Сибиряк сидел на жестком дубовом диване и, низко склонив коротко остриженную голову, дремал. Перед ним стояла раскладушка, застланная чистой постелью. Четыре такие же раскладушки были расставлены по углам просторной комнаты.

Диля подошла к Николаю Ивановичу и тронула его за плечо. Он встрепенулся и встал.

— Вам, Лилия Петровна, надо отдохнуть. Ложитесь, вам постелено, — сказал Николай Иванович и поправил на раскладушке одеяло. — Снимите туфельки и ложитесь.

— А вы? Где ваша постель? — спросила Лиля.

— Моя?.. — сибиряк широко улыбнулся. — Скоро принесут. Пошли на склад.

Лиля легла. В глаза сочился неприятный резкий свет лампы. Она натянула на голову одеяло. О стекла окон все так же монотонно барабанил дождь. Время от времени с лязгом стучала дверь на сильной пружине. Во сколько часов уснула и долго ли проспала — Лиля не знала. Ночью ей снились цветы, голуби, потом приснился симфонический концерт в Зале Чайковского, и кто-то в соседних рядах то и дело бил большой палкой об пол и не давал слушать музыку. Вдруг музыка неожиданно оборвалась, и перед глазами вновь поплыли цветы, сизые голуби…

Разбудил Лилю сибиряк. За окном стояло раннее солнечное утро. Пассажиры были уже на ногах.

— А где же вы спали, Николай Иванович? — спросила Лиля, когда открыла глаза и увидела воспаленные веки своего доброго спутника.

Сибиряк привычно лихим жестом расправил усы:

— Нам, шахтерам, не привыкать. Доберусь до дома — отосплюсь.

— Если б я знала, ни за что бы не легла на эту раскладушку.

Николай Иванович пригласил Лилю завтракать. В голосе его звучала отеческая доброта:

— Умывайтесь — и в буфет. Завтрак я уже заказал, через час вылетаем.

Лиля чувствовала над собой власть этого доброго рабочего человека, и ей становилось легче.

Завтракать она наотрез отказалась. Несмотря ни на какие уговоры Николая Ивановича, она выпила только стакан кофе и съела яблоко.

В десятом часу объявили посадку. Лиля села рядом с Николаем Ивановичем. Когда моторы взревели и самолет пошел на подъем, она крикнула ему на ухо:

— Через несколько минут полетим над родной землей. Кажется, вечность ее не видела.

Николай Иванович закивал головой и сказал, что в этих местах в сорок четвертом году ему приходилось воевать.

Наконец самолет набрал высоту и пошел ровным, твердым курсом. Лиля смотрела в окно, стараясь разглядеть крошечные домики деревень, около которых в зеленых пятнах лугов и перелесков серебристо извивались речки, зеркальными овальцами поблескивали озера.

Глядя на разноцветные квадраты и пятна земли, она думала о дедушке, об одинокой няне Марфуше. Иногда на ум приходили Струмилин и Таня.

Равномерный гул мотора убаюкивал, а неприятное ощущение в ушах казалось таким, будто в них налилась вода.

И вдруг снова перед глазами всплыл образ деда.

Это было в войну, в ненастный осенний вечер, когда они еще не съехали с дачи. Однажды дедушка трое суток не появлялся дома, все время пропадал в клинике. Палаты были до отказа забиты ранеными фронтовиками. По нескольку часов подряд профессор Батурлинов не выходил из операционной. Не выходил до тех пор, пока ему не приказывал отдохнуть главный врач госпиталя. Спал в своем кабинете.

В тот вечер дедушка вернулся домой сердитый, усталый и голодный. Няня Марфуша ворчливо кормила его, потом грела для ванны воду. Заснул дедушка сразу же, как только Лиля закрыла в его кабинете фрамугу и на цыпочках вышла.

А через час, как назло, зазвонил телефон, который Марфуша укутала в свою старую поддевку и прикрыла пуховой подушкой. Треск звонка был слабый, приглушенный, точно доносился откуда-то из-под земли. Дедушка спал и не слышал звонка, а няня, набросив на телефон еще и старое ватное одеяло, не переставала ворчать:

— Ишь, названивают, другого дела у них нет!..

Во втором часу ночи дедушка проснулся, посмотрел на часы и быстро встал.

— Вот это здорово! Пять часов на одном боку!.. Неужели никто не звонил? — спросил он Лилю, сидевшую за письменным столом, на котором горела зеленая настольная лампа. Она читала Джэка Лондона. Длинными осенними вечерами, когда свистит в трубе ветер, Лиля боялась оставаться одна в своей комнатке и, прокравшись в кабинет деда, калачиком сворачивалась у него под боком или садилась за книгу, накрывшись теплым дедушкиным халатом.

