Вообще странная… Совместить в одном месте такие органы…

Когда он вернулся, вымытый и освеженный, Елена Андреевна лежала вверх животом с согнутыми коленками, которые развела тут же, как только он подошел, поэтому он, не раздумывая, влез между них и сходу всадил себя в открывшееся влажное отверстие.

Она радостно закатила глаза.

‒ Я уже хотела идти помочь тебе подмываться… Тихо, не толкай так, разбудишь…

Они опасливо повернули головы к Ирине и встретились с ее взглядом. Разбудили таки…

‒ Ах вы какие… ‒ прошептала она и стала придвигаться к ним поближе, ‒ прям так, без меня?.. Какие самостоятельные вы у нас теперь… Совсем взрослые.

‒ Твоими стараниями…

Пока мама это говорила, Виктор незаметно подтолкнул ее в бок, и та сразу поняла намек:

‒ Бегом зубы чистить!

‒ И в самом деле… ‒ растерянно произнесла Иринка, прикрывая рот рукой. ‒ А вы уже успели почиститься?

‒ Успели, как видишь.

‒ Противные.

И перелезла через них, намеренно прогладив спину мужа паховой волосистостью.

‒ Давай сзади, а? ‒ прошептал Виктор. ‒ Пока ее нет. Мы еще не пробовали так.

Елена Андреевна улыбнулась и без разговоров перевернулась на колени, упершись руками в постель.

‒ Нет. Ниже.

И легко надавил на ее плечи. Она послушно подалась висящей конусами грудью к простыни.

‒ Еще ниже. Вот так. А здесь выше.

И она выставилась так, как это делает Иринка, когда ей очень хочется шалить. Разве что не виляла ягодицами…

Ее помокревшие голые губки так удобно выставились из-под попки… но он сильно развел руками ягодицы и внезапно поцеловал ее в другое отверстие, ощутив губами плотный круглый валик, мгновенно сильно сжавшийся и втянувшийся вглубь от этого прикосновения.

‒ Витька! Не смей! Ты что? Это место не для этого.

‒ Я просто хотел проверить… это противно или нет…

‒ Ну и… что?

Она, отпрянувшая от него на бок от скверного поцелуя, смотрела теперь исподлобья ему прямо в глаза, ожидая ответа.

‒ Совсем не противно. И пахнет приятно, лучшими французскими духами.

Она не выдержала серьезности, прыснула смехом.

‒ Ты и в самом деле противнючий. Не будешь больше?

‒ Нет.

И она вернулась в прежнее положение. Спешно. Ирка ведь скоро прилетит. А они при ней так не смели. Слишком непристойная эта поза. И тогда, неделю назад, тоже не смели. Она давала так только Сергею… но это было целую вечность назад…

А ему так захотелось сейчас всадить именно туда, в только что поцелованную точку, пахнущую Парижем, и чтобы она помогала ему своей рукой, и чтобы ей от этого было невыносимо приятно, а главное, чтобы вошла Ирка и увидела, куда он наслаждает ее маму…

Но он вошел туда, куда положено природой, так великолепно все придумавшей… и она закачалась ходуном взад-вперед, и ей было немыслимо приятно, он это чувствовал, так же приятно, как и ему, а может быть еще приятней… Хотя она почему-то все пыталась отстраниться, ах да, Ирка, Ирка сейчас прилетит… увидит, стыдно будет, ну и что же, пусть увидит, да она уже рядом стоит, подкралась, вот и мама ее увидела, и уже не отстраняется, а идет навстречу и сжимает его, сжимает, мягко, осторожно, нежно, и втягивает в себя, словно всасывает губами, а Ирка уже рядом с нею лежит, попкой к нему, и что-то ей шепчет, только по губам можно разобрать: тебе хорошо так, мама, тебе так хорошо, правда? А та ей что-то отвечает, тоже одними губами, но он не мог разобрать, что… а потом вдруг услышал знакомое биение пульса у нее внутри, одно, второе, третье, четвертое… и она стала проваливаться вперед, увлекая его за собою, растягиваясь по постели, вперед руками, все еще держа приподнятой свою попку, не желая выпускать его из себя… пока не растянулась на животе и не замычала протяжным выдохом, что все, она уже…

