Не знаю, зачем иду, но мне просто необходимо его увидеть, прикоснуться, услышать его хриплые стоны. Нет, трахать его я не буду, не хочу шокировать синяками на ногах, но болезненное желание почувствовать его в своих руках, ощутить власть над ним, что он со мной, мой, просто нестерпимое.

Сейчас нет возможности думать о происходящем дерьме, в которое мы ныряем с головой, подталкивая друг друга все глубже, я просто хочу к нему.

      Открываю дверь без стука - а чего стучать, ванна-то моя - захожу, когда Вик уже принял душ и стоит напротив зеркала, с обмотанным вокруг бедер полотенцем.

      По рельефной спине стекают капельки не высохшей влаги, тусклый свет лампы делает его загар еще более бронзовым и манящим. Он переминается с ноги на ногу на холодном кафеле, испытывая явный дискомфорт, но даже это кажется мне эротичным.

      - Тебя стучаться не учили? – обиженно сопит, но стоит только подойти к нему вплотную, прижаться к спине и обхватить поперек груди, как он замолкает.

      Трусь носом о висок, чувствуя его запах, перебивающий даже запах моего геля для душа, скольжу руками ниже, лаская шелковистую кожу, иногда царапаю ее ногтями, оставляя тонкие покрасневшие полоски. Живот под моими пальцами дернулся, еще сильнее разжигая внутри меня огонь.

      - Ты что задумал? – произносит почти твердо, но чувствую, как из-за учащенного дыхания, дается ему это с трудом.

      - А что я задумал? – мурлычу, не узнавая сам себя. Рядом с этим мальчишкой все идет не так как надо, и я становлюсь не собой.

      Спускаюсь руками вниз, оглаживаю бедра и, неожиданно поменяв направление, скольжу пальцами под полотенце, задирая его кверху, сжимаю полностью возбужденный член одной рукой. Вик глухо выдыхает, пытается руками отпихнуть мои ладони в сторону, не оставляя надежды вернуть полотенце на место. Член бесстыдно торчит кверху, а мои пальцы, изучающие его грубой лаской, делают образ ну совсем неприличным.

      - Перестань, - почти стон, когда сдавив основание сильнее чем положено, делаю вверх и вниз несколько грубых поступательных движений. – Блядь, Глеб, хватит, ну…

      Не слушаю его, крепче прижимаю к себе свободной рукой, глажу безволосую грудь, все так же лаская его между ног, и просто плыву. Понимаю, что схожу с ума, получаю удовольствие только от того, что касаюсь его, слышу эти рваные выдохи, вперемешку с матами. Да что это со мной?

      Не сдержавшись, чуть отстраняюсь и даю ему по ягодице ощутимый шлепок, разнесшийся по ванной звоном, смешавшимся с его вскриком. Повторяю задуманное, не стремясь сделать больно, скорее просто дразню, вот только кого? Его, или все же себя?

      - Глеб, сука…

      Да, я именно такой. Этого мало и мне, и ему. Его трясет, дергает от каждого шлепка или быстрой ласки. Он то расслабляется, практически расплываясь в моих объятьях, то дергается, стараясь сбежать. Разворачиваю его к себе, с силой притянув за задницу к своему паху. Сдавливаю ягодицы, почти до боли, и потеревшись пахом о его член, тихо скулю. Порывисто целую манящие приоткрытые губы, тут же получаю отдачу, но только стоит ему обхватить меня за шею, скидываю его руки и сажусь перед ним на корточки. Пока он пытается осмыслить, что произошло, теснее притягиваю его бедра к себе, и лизнув бесстыдно торчащую розовую головку члена языком, заглатываю его сразу наполовину. Он вскрикивает, пытается отстраниться, за что получает еще один удар, по и так покрасневшей ягодице. Несколько резких поступательных движений, сразу набираю ускоренный ритм, слыша над головой приглушенные маты и тяжелое, сорванное, дыхание.

      Ну же, малыш, давай… Его стон, как награда. Крепче сжимаю пальцы одной руки на его бедре, не позволяя отстраниться, ощущаю, как у него дрожат руки, как пальцами с силой уцепился за раковину, стараясь удержаться на ногах. Он сам подается бедрами мне на встречу, чем сводит с ума еще сильнее.

      Расстегиваю ширинку на джинсах, выпускаю наружу уже изрядно ноющий от неудовлетворения член и мне хватает всего несколько резких движений и его совершенно пьяного взгляда из-под полуприкрытых век, губы эти искусанные… Кончаю, издав задушенный рык, отдавшийся вибрацией на его члене, он, толкнувшись мне на встречу еще раз, замирает, и тут же отталкивает меня в сторону, резко падает на колени и кончает так бурно, что едва удается удержать его, чтобы он не растянулся на кафельном полу. Какие мы чувствительные, однако.

      Его всего трясет, ноги выдают нервную дрожь, плечи подрагивают то ли от холода, то ли от пережитого оргазма. Да меня и самого все никак не отпустит. Его вкус остался у меня на языке, поэтому повернув к себе полупьяного Вика за подбородок, припадаю к его губам, не перехватывая инициативу, а позволяю ему вылизать мой рот своим юрким язычком, чем он тут же пользуется.

      - И что это было? – спрашивает, все-таки оторвавшись от меня и заглядывая мне в глаза.

      - Претензии есть?

      Он отрицательно качает головой.

      - Тогда какая, нахер, разница?

      Встаю на ноги и, расправив на себе одежду, удаляюсь в комнату.

      - ПСИХ! – рявкает и с силой захлопывает дверь.

      А никто и не говорил, что я нормальный.

      Когда он, снова приняв душ (чистюля какая!), возвращается в комнату, я лежу на разобранном диване, бездумно изучаю потолок и курю уже вторую по счету сигарету.

      Ясно понимаю, что сейчас нам придется поговорить и прийти к одному единственно верному решению, раз и навсегда. Вот только как определиться с ним-то, с этим решением?

      Вик плюхается рядом, не пожалев даже избитого меня, благо я успел обезболивающее выпить, забирает из моих губ сигарету, блаженно затягивается и возвращает ее обратно. Укладывается удобнее на мне, потом отстранившись, задирает футболку вверх, почти до шеи и ложится уже на голое тело, приятно щекоча кожу своим дыханием.

      - Не хочешь мне ничего рассказать? – решаю начать первый, обхватывая его пальцами за шею и перебирая короткие пряди на затылке.

      - Отец против наших с тобой отношений, - чуть помолчав, выдает он, и я слышу, как ему физически тяжело говорить.

      - Отношений? – не могу не съязвить, за что он болезненно щипает меня за сосок и, выслушав мое шипение до конца, возвращается к обрисовыванию старых шрамов на груди.

      - И зачем ты ему об этом рассказал?

      - Он не спрашивал, ищейку свою послал, тот и проследил.

      - Ясно.

      - Что тебе ясно? - вскакивает, как ужаленный, и с нескрываемым шоком смотрит в мои глаза.

      - Твой отец прав и нам не следует общаться. Хотя трах я бы не назвал общением, - последнее я добавляю уже скорее для себя.