— Я хочу поговорить с твоей мамой.

— Зачем? Она уже знает, что не все продавцы воруют.

— У меня другой разговор. Хочу на тебе жениться.

— Сначала надо со мной поговорить, как ты думаешь?

— Ну давай с тобой. Предлагаю тебе руку и сердце.

— А где мы будем жить?

— Найдем квартиру.

— Нет, давай лучше у нас. Тимур с мамой в одной комнате, а мы в другой.

Он не ожидал, что она так легко согласится да еще и навстречу пойдет.

— Только у меня есть условие, — сказала Жанна.

— Любое!

— Ты должен учиться, должен восстановиться на третий курс. Тогда мы вместе окончим через два года. — Жанна училась на факультете дошкольного воспитания.

На нужное дело Алика уговаривать не надо, собрал он документы и отнес их в торговый техникум. Там он узнал, что конкурс будет бешеный, абитуриентов тьма, все в торговлю ринулись, непонятно, что с народом творится. Вопрос о его восстановлении будет решаться в августе, но хорошо, что ему не на первый курс, иначе был бы заведомо пустой номер — двенадцать человек на место.

Настал день, когда они подали заявление в загс и получили талоны в салон новобрачных. Жанна к тому времени написала отцу, и он прислал ей с БАМа триста рублей, у Алика само собой нашлось не меньше, они ходили по салону и покупали все, что хотели, кольца прежде всего, затем туфли, платье подвенечное белое, вместо фаты Жанна пожелала шляпку из гипюра, потом взяли такси и поехали за город на природу. Им было хорошо, весело, беззаботно, через два месяца они получат свидетельство о браке, сыграют свадьбу, а до этого купят себе надежную двухспальную кровать, ковер на стенку и обязательно цветной телевизор. Затем будут пробиваться в кооператив на квартиру, отец написал с БАМа, что если зять у них будет работящий и непьющий, он подарит молодым две тысячи к Новому году. Домой к Жанне они приехали в тот день поздно, устали, еще посидели чуток вдвоем на кухне, Тимур уже спал и мама спала, ей на работу рано вставать, и тут Жанна сказала:

— Почему-то тревожно мне, Алик…

— Да ты что, Жанна, бро-ось.

— То ничего не было, а теперь как будто все есть. Без всяких усилий… Так, мне кажется, не бывает.

— Как это без усилий? — возмутился Алик. — У меня даже седой волос появился, один, когда я за тобой бегал.

Мусаева отпустила его на три дня, как положено по закону, но Алик вышел на другой же день, сильно беспокоился за отдел, потому что Вах куда-то пропал и Алика не предупредил. Все его поздравили, и Мусаева тоже, она его уважала, не один раз говорила: «Таких продавцов, как ты, Алим, надо искать да искать».

Сегодня Мусаева пригласила его в свой кабинет, поздравила с законным браком.

— На свадьбу пригласишь? Достанем тебе балык, икру черную, индюка живого, если хочешь.

— На свадьбу приглашаю весь магазин, — сказал Алик. — А вас с мужем персонально.

— Спасибо, дорогой. Заранее скажи, какой тебе надо подарок. Гарантирую. А теперь о деле, Алим.

Оказывается, Вах уехал в командировку аж на две недели, а тут с бумагами непорядок, надо, чтобы Алик подписал заборные листы на две тысячи шестьсот рублей. Товара пока нет, но все будет в ажуре в самое ближайшее время.

— Нет проблем, — сказал Алик. — Если моя подпись действительна, хоть сейчас.

Мусаева в торге на хорошем счету, ей доверяют, она отличник советской торговли, дело свое знает четко и ведет магазин 7/13 от победы к победе. Алик здесь уже девять месяцев и настоящей ревизии при нем не было еще, хотя ревизоры раз пять наведывались. Зимой женщина-ревизор подписала акт со слов, даже смотреть ничего не стала, правда, Вах сказал Алику, чтобы он положил в карман ее пальто сто пятьдесят рублей в виде премии. В другой раз Мусаева сама дала Алику двести рублей и велела сбегать в ювелирный, взять золотое кольцо поприличнее. Алик сбегал, купил за сто девяносто три, отдал Мусаевой, но через пять минут побежал обратно, менять размер на девятнадцать с половиной. Зато торговля шла без лихорадки и премиальные были, а то с одной стороны тебе покупатель нервы мотает, а с другой стороны ревизоры жить не дают, и все это при зарплате ниже среднего.

Короче говоря, Алик подписал заборные листы на две шестьсот. Он верил Мусаевой больше, чем самому себе. И пошел работать.

