Валя пожала плечами.

— А ты слышала, — спросила она, — что под Сталинградом целая немецкая армия попала в окружение?

— По-моему, враки, — легкомысленно отмахнулась Ася. — Хотя болтовня идет. Подумаешь — армия! Что для немцев одна армия? Солдат у них знаешь сколько? Чтобы всех перестрелять, не хватит пуль. Как все-таки жалко, — продолжала она, — что вечер сорвался! Видела, какое у меня платье? Я так торопила портниху — житья ей не давала…

Не получив приглашения на торжество, комендант тем не менее нес ответственность за порядок, и поэтому он, забыв об обиде, принял все меры, чтобы ничто не омрачало веселья пирующих завоевателей. В рождественский вечер в городе велось усиленное патрулирование, вокруг госпиталя дежурили расчеты пулеметчиков. Об одном только забыл Хольбер — о небе. Поздней ночью, когда разгулявшиеся офицеры, заглушая оркестр, нестройно горланили «Мы идем на Мадагаскар», над городом появилось несколько самолетов. По темному небу беспокойно зашарили лучи прожекторов. Залаяли зенитки. Пирующие продолжали веселье, не слыша бешеной стрельбы. Карающий гул самолетов неотвратимо надвигался на ночной город. Оторвавшись от плоскости бомбардировщика, тяжелые бомбы устремились вниз и вонзились прямо в ярко освещенное здание госпиталя.

Оглушительный взрыв потряс окрестности. Завыли сирены. Самолеты ушли на восток.

Финал рождества для гитлеровцев был плачевным. Наутро жителям прилегающих улиц не разрешалось выходить из домов. Санитарные автобусы вывозили останки. Всех убитых немцев отправили в цинковых гробах в Германию.

В штабе авиационного соединения царил глубокий траур. Из Берлина срочно вернулся генерал Рихтер. Фашистское командование особенно досадовало по поводу гибели офицеров-летчиков. По самым скромным подсчетам за один рождественский вечер немцы лишились нескольких экипажей. И каких экипажей! Все погибшие при ночной бомбежке имели высокие награды рейха, еще за прошлогодние налеты на Москву.

Валя теперь постоянно слышала, что в частях «люфтваффе» почти не осталось старых, опытных летчиков. За обедами у генерала поговаривали, что положение в воздухе изменилось самым разительным образом. От былого господства черных крестов не осталось и следа. Теперь хозяевами неба становятся красные звезды.

— Да, — согласился с подполковником задумчивый генерал Рихтер, — чтобы воспитать настоящего летчика, нужны годы. Ветеранов своих мы потеряли, а смены им я пока не вижу. Нет, не вижу! Да и откуда ей появиться? Молодые летчики почти не возвращаются на базу.

Наблюдательной девушке не стоило труда заметить, как изменилось настроение в штабе. В казино и в буфете раскупалось все вино. Даже заслуженные офицеры напивались до потери сознания. Валя слышала, как возмущался генерал Рихтер. Он выговаривал подчиненным за то, что летчики даже на задания стали вылетать под хмельком. Рассерженный генерал взывал к чувству офицерской чести. Но даже грозные генеральские «разносы» не могли поднять былого воинственного духа. Настроение на базе было подавленным. Подливали масла в огонь летчики, прибывавшие на пополнение из Франции и Германии. Они рассказывали невеселые вещи и ругательски ругали рейхс-маршала Геринга. В свое время Геринг хвастливо заявлял, что над Германией не посмеет появиться ни один вражеский самолет. А сейчас англичане и американцы систематически бомбят все крупные города рейха. Гамбург, например, беспрерывно бомбили в течение десяти суток три тысячи самолетов. Сбрасывались такие тяжелые мины, что от взрыва каждой разлетался в прах целый квартал. От города не осталось и пятой части.

Доставалось Герингу за то, что он якобы ввел в заблуждение фюрера и фактически погубил армию Паулюса. Геринг обещал наладить надежный воздушный мост в сталинградский котел с тем, чтобы окруженные не знали ни в чем недостатка. На самом деле «воздушный мост» Геринга рухнул с первых же попыток.

До слуха Вали, хозяйничавшей на кухне, долетали разговоры офицеров-летчиков о положении войск окруженной 6-й армии.

