— Кой черт перекрыты! Дорога на Мигаревку не перерезана. — Коржевский написал на листке несколько слов, передал ординарцу. — Давай! Одна нога здесь, другая — там! На словах передай всем: перерезать дорогу во что бы то ни стало!

Ординарец пришпорил коня. Коржевский доехал до бугра, вылез из рессорника. Сквозь утреннюю дымку видны фигурки партизан, залегших на подступах к селу. Они кажутся сизыми, расплывчатыми. Умолкнувшая было пушка снова забухала, изменив цель. Теперь снаряды ложились на Мигаревской дороге.

— Докумекали, вояки, когда все испаскудили! — выругался Коржевский.

И тут над мглистыми кронами деревьев по ту сторону села рассыпалась зелеными искрами ракета. Коржевский вздохнул с облегчением: Афанасьев оседлал дорогу. Крикнул через плечо:

— Общий сигнал наступления!

Варухин выстрелил из ракетницы, и стекла его очков засветились красным светом. Партизаны тяжелым бегом пустились к селу, но время было упущено, внезапности не получилось. Фрицы разобрались в обстановке и встретили партизан ураганным огнем. Партизаны залегли. Как их поднимешь, если пулеметы ведут именно с колокольни круговой обстрел? В село прорваться невозможно, а на затяжной бой не хватит боеприпасов. И все же кто-то пытался прорваться. Юрасю было видно, как несколько человек вскочили и тут же опять попадали.

— Ординарец!.. — крикнул Коржевский не оглядываясь. Никто не отозвался. — Эй, вы, кто там? — повторил он нетерпеливо.

— Все в разгоне, — ответил Присяжнюк.

— Любого разведчика ко мне!

Подъехал Кабаницын, с седла нагнулся к командиру.

— Скачи к тем болванам с пушкой, передай: если сейчас же не подавят пулеметы на колокольне, я расстреляю их собственной рукой! Вы, Антон Сергеевич, останетесь за меня, — повернулся он к Присяжнюку.

Тот козырнул. Коржевский поковылял к залегшим партизанам. Он шел, а перед ним курилась земля. Он шел, пока с него не сбило фуражку и самого не бросило на землю. Пополз ловко, пружинисто. Партизаны увидели рядом своего командира, зашевелились, стали передвигаться ползком, распластываясь.

По ту сторону села стрельба разгоралась все круче. Немцы под прикрытием пулеметов, установленных на колокольне, старались смять группу Афанасьева. Юрася так и подмывало ринуться на помощь другу. «Командир под огнем, комиссар врукопашную дерется, а мы прохлаждаемся на НП!» — злился он.

Вдруг точно колючий холодок пробежал по спине Юрася. Он посмотрел на саперную повозку и метнулся к ней.

— Опорожняй, живо! — крикнул он, подбегая.

Минеры, не понимая в чем дело, приняли слова Юрася за приказ, исходивший от старшего начальства, проворно выбросили из повозки имущество.

— Давай веревку и ящик шнейдерита! — продолжал командовать Юрась, вскочив в повозку.

Минеры притащили требуемое, и он понесся целиной к дороге.

Вот оно, село, виднеется, из-за бугра! И колокольня треклятая — доплюнешь, кажется… «Эх, была не была! Лишь бы в проулок проскочить, а там мертвая зона, пулеметы не достанут». Юрась погрозил кулаком: «Я вас выкурю!» И развернул лошадей.

— Стой! — требовательно раздалось сзади.

Юрась оглянулся. К повозке бежал Мясевич.

— Вы куда? — крикнул он хрипло, снимая автомат с плеча.

— Приказано на колокольне уничтожить пулеметы.

Мясевич не спросил, кто приказал. Он молча полез в повозку. На лице Юрася не то удивление, не то удовлетворение. Подумал: «А он все же молодчага!» И, махнув вожжами, свистнул. Повозка рванулась, колеса разгромыхали по кочкам, заклубилась, вздымаясь, серая пыль. Юрась гнал лошадей, вихляя с обочины на обочину. Вокруг свистели пули. Рот Юрася широко открыт то ли от крика, то ли от бешеной тряски. Повозку швыряло, подбрасывало, автомат, свисавший с шеи, больно колотил в грудь, гимнастерка на спине вздулась пузырем. С грохотом влетели в село, свист пуль прекратился. Юрась остановил лошадей возле высокой густой сирени, оглянулся. Мясевич ел его глазами. Юрась ему подмигнул: мол, порядок — и выскочил из повозки. Впереди за домом — церковная площадь. Осторожно высунулся, дуло автомата направил на звонницу, дал очередь и в досаде стукнул кулаком по стенке. Далеко, так гадов не выкуришь. Покосился на Мясевича, тот молча и выжидательно смотрел.