Иринка мгновенно подтянулась на колени, в ту же самую позу, только чуть шире расставив ноги, она видела, что он не кончил, кончила только мама, и как он вынул из мамы своего совсем мокрого и раскрасневшегося мужика, еще выше выставила зад и он воткнул в нее не вытирая, а она тоже была уже невозможно мокрая, но впустила в себя так упруго, что ему показалось, что он вошел не туда, куда надо, он даже глянул вниз, а ягодицы и не нужно было раздвигать, все и так было видно, так немыслимо она изогнулась своим телом, но он все равно раздвинул их пошире, чтобы лучше видеть это отверстие, выставленное прямо вверх, коротенькой изогнутой щелкой, призывно сжимающейся и разжимающейся, выступающей и снова втягивающейся, во все нарастающем и усиливающемся ритме, и тот же ритм он ощущал в сокращениях ее влагалища, у самого входа, а потом и в глубине, таких же судорожных и частых, только на мгновения запаздывающих, это были одни и те же сокращения, одни и те же, одного и того же… он и раньше это видел, но совсем не так, совсем не так, тогда она была еще никем не попробованная, кроме него, и было совсем не так, как сейчас, ведь в этом отверстии уже побывал ранее незнакомый твердый мужской отросток, и теперь она призывала его снова, прямо сейчас, войди, где ты, где ты сейчас, ну почему тебя нет, когда я так тебя хочу, появись, я приму, прямо сейчас, мне мало, мало, мало одного…

Он толкал ее все сильнее, в такт ее учащающихся тонезмов, а она слегка повизгивала при каждом толчке, сначала игриво, потом как-то надрывно, судорожно. А потом вдруг у нее во влагалище все заходило ходуном и она закричала. Она никогда раньше так не кричала. И никогда у нее внутри не бывало такой бури. И он испугался.

‒ Мама! Мамочка моя! Ма-а-м-а-а! Я не могу-у! Мамочка родненькая, сделай что-нибудь, сделай что-нибу-у-дь, прошу тебя…

Ее пальцы впились в простынь, кулачки побледнели от напряжения.

Елена Андреевна привскочила, глаза ее наполнились ужасом, она уставилась в глаза дочери, лихорадочно пытаясь что-то в них прочитать.

‒ Что? Что? Тебе плохо? Девочка моя, скажи, что? Ну, быстренько, говори… говори…

‒ Не-е-т! Нет! Мамочка моя… Хорошо! Господи, как хорошо! Сделай что-нибудь… Скажи, чтобы он не останавливался… пусть е… пусть он меня е.-.-., скажи ему! Мне мало! Ма-а-ло! Я хочу! Хочу! Господи, как мне сладко!..

И он поверил ей и сам начал сходить с ума… И со всей силы принялся долбить ее так, будто хотел за что-то отомстить… И она вся с ног до головы покрылась восторгом, завизжала и зарычала, задрожала всем телом, вытянув вперед шею, словно лебедица, потом задергалась всем влагалищем и вдруг полилось с нее горячее, обильное, прямо ему на бедра и на колени… один, два, три толчка… а она бессильно повалилась вперед, с громким хлюпом соскочив с напряженного донельзя кронштейна… и продолжая сжимать промежность и выплескивать прозрачную магму прямо на простынь меж расставленных ног…

А он так и остался стоять на коленях, ошеломленный и испуганный, с торчащим, как бревно, отростком, синюшно-красным и блестящим от покрывающей его влаги…

Елена Андреевна сразу обняла ее, прильнула к ней всем телом, укрыла ее попку своей ногой… Крепко обняла, но у Иринки вдруг начался озноб, она повернулась к маме лицом, прижала дрожащие кулачки к своей груди и спряталась так в маминых объятиях.

Прошло несколько минут, пока она успокоилась.

‒ Мамочка, что это было? Я поехала, да? ‒ тихо зашептала она. ‒ Совсем поехала?

‒ Ну что ты, милая… Никуда ты не поехала… Все уже хорошо.

‒ Я ругнулась…

Виновато сжала плечи, будто ожидая наказания.

‒ Тебе дать по попе?

Хихикнула.

‒ Дай.

Мама и в самом деле легонько шлепнула ее, а попав взглядом на Виктора, засмеялась:

‒ А ты что выставился?

И той же рукой подхватила полотенце и, слегка приподнявшись, вытерла его напряженное мужское хозяйство, потом бедра и коленки. Деловито, по маминому.

‒ Приляг, Витя, все уже хорошо.

Но он только придвинулся поближе к Иринкиной спине и осел на голени. Перенесенный испуг отнял у него речь и соображение.

‒ Как мне было здорово… Никогда так раньше не было. Что это, не знаешь? ‒ снова зашептала Ирка.