— Генерал-полковник Паулюс произведен в фельдмаршалы, — объявил чей-то голос, и Валя услышала шорох разворачиваемой газеты. — Приказ фюрера. Командующему в Сталинград доставлен фельдмаршальский жезл.

После некоторого молчания чей-то пьяный мрачный голос изрек:

— Живой собаке лучше, чем мертвому льву.

От пьяного офицера потребовали объяснений, и он все тем же мрачным голосом заявил, что сам он предпочел бы быть рядовым солдатом одной из частей, расквартированных во Франции, нежели получить высокий чин фельдмаршала, находясь в блокированном Сталинграде. Из русских снегов не выбраться никому, это ясно даже несмышленому ребенку. Какой толк от этих предсмертных наград? К осажденным не смог пробиться даже Манштейн с его танками. А теперь вся территория котла простреливается русской артиллерией. Солдатам и офицерам несчастной 6-й армии остается одно — молиться.

— Неужели никому из них не удастся вырваться?

— Только в плен! — отрезал мрачный голос.

— Я предпочел бы застрелиться, — высказался кто-то из молодых офицеров. — Говорят, всех пленных русские угоняют в Сибирь и там заставляют работать на рудниках, под землей.

— Сколько панихид будет отслужено в бедной Германии!

— И все-таки лучше пуля в лоб, чем бесчестье в плену! — настаивал молодой офицер.

— Аминь! — насмешливо заключил мрачный голос.

В первых числах февраля Берлин официально объявил о поражении армии фельдмаршала Паулюса. О причинах несчастья не было сказано ни слова. Авиационные офицеры объясняли сталинградскую катастрофу бездарностью пехотного командования. «Опять подвели эти свиньи-пехотинцы!»— ругались они. Однако вместе со всеми офицерами авиабазы вынуждены были соблюдать объявленный Берлином трехдневный траур по дивизиям, погибшим на берегах Волги. Берлинское радио в эти дни без конца передавало похоронные мелодии. В газетах зазвучали призывы к тотальной мобилизации.

В последний день траура генерал Рихтер собрал офицеров своего штаба и объявил о том, что на базу прибывает важный гость из штаба Геринга.

— Я просил бы господ офицеров, — произнес генерал, — отнестись к приезду со всей серьезностью.

Деликатный намек командующего был слишком прозрачен. За последние дни Рихтер объявил несколько выговоров за безудержную пьянку.

— Господин генерал, разрешите вопрос? Вы читали сегодняшние газеты?

— Дайте посмотреть, — потребовал Рихтер. Ему подали номер газеты.

Внимание генерала привлекло опубликованное заявление рейхсминистра пропаганды Геббельса. Впервые за всю войну он вынужден был публично признать: «Мы переживаем на Востоке военное поражение. Натиск противника в эту зиму предпринят с ожесточением, превосходящим все человеческие и исторические представления».

Отбросив газету, генерал твердо заявил:

— Не дело солдата забивать себе голову газетной чепухой. Наш долг — сражаться, и мы, если это понадобится, умрем на своем посту.

В запальчивости генерал не сразу сообразил, что «газетной чепухой» он называл официальное заявление главного пропагандиста и идеолога рейха.

— Я вас не задерживаю, господа, — отпустил он подчиненных и, чтобы скрыть замешательство, первым вышел из комнаты.

К приезду гостя из Берлина штаб готовился тщательно. Генерал лично интересовался винами, спрашивал, остался ли французский коньяк. Наконец Вале и ее помощнице был дан приказ готовить праздничный обед. Генерал Рихтер с несколькими офицерами поехал встречать важного гостя.

Представитель штаба Геринга оказался пожилым человеком в чине полковника. После короткого совещания его пригласили в столовую. Генерал предложил полковнику сесть рядом и завел непринужденную беседу. Во время разговора Рихтер не забывал следить за подчиненными. Офицеры, сдерживаемые острыми генеральскими взглядами, едва прикасались к рюмкам.

Чопорную обстановку за столом разрядил сам берлинский гость. После нескольких рюмок лицо его раскраснелось, и в ожидании кофе он позволил себе расстегнуть крючки мундира.