Перехватив взгляд деда, упавший на забаррикадированный телефон, Лиля ничего не ответила. Дедушка все понял. Он только собрался поругать няню и Лилю за их затею, как в дверь громко постучали.

Накинув на плечи халат, дедушка пошел открывать дверь. Следом за ним в коридор зашел незнакомый военный в фуражке с малиновым околышем. С дедом он говорил сухо и резко. С башлыка его брезентового плаща стекала вода, к сапогам прилипли ошметки черной грязи. На улице лил сильный дождь.

В памяти Лили отчетливо запечатлелось, как военный несколько раз назвал известную фамилию, которую она не раз слышала по радио и читала в газетах. Военный сказал, что он сам лично звонил профессору несколько раз из наркомата, но к телефону никто не подошел. Дедушка завел военного в свою спальню и показал ему заваленный подушкой и одеялом телефон. Увидев это, военный начал нервничать и сказал, что об этом безобразии он доложит лично заместителю наркома и за последствия не отвечает.

Дедушка внимательно выслушал военного и спросил, какой экстренный случай привел его к нему на дачу в ночное время. Оказалось, в госпиталь привезли раненого командира, которому необходима срочная операция. Фамилию раненого Лиля сейчас забыла. Военный присел на диван, а дедушка тут же связался по телефону с госпиталем. Вначале говорил с дежурным хирургом, потом с главным врачом. Закончив телефонный разговор, он положил трубку и сказал военному, что у доставленного в госпиталь командира ранение неопасное и что операцию эту может сделать рядовой врач. Он даже смягченно упрекнул военного:

— И стоило из-за этого поднимать тревогу! Сделать эту операцию проще, чем обработать фурункул. Ее делают студенты-практиканты!

Военный не дослушал деда до конца. Он встал и тоном, в котором прозвучала нота плохо скрытой угрозы, сказал:

— Я выполняю личное приказание заместителя наркома! Вам необходимо срочно явиться в госпиталь и сделать операцию! — и он снова назвал фамилию раненого.

Дедушка распрямился во весь свой большой рост и сверху вниз грозно посмотрел на военного:

— Через три часа я буду делать сложную операцию солдату, которого с тяжелым ранением доставили с передовой, — он посмотрел на часы. — Его сейчас готовят к операции. Жизнь солдата в опасности. А вытащить осколок из мышц голени может даже хирургическая сестра. Вот так-то, майор. Вы свободны.

Майор встал. Он долго молчал и несколько удивленно смотрел на деда, потом процедил сквозь зубы:

— Профессор, не забывайте, от кого исходит приказание. Будьте благоразумны. Это мои последние слова.

Дедушка прошелся по комнате и резко повернулся к военному:

— Кто вы такой, позвольте вас спросить?

— В данном случае это не имеет значения. А если вас интересует — могу представиться, — военный протянул профессору удостоверение с толстыми красными корками.

Дедушка посмотрел удостоверение и вернул его военному. Заложив руки за спину, он снова, на этот раз обеспокоенно, зашагал по кабинету. Угловатая тень от его фигуры, падая на желтые бревенчатые стены, плавала, как черная туча, с каждой секундой меняя свои формы и размеры. Майор следил за ним взглядом и ждал. А дедушка о чем-то думал и был суров лицом. Потом он резко остановился и вскинул голову. Голос его звучал мягко, спокойно:

— Так вот, майор, я напомню вам один исторический пример, и вы должны меня понять. Только заранее замечу, что я ничего дурного не хочу сказать о раненом, к которому вы меня вызываете. Я просто вспомнил одну деталь. Одну маленькую, но важную деталь… Великий Наполеон, тот самый Наполеон, который показал миру образцы гениальной стратегии и полководческой храбрости, был настолько скромным солдатом, что о многих его ранениях никто из окружающих не знал. Разумеется, кроме личного врача. И только на острове Святой Елены, когда, прежде чем похоронить императора, стали обмывать его тело, люди узнали еще об одном величии Наполеона. На теле его обнаружили более десятка доселе никому не известных боевых рубцов и шрамов, — профессор умолк и продолжал ходить по кабинету с сомкнутыми за спиной руками. Теперь он говорил на ходу: — Вы меня поняли, майор? Я распоряжусь, чтобы эту пустячную операцию сделал мой ассистент Иванов. Сегодня ночью он дежурит. Можете это же самое передать главному врачу.