— Фу-у-у… — выдохнул Юрась, чувствуя, как громко стучит его взбудораженное сердце.

Прошло еще минут сорок, а может быть, и больше. Холод стал пробирать не на шутку. Уж на что полушубки справные и штаны из одеял теплые, а и те не спасали. От долгого лежания на животе ломило спину. Юрась повернулся на бок, но не успел улечься поудобней, как в знакомых подголосках проводов появились новые звуки: приближался поезд. Купчак подал сигнал, скинул рукавицу и помял в ладони задубелый конец шнура. Юрась смахнул со ствола автомата налипший снег, приготовил запасной диск. Чунаев и Музгин, взяв оружие наизготовку, выжидательно смотрели на желтый световой кружок, возникший в замети. Неясный, он с каждой секундой становился ярче, отчетливей, из желтого превращался в белый и наконец вытянулся в острый голубой луч. Ветер, перегнав поезд, донес перестук его колес, пыхтенье паровоза. На какое-то время паровозный прожектор повис где-то в пространстве и замер. Дорога в этом месте делала поворот, и залегшим внизу партизанам показалось, будто поезд несется прямо на них. Но вот луч света вздрогнул и опять вытянулся в строчку, повернул, проскочил мимо того телеграфного столба, и в этот момент, когда он оборвался, Купчак дернул шнур.

Гром и яркий взблеск одновременно. Даже не взблеск, а красновато полыхающий огонь, озаривший весь состав поезда. Рвануло так, что паровоз, похожий на огромный обугленный обрубок, повалился набок и загрохотал с насыпи. С треском, со скрежетом сшибались, лезли друг на друга вагоны, сквозь снеговую пыль мелькали клубы пламени, сыпались обломки.

Юрась напряженно, жадно смотрел на хаотическую мешанину, на дело рук своих. В его глазах — восторг и ужас. Вдруг он подумал: «Почему не стреляют из вагонов? Не оклемались еще? Или затаились, выжидают, чтоб срезать нас в упор?»

Время шло, подрывники неподвижно лежали в укрытии. Потом Купчак приказал Юрасю и Музгину обследовать состав. Те вскочили и бросились короткими перебежками вдоль поезда. Передние вагоны разбиты вдрызг, несколько вагонов соскочило с рельсов, два — горели, но те, что были ближе к хвосту, стояли на колесах. На платформах — открытые, беспорядочно наваленные пушки без чехлов. Музгин встал на подножку, поглядел вблизи и спрыгнул на землю.

— Железный лом на переплавку. Видать, с передовой везут…

На тамбуре последнего вагона светился красный стоп-сигнал, на дверях — пломба. Людей — ни души. Юрась ударом приклада сбил запор, отодвинул дверь — зерно. Платон почесал затылок, хмыкнул. Медленно, не прячась, двинулись обратно. По-прежнему было тихо, только в низине уныло посвистывал ветер. Вдруг подрывники насторожили уши и прибавили шагу: им послышалось кудахтанье. И на самом деле, оно доносилось из вагона в середине состава. Юрась остановился.

— Это… это что же, курятник? Что мы подорвали, Платон? — спросил он голосом, осевшим от злости и досады.

Подбежали Купчак и Чунаев, послушали, чуть повернулись спиной друг к другу и ни с того ни с сего захохотали. Громко, заразительно… Вдруг Чунаев растопырил руки, озорно подпрыгнул.

— Ко-ко-ко, петушок! Курочка ряба, так вас перетак…

Смех как возник внезапно, так и оборвался. Музгин взял пустой мешок от мины, махнул Юрасю, и они пошли за зерном на корм лошадям. Купчак и Чунаев, прикрывшись капюшонами от колючего ветра, ожидали их. Чунаев, шмыгнув носом, сказал:

— Вот и первый блин…

— Я не люблю легких начал. Легкость на войне обманчива. А у нас здесь очень уж просто получилось: пришел, увидел, победил. Впредь вряд ли случится что-либо подобное… Мы должны быть настороже. Легкие победы, как правило, влекут за собой тяжелые последствия, — выложил Купчак свои соображения подчиненным, когда они собрались.

— Хоть бы эшелон оказался настоящий, а то… — махнул рукой Юрась.

— Зато новогодний фейерверк получился! — хихикнул Музгин.

— Зря шнейдерит потратили, — пожалел Чунаев.

