Заметив в его руках такое желанное лакомство, почти прыгаю на него, вовремя он успел отставить руку, и забрав кружку, обжигаюсь, но пью, усиленно глотая то, что хочет вырваться обратно. Вроде полегчало.

      - Болею, - соглашаюсь, вернув ему пустую кружку, и заваливаюсь на него целиком, уткнувшись носом в шею. Он теплый и мягкий, относительно мягкий, поэтому мне так удобно.

      - Эм… - начинает он.

      - Не кантовать! – официально заявляю и почти отключаюсь, когда меня нахально скидывают на холодную кровать.

      - Ты что помнишь из вчерашнего? – начинает издалека.

      - Пьянку! – поворачиваюсь к нему и замираю. У него на скуле намечается такой красочный синяк.

      - Это что? – тыкаю прямо в ушиб, получая почти эстетическое удовольствие, видя как его счастливая рожа, перекосилась гримасой боли.

      - Это синяк. Да перестань тыкать пальцем, - отбивает мою руку и садится рядом, подтянув к себе колени.

      Задумался! Вздергиваю одеяло, поймав его удивленный взгляд и заметив на нем белье, выдыхаю с облегчением.

      - С головой как? Порядок? – ухмыляется этот монстр, не сводя с меня своих кошачьих глаз.

      - Да. Кто такой бессмертный посмел обидеть моего мальчика? – не могу не съязвить, зная, как Кир ревностно относится к своему лицу.

      Его молчание напрягает.

      - Я?

      - Нет.

      - Мы че, в допрос играть будем? Мы вчера трахались? Я заехал?

      - Да нет, не так вообще. Ну, я приставал немного…

      - Кир! Заебал мямлить, - начинаю закипать, чувствуя всю абсурдность ситуации.

      - Короче трахнуть тебя хотел…

      - И я был против?

      - Не, ты наоборот был за, даже как-то слишком «За». Потом неожиданно влетел твой отец, ну не закрыли мы дверь, и оттащив меня от тебя, въебал по роже.

      - За что?

      - У него спроси.

      И когда папаня стал против, чтобы я спал с Киром? Нет, сейчас мне такая перспектива не кажется радужной, да и не возбуждает, но вчера-то что произошло? Он же меня сам хотел под него подложить.

      На этом разговор замяли…

Глеб

      Саня, Санечка, как ты ж, сука, вовремя, как и всегда. Ну кто тебя просил? КТО???

      Пока блевал над унитазом, разглядывая свое отражение не в совсем чистой воде, не успел подумать обо всем, зато сейчас времени полно.

      - Ты как? – его голос хриплый, немного севший и тяжелый, видно как он устал, почти измотан.

      - Живее всех живых, к сожалению, - пытался улыбнуться, но вышло откровенно паршиво

      - Ты вообще хоть иногда думаешь, что ты творишь? Или уже наркотой все мозги прожег? – орать-то зачем? Все равно не действенный метод.

      - А что не так? – сейчас, ощущая себя все еще живым, все стало не важно. Ни забота, ни помощь, ничто. Просто плохо.

      Нет, дрожь в теле, боль в сорванном горле и тянущие спазмы в животе перетерпеть можно, а с тем, что в душе, что делать?

      - Ты умереть мог, - все, голос сел капитально, понизившись до вкрадчивого шепота.

      - Сань, нормально все. Иди домой, а?

      Видеть его почти рыдающую физиономию нет сил. Я так устал.

      - Ты опять с собой… - сорвался. Из красивых глаз полились слезы, мокрыми дорожками стекая по щекам…

      Ну что за размазня?

      - Не сделаю, обещаю.

      - Никогда?

      - Сегодня точно нет, так что иди спать, на тебя смотреть тошно.

      - На себя посмотри, зомби полудохлое, - наорал и хлопнул дверью, как это по-детски.

      Нет, я ему благодарен - за труды, не за спасение. Все-таки он со мной двое суток провозился, откачивая и приводя в человеческий вид, но жалость в его глазах добивает капитально. Не надо меня жалеть, у меня все отлично, все просто здорово.

      С трудом забираюсь на подоконник на кухне, со второй попытки подкуриваю сигарету и резко затягиваюсь. Горло тут же обжигает, но пусть так, если по венам не пустить никотин, я просто загнусь.

      Так все паршиво обернулось, гадко, мерзко. Стоит только вспомнить взгляд Вика, брошенный на прощание, как становится тошно. Вижу его как сейчас, только прикрыв глаза. Мальчик мой, что же я сделал с твоей жизнью? Ну зачем ты приехал? Зачем приезжал каждый раз? Ведь знал, что все обернется именно так.

      Это лучший выход из ситуации. Да! Так вернее всего. Вот только почему болит под ребрами, этот кусок гнилого остатка, некогда именуемого "сердце". Почему там болит? Почему не могу выпустить из рук телефон, все еще жду, что он позвонит, обматерит, наорет, но только бы не отдалялся.

      Это почти сладкая пытка, знать, что он где-то там, на другом конце города, сидит и улыбается, напрочь забыв о моем существовании…

От автора

      Вик сидел на окне и бездумно смотрел в беззвездное небо. Ему самому хотелось стать одной из тех звезд, которые светят с высока своим холодным сиянием и не знают ни о каких чувствах и переживаниях. Стоит лишь вспомнить холодные серые глаза, проедающие душу насквозь, тоска и отчаяние сплетаются воедино и давят, давят, давят… На психику, на нервы, которые уже и так трещат и грозят лопнуть, превратившись в сумасшествие.

      Хочется бежать, лететь, просто исчезнуть из этого города, где тебя связывают горькие воспоминания, не давая ни вздохнуть, ни выдохнуть. И сердце щемит от тоски, и слезы градом, как это постыдно для парня, но остановить их нет сил.

      Вик долго думал, все те три дня, проведенные в забытьи, отдаленном от реальности, и пришел к одному единственно правильному выходу. Нужно рвать по живому, так, чтобы больно, чтобы мерзко и нестерпимо. Раз и навсегда. Переболит, перетерпится, нужно просто уехать и забыть о Его существовании.

      Вик принял решение и, встав с подоконника, направился к отцу сообщить о своем выборе, перевестись в Лондон на обучение. Отец давно предлагал, там и учителя, и образование, все на высшем уровне. Что ж, это лучшее решение.

      Уже выходя за дверь, он услышал гудок пришедшего сообщения. Что-то болезненно сдавило в груди. Он же принял решение, все решил, обдумал, но сейчас не мог переступить порог, словно чувствуя что-то необъяснимое, его непреодолимо тянуло к телефону.