Но куда подевался Вах, какая-такая командировка? Он же продавец, а не снабженец. В отпуск Вах собирался в конце лета, а сейчас только начало. Как бы так не вышло, что после своей командировка липовой Вах не ушел в отпуск, тогда и свадьбу как следует не подготовишь. Кто теперь достанет Алику джинсы сорок шестой, второй рост? Без Ваха прямо-таки как без рук. Вертеться за прилавком Алик привык один, но теперь с бумагами придется дело иметь, всякие сальдо-бульдо. Тяжело стало Алику, и Мусаева пошла навстречу, оформила помощником продавца своего племянника, здорового амбала, молодого, но волосатого на руках, на груди, на шее, весь будто каракулевый, хотя лет ему семнадцать-восемнадцать. Она его оформила, чтобы Алику было полегче, но амбал сидел как пень весь день, да еще и на Алика смотрел начальником.

— Ты джинсы не можешь достать? — спросил его Алик между делом. — Сходи, поищи фарцов, богом прошу, сорок шестой…

Амбал даже договорить ему не позволил:

— Я на работе, понял? Зачем «сходи-поищи», я тебе не шестерка.

А сам Алик не может вырваться, свободной минуты нет, да теперь еще две шестьсот повисли, надо их отрабатывать, касса ждет-не дождется. После работы он поехал домой к Ваху, узнать в чем дело, там жили какие-то гости из Тбилиси, вся квартира была заставлена до потолка одинаковыми ящиками, пахло фруктами; гости сказали, что Вах уехал с девушкой на Черное море, и тут дураку ясно, что вернется не скоро, а если пораскинуть мозгой и кое-что сопоставить, то — совсем не вернется.

Ладно, до свадьбы Алик потерпит, осталось не так уж много, а там придется искать другое место, без Ваха сразу стало плохо, по всем швам затрещал не только винно-водочный отдел, но, кажется, и весь 7/13…

Понедельник тяжелый день, но этот в жизни Алика оказался самым тяжелым из всех понедельников. Прямо с утра Мусаева позвала его в кабинет, закрыла дверь на ключ изнутри, села за стол и поставила на него свои голые локти.

— Ответственное дело надо решить, Алим. — Глаза у нее желтые, как у кошки, лицо круглое, прическа гладкая, сильно она на кошку похожа и говорит мягко, мурлыкает: — Очень ответственное дело, Алим. Тебя касается, меня касается, всего нашего трудового коллектива касается. — Она выложила перед Аликом целую кипу заборных листов. — Надо подписать, дорогой, а потом покроем. За счет дефицита.

Если бы на Алике не висели две шестьсот, он бы подписал, не глядя, но — висели, и еще он теперь не один, а с Жанной. Алик молча взял пачку обеими руками, перебрал один за другим все листы, голова у него башковитая, не нужны ему ни счеты, ни электронные калькуляторы, быстро подсчитал все и получилось ни много ни мало — сто тринадцать тысяч с какими-то там рублями. А товара на такую сумму и близко нет. Откуда такой бешеный остаток? Когда он вырос?..

Не хотел бы он вспоминать про тот скандал Ваха с Мусаевой, но теперь волей-неволей пришлось вспомнить. Обычно разговор Ваха с Мусаевой был спокойным, деловым и коротким, но в тот раз бубнящие, сердитые их голоса привлекли внимание Алика, тем более, что и его имя было помянуто раза два-три. Он вышел в коридор, непривычно было слышать здесь базарную ругань, будто Вах собирался ее зарезать как минимум. Горячий человек Вах, грузин, но и Мусаева, хотя и не грузинка, тоже кавказская женщина, нашла у них коса на камень. Алик, сам не зная, зачем, потянулся на скандал, подошел к двери и услышал, как Вах кричал: «Сначала ты положишь, а потом я положу!» — ему нипочем, он с ней, как с Розой, в гробу видел ее заслуги, даже прокурора ее не боится. Впрочем, Алик знает, Вах может никого не бояться, есть у него для этого оч-чень веские основания. На крик Ваха Мусаева заговорила потише, все пыталась убедить его: «Ты подпишешь, а я тебя в психбольницу положу, там у меня знакомый врач, дадут справку, что невменяемый и все». Но Вах не соглашался: «Сама иди в психбольницу! Положи свои восемьдесят, тогда и я положу свои сорок». Тут и думать нечего, речь у них шла не о копейках. Теперь выходит, Вах листы не подписал и укатил с девушкой на Черное море, а Мусаева взялась Алика обрабатывать, хотя прежде Алик никогда ничего не подписывал, все делал Вах.