепляется двумя руками в ствол, потому что трясет его до истерики... дверь сбоку от нас отлетает в сторону, поворачиваем головы на хлопок и замираем оба. Виктор, спокойно окинув нас взглядом, достает из-за пазухи ствол, спускает предохранитель и под мой раздирающий тишину крик "Я САМ!", стреляет в своего недавнего помощника, отправляя его к прародителям.
Смотрю на мертвое тело перед собой, на струйку крови, вытекающую из раны во лбу, и ничего кроме разочарования не чувствую. Возможно сумасшествие, возможно стресс, но мне не жаль его, я лишь сожалею, что не сделал это своими руками.
Перевожу злой взгляд на Виктора, пока он раздает указания своим, подходит ко мне, вздергивает брыкающегося меня на руки, закидывает к себе на плечо и выносит в коридор, опускает на тумбочку, вытирает белым платком у меня кровь с лица и, по глазам вижу, столько сказать хочет, что тошно делается от предстоящей нотации.
- Ян, я же просил, - отшвыривает платок в сторону, опирается руками в тумбочку по сторонам от моих бедер и, уткнувшись лбом мне в лоб, смотрит прямо в глаза, и от чувства вины, которое он даже не старается глушить, смешно делается. От него пахнет дорогим одеколоном и табаком, но ничего не испытываю рядом с ним. Совсем. - Тебе весело? Весело тебе, сука! - орет, впервые в жизни он на меня орет, а я ржать перестать не могу. Истерика, проходи, располагайся, ты мне пиздец как нужна.
- Плакать не умею, - честно признаюсь, затихая и вновь начиная ощущать боль.
- Да? - ухмыляется, и так въебать ему хочется за эту издевку в голосе. - Плакать умеют все и ты не исключение. - И в момент, когда стирает теплые капли у меня с щек, так удавиться хочется. И неосознанно это, и не чувствую что реву, просто безмолвно капли стекают из глаз, даже не всхлипываю. Душа плачет. Легче не становится, наверно, это банальный стресс.