Наконец старший команды вытащил из кобуры револьвер и направился к вырытой яме. Двое солдат полезли в кузов машины и сбросили оттуда несколько лопат. Мария Петровна прижала к себе притихшего ребенка и ладонью закрыла ему глаза.

— Сейчас, сейчас, сейчас… — бормотала она, словно в беспамятстве.

Иван Иванович расправил плечи и, оступаясь на мерзлых комьях земли, первый подошел к краю ямы. Рядом с ним встала Мария Петровна с ребенком на руках. Солдаты прикладами подогнали дочерей Галю и Веру. Загремели автоматные очереди. Кое-как забросав могилу, замерзшие солдаты поспешно залезли в кузов, и машина уехала.

На притихший город опускалась поздняя декабрьская ночь.

Навести справки у Рудольфа поручили Майе Серовой.

— Подозрительный человек у меня есть, — сказал Рудольф. — Я был вынужден принять его. Но в организацию он не входил и никого не знал.

— Может быть, кто-нибудь из наших сам попытался привлечь его? — высказала предположение Майя.

Лейтенант решительно затряс головой.

— Не может быть! Я бы об этом знал. Майя задумалась.

— Если это тот, кого мы подозреваем, — сказал она, — мы могли бы его опознать: один из наших видел его в гестапо.

— Так в чем тогда дело? Ведь имеется фотография! — Открыв шкаф с документами, Рудольф достал тоненькую папочку и протянул ее Майе. К анкете, заполненной крупным разборчивым почерком, была приложена бледная фотография худого изможденного мужчины, остриженного наголо. Тонкая шея, испуганно вытаращенные глаза.

— Анатолий Злобин, — прочитала Майя. — Да, припоминаю. Пришлось ему подыскивать родственников. Освободился он едва ли не вместе с Грековым. Во всяком случае в лагере они были вместе.

Она снова вгляделась в худое лицо незнакомого мужчины. Неужели он?

Вручая ей фотографию для передачи в город, Рудольф заметил, что снимок, видимо, сделан вскоре после освобождения из лагеря и что сейчас подозреваемый может выглядеть гораздо лучше. Впрочем, прибавил он, не настолько, чтобы его нельзя было узнать: выражение глаз Злобина должно остаться прежним. Если они освободились вместе с Грековым, то вот и ответ на вопрос, почему Грекова арестовали. Они могли встречаться в городе, разговаривать. Вполне возможно, что Греков кое в чем пооткровенничал со старым товарищем по несчастью.

— Да, но Еня? — возразила Майя.

— О ней он мог догадаться сам. Девочка слишком часто уходила в город и в лес. Допускаю также мысль, — продолжал Рудольф, — что за ней вообще велось наблюдение. И давно. Не забывайте, что в гестапо работают очень подозрительные люди. Подозревать — их профессия.

— Странно, — сказала Майя, — что за все время я ни разу не встретила этого Злобина. Он совсем не обращается в медпункт.

— Да, — согласился Рудольф, — человек скрытный. Через день фотография из Петровки была доставлена на квартиру Раи Беловой.

— Он! — сразу же сказал Алтай, едва Володя выложил перед ним бледный снимок худого мужчины с испуганными глазами.

— Посмотри внимательней, — попросил Володя.

— Ну вот еще! Его невозможно спутать. Он самый!

— Та-ак… — протянул Володя, пряча фотографию. — Дело ясное. Ну, что будем делать?

У Алтая гневно сузились глаза.

— Ты что, — спросил он, — забыл о Ене? А о семье Воробьева?

— Нет, дорогой мой, не забыл. Такое не забывается. И не забудется.

— Тогда зачем спрашиваешь? Собаке — собачья смерть!

Ладно! — Володя решительно хлопнул ладонью по столу. — Что заслужил, то и получит.

Приговор над предателем привели в исполнение недалеко от Петровки. В тот день к Анатолию Злобину, рабочему на торфоразработках, обратилась закутанная в платок женщина (это была Майя Серова). Она сказала, что один человек, знакомый Петра Грекова, вынужден скрываться в городе. Он попросил напомнить Злобину, что знает его еще по лагерю на Взгорье. У этого человека на руках какой-то важный документ, который передал ему Петр Греков перед самым своим арестом. От Злобина требуется совсем немного — незаметно пробраться в город и повидаться с этим человеком.