— Ну, я не сказал бы, что совсем уж зря. Выведена из строя дорога, уничтожен паровоз и полтора десятка вагонов. Как-никак, а фашистов с Новым годом поздравили… Но в целом, конечно, успех не радует, — вздохнул Купчак и, чуть подумав, продолжал: — Хоть нас и не видели, но охота на нас начнется очень скоро. Мы должны быть мобильны, в этом залог успеха, однако маневрировать без конца немцы нам не дадут — значит, надо искать убежище, базу… Взрывчатку — сто килограммов, не шутка! — надо с толком использовать, а мы не знаем, где настоящие цели, в какое время и в каких направлениях идут поезда. Да и пускать их под откос с разбором нужно, а то так и своих подорвешь, которых фашисты в Германию угоняют… Как узнать? От преданных Советской власти людей. Их тоже искать надо, таких людей, а заодно и свою собственную разведку наладить. Вот это и есть наши ближайшие задачи…

Спустя несколько минут следы партизан замела пурга. Однако группа не двинулась в глубь леса, как следовало бы, казалось, поступить исходя из элементарной логики. В этом случае, как считал Купчак, исходя из элементарной логики, фашисты могут броситься в погоню. Партизаны пошли параллельно железной дороге и, сделав порядочный крюк, взяли круто влево и растаяли в белизне леса.

К утру буран утих. Опять стал слышен привычный шорох полозьев, прерывистый постук дятла, долбившего что-то над головой, тяжелое дыхание уставших партизан. Лес вдруг кончился, впереди показалось поле, за ним — небольшой хутор. Синие дымки над трубами домов тянулись высоко в небо, среди них мутным клубком качалось солнце. Купчак остановил группу, приказал Чунаеву:

— Разведай на хуторе, что там и как. В случае засады отходи по балочке, мы прикроем.

Чунаев стащил с себя маскировочный халат, вставил в гранаты запалы, рассовал их по карманам, автомат спрятал под полу полушубка и пошел к домам. Он зорко следил за хутором и одновременно намечал для себя пути отхода на случай, если придется задать тягу. Лишь раз оглянулся, когда перелезал через прясло в огород, затем скрылся в хате. Партизаны остались ожидать его на опушке леса.

Яков появился из хаты без шапки, рыжая копна его волос светилась. Помахал товарищам, чтоб ехали во двор.

В хуторе, который назывался Гута Стефаньска, жили поляки, полицаев и старосты там не было. Хозяин хаты Чеслав, одетый в теплый свитер и толстого сукна куртку, гостей встретил сдержанно и, едва они переступили порог, стал жаловаться на трудные времена: мол, поляки они бедные, с продуктами у них плохо, а «вудки» и вовсе нет. Вот если бы паны поехали в соседнее село, что в семи километрах, там всего вдосталь.

Купчак усмехнулся, поняв наивную попытку хозяина избавиться от пришедших, и тут же заверил, что у них есть свои продукты, вот только бульбы нет, и показал кивком на чугун с картошкой, стоявший в углу возле двери.

— Мы люди небалованные, перебьемся, — продолжал Купчак, снимая полушубок, — а вот коней покормить надо. Вы уж постарайтесь, хозяин, а мы заплатим.

— Чем же вы заплатите? — чуть насмешливо спросил хозяин и мельком взглянул на автомат комиссара, лежавший на подоконнике.

— Деньгами заплатим. Хоть рублями, хоть рейхсмарками…

— У богатых людей всякие есть… — с завистью молвил хозяин и вышел из хаты. Купчак мигнул Платону, чтоб отправился следом.

В комнате было тепло, топилась плита, в приоткрытую дверь из боковушки, высунув носы, подглядывали детишки. Юрась разделся, сел на табурет так, чтоб было видно двор и ворота, автомат прислонил к стене. Он смотрел, как Платон распряг лошадей, завел их под навес, насыпал им в торбы овса, откуда-то добытого хозяином. Хозяйка в это время, помыв картошку, поставила варить ее в мундире. Платон принес мешок с салом и сухарями, посмотрел красноречивым взглядом на ходики, тикавшие в простенке.

Купчак сказал:

— В карауле будем стоять по два часа, отправляйтесь и следите за дорогой, что ведет от хутора к соседнему селу. На завтрак подменим.

— Понял!

Платон повесил на плечо автомат, вышел, Юрася и Якова разморило от тепла, сидели, клевали носами. Купчак тоже прислонился спиной к стене, и глаза его сами закрылись: тяжелая дорога, боевая напряженная операция, бессонные ночи вконец измотали партизан.