«Хм… а чего он за мной увязался? Жить надоело, что ли? — только сейчас пришел в голову Юрася этот вопрос. — Что ж, раз так…»

Юрась быстро отцепил вожжи, достал из повозки моток веревки, срастил, крикнул Мясевичу весело:

— Сейчас они у нас будут махен фай-фай!

Слова Юрася заглушило разорвавшимся поблизости снарядом. Юрась крикнул на ухо Мясевичу:

— Бегите вон туда, за кирпичный столб ограды, а я вас прикрою. Потом меня прикроете. Бейте по звонарям, не давайте нос высунуть! Ну, давайте живее!

Мясевич стоял и напряженно хлопал глазами. Происходит что-то невероятно странное, сбивающее его с толку. Ведь он пустился в эту рискованную вылазку лишь затем, чтобы разоблачить Байду, если тот, используя момент боя, решится перебежать с важными сведениями к врагу. А что получается? Байда им командует! Байда дает указание, как бить фашистов!

Потерявший терпение Юрась схватил Мясевича за плечо, встряхнул:

— Ты что, боишься? Тогда уматывай и не мешай!

Злость и чисто мужская обида перехватили горло Мясевича. Не рассуждая, не думая вообще, стремглав бросился к церковной ограде. Бежал зигзагами, согнувшись. По нему с колокольни дали очередь, но поздно: Мясевич — за надежным укрытием. Обернулся. Юрась ему ободряюще махал. Поднял вверх большой палец — подал сигнал. Мясевич ударил из автомата по проему звонницы, а Юрась тем временем, взвалив на плечо ящик со взрывчаткой, бежал на паперть. Вот он уже под карнизом у входа, толкнул дверь — не поддается, заперта изнутри. На голову посыпались обломки штукатурки. Это вражеские пули сбивают куски карниза. Чепуха… Вот ежели шарахнут гранату!..

Поеживаясь, Юрась проворно привязал к веревке камень, размахнулся, бросил вверх, стараясь накинуть конец на воронку водосточной трубы. Не попал. Сверху не переставая сыпалась кирпичная крошка: пулеметчики продолжали стрелять по карнизу, мешали Юрасю. Мясевич снова открыл огонь. Пулемет тут же умолк. Юрась забросил свою «колотушку» вторично, на этот раз удачно. Поскорей опустил ее вниз, заарканил ящик со шнейдеритом, вставил запал с кусочком бикфордова шнура.

У стены что-то прошипело. Юрась мигом распластался на паперти, и в этот же момент за оградой грянул взрыв. За ним другой, третий. По ступенькам застучали осколки. Юрась, не зная, что это артиллеристы выполняют старательно приказ Коржевского зажег шнур, и, поднатужившись, вздернул фугас под самую крышу. Конец веревки привязал к дверной ручке — и ходу!

Из-под ног брызнула земля. «Уснул чертов Мясевич, не видит, что лупят по мне!» — возмутился Юрась, заскакивая за спасительный столб ограды. Провел руками по взмокшему лицу и чуть высунулся посмотреть, горит ли бикфордов шнур, но не успел: кирпичный столб, за которым он прятался, вздрогнул, и Юрася швырнуло в сторону. «Зн-н-н-н…» — с ломящей болью заныло в его ушах… Он лежал навзничь, оглохший. Видел небо, видел церковь, но без колокольни: на ее месте клубилась бурая пыль.

Юрась с трудом сел, пошевелил руками, ногами — вроде на месте. В голове шум, во рту сухая кислятина. Вставал медленно-медленно, как столетний дед. Вокруг — пусто, точно взрывом шнейдерита смело всех на свете. Качаясь, пошел вдоль ограды, перебирая руками прутья, чтобы не упасть. Вдруг в трех шагах от воронки увидел Мясевича. Он лежал неподвижно, осыпанный комьями земли, правая рука неестественно вывернута, автомат валялся в стороне, из разорванной сумки высыпались различные бумаги.

Юрась пожалел отважного человека горькой мужской жалостью. Надо же, как не повезло — погиб от своего же снаряда! Юрась поднял его автомат и стал собирать запыленные листки. Внезапно взгляд его привлекла страничка с двумя стоящими рядом фамилиями, выведенными четким почерком Мясевича, однако он читать не стал, пересилив в себе любопытство. И не просто любопытство, а жгучий интерес. Ему страшно хотелось узнать, почему фамилии Байды и Вассы Коржевской соседствуют в бумагах Мясевича, чем привлекли к себе его внимание. Юрась вложил листки в сумку, приструнив себя: «Нельзя заглядывать в чужие бумаги. Нечестно».