— А как я его найду? — поинтересовался Злобин, безучастно глядя себе под ноги.

Майя заверила, что в городе Злобина встретят надежные люди и проводят. Самое сложное — это выбраться из Петровки. Говорят, что каждого, кто отлучается с работы, немедленно берет на заметку сам лейтенант, руководитель предприятия.

— Как-нибудь, — ответил Злобин. Как раз этой трудности он не боялся.

Подпольщики рассчитывали, что за разрешением съездить в город Злобин обязательно обратится к Рудольфу. Это входило в тщательно разработанный план расправы с предателем. Так оно и вышло.

Отпрашиваясь с работы, Злобин таинственно намекнул немецкому лейтенанту, что он обязан отлучиться по весьма важному делу. Рудольф понял намек и проникся готовностью помочь Злобину сегодня и помогать впредь. В частности, он заявил, что сам тоже собирается в город и предложил подвезти его в своей бричке — места хватит.

Ничего не подозревавший предатель совсем не обратил внимания на то, что Рудольф на этот раз правил бричкой сам. Выехав из поселка, немецкий лейтенант остановил подводу в том месте, где кусты подходили к самой дороге, а сам спрыгнул и ушел в лес. Тотчас возле брички, словно выросли из-под земли, появились двое. У одного из них было широкое скуластое лицо, он держал руку в кармане пальто.

— Слезай, — сказал он и, кивнув головой, приказал побледневшему Злобину идти впереди себя.

— Куда? — Злобин испуганно озирался. — Никуда я не пойду! Кто вы такие, чтобы приказывать?.. Ваше благородие! — неожиданно закричал он, надеясь на защиту немецкого лейтенанта.

— Иди, иди, сволочь! — негромко проговорил спутник скуластого и взял Злобина за воротник.

Когда немецкий лейтенант вернулся, в бричке никого не было. Три пары следов вели в лес. Рудольф уселся, разобрал вожжи и повернул подводу обратно в поселок.

В последние дни декабря фашистское радио не переставая горланило, что фюрер намерен решительно прорвать сталинградское кольцо. Чтобы вывести из окружения дивизии 6-й армии, создан танковый таран генерала Манштейиа. Доблестные танкисты пробиваются на помощь Паулюсу. И все же, несмотря на бодрые заверения берлинской пропаганды, трезвые головы отчетливо понимали, что судьба дивизий в кольце под Сталинградом решена с первого дня окружения, и печальный конец самой боевой армии рейха, как это ни горько было признавать, свидетельствовал об окончательном крахе надежд на благополучное завершение кампании в России.

Гитлеровское командование не жалело сил, чтобы скрасить безрадостные вести, доходившие с фронта.

В канун рождества тыловой штаб, расположенный в Велиславле, отдал распоряжение освободить помещение госпиталя. Из разговоров немецких офицеров Валя узнала, что госпиталь понадобился для рождественского праздника. Вино, музыка, веселье должны были помочь удрученным воякам забыть о поражении под Сталинградом.

— Мы им устроим праздник! — зловеще процедил Алтай.

Он не мог забыть зверской расправы гитлеровцев с семьей Воробьевых. Даже расстрел провокатора не умерил его гнева.

На рождественский бал, как стало известно, приглашены были шестьдесят высших офицеров штаба и расквартированных в городе частей. Приехало очень много летчиков.

Валя ожидала, что на торжество отправится и генерал Рихтер со старшими офицерами своего штаба, однако в самый канун праздника его вызвали в Берлин.

Комендант города майор Хольбер не получил приглашения на бал. Узнав об этом, Ася целый день проплакала — ведь она так готовилась к этому вечеру: сшила себе новое платье, достала украшения. И вот все рухнуло. Со слезами на глазах Ася уверяла Валю, что это происки врагов Хольбера, главным из которых она считала шефа гестапо Зихерта.

Он, рассказывала Ася, опять пошел в гору. Гестапо удалось арестовать несколько важных преступников, обезвредить подпольную организацию.

— Говорят, они взрывали целые поезда! Ты представляешь? — у Аси делались страшные глаза.