— Хорошо, — ответила Марианна, и пробормотала слова благодарности в удаляющуюся спину, обтянутую коричневой униформой. Но она сама была полицейским, поэтому не попалась на удочку. Ламойя нервничал, он так тепло не разговаривал с ней с момента их третьего свидания. Может быть, кто-то посоветовал ему вести себя именно таким образом?

Она хотела, чтобы все побыстрее закончилось.

Оказавшись в доме, она вскрыла посылку. Внутри лежала запасная батарея для ее рации, которую она сразу же заменила, и вовремя: пришло сообщение от команды наблюдателей.

Джонни Гарман только что покинул автомобильную мойку.

Наблюдатель 1: У нас проблема. Подозреваемый уезжает на велосипеде, а не на автомобиле! Он направляется на восток по Восемьдесят пятой. На нем синий трикотажный свитер, капюшон поднят, джинсы, едет на сером горном велосипеде. Солнцезащитные очки. Без шлема.

Болдт: Велосипед. На восток по Восемьдесят пятой. Вас понял. Оставайтесь с ним, первый.

Дафна и Болдт все еще находились в спецфургоне, припаркованном в двух кварталах от мойки. Диспетчер коротко отдал несколько распоряжений, передвигая команды наблюдателей. Настроение было мрачным; проследить за велосипедистом почти невозможно. Гарман мчался, обгоняя машины справа, проскакивая перекрестки на красный свет по пешеходным переходам, словом, пустил в ход все трюки. Наблюдатели едва поспевали за ним. Он ехал быстро, направляясь явно далеко, на юг, и уже пересек мост через озеро Монт-лейк. Дорога круто поднималась вверх, ехать становилось все труднее, и, подозревай он, что за ним следят, то уже давно мог бы отделаться от хвоста. Собственно говоря, наблюдатели дважды теряли его из виду, но, к счастью, он находился сам, оба раза проезжая мимо поста наблюдения, бешено работая ногами. На Мэдисон Гарман повернул на запад, двигаясь к городу, чем привел в полное замешательство команду, которая с величайшим трудом старалась не терять его из виду. Все рассчитывали, что он продолжит ехать на юг, и перемена направления и, соответственно, вынужденная переброска сил породили в эфире полнейшую неразбериху. Очевидно, что ни о чем не подозревающий Джонни Гарман устроил им адскую кухню.

Когда Болдт вызвал вертолет, Дафна поняла, что у них начинаются большие неприятности. Эксплуатация вертушки стоила несколько сот долларов в час, и, вместо того чтобы вселить уверенность, результат оказался прямо противоположным: ее охватила паника. Они оказались в отчаянном положении.

Вертолет вызвали слишком поздно. И снова неожиданно подозреваемый, направляющийся на юг по Бродвею, свернул налево, въехал в короткий переулок, заканчивающийся тупиком, затем на тротуар, который позволил ему обогнуть несколько столбов, предназначенных блокировать движение транспорта. Он спустился с холма, пересек Двенадцатую авеню и буквально растворился в воздухе.

Машина без опознавательных знаков полиции влетела на поросший травой холм, разбрызгивая грязь и, виляя из стороны в сторону, спустилась с него по шоссе Джеймс-уэй, но установить визуальный контакт не смогла.

Джонни Гарман исчез.

По спине у Дафны струился холодный пот, и она невольно поежилась. Запах, исходивший от тела Болдта, выдавал напряжение, в котором тот пребывал.

— Дерьмо, — пробормотал он, когда по радио пришло подтверждение о том, что они потеряли подозреваемого.

— Он двигался на юг, Лу. Лейквуд тоже находится к югу, — напомнила она ему об улице, на которой Мартинелли продолжала изображать возможную цель.

— Тогда чего ради его понесло на Мэдисон? Зачем этот поворот на Бродвее? — И Болдт ответил сам: — Я скажу тебе, почему: он засек нас. Он нас сделал.

— Я так не думаю, — возразила Дафна. — Ни в одном из рапортов команды наблюдения не говорится о параноидальном поведении с его стороны. Он ехал своим маршрутом, вот и все. К грузовику? К своей лаборатории? Кто знает? Маршрут, и только. К какому-нибудь компьютеру, чтобы скачать данные на Мартинелли? Маршрут, всего лишь.

Болдт отдал распоряжение поставить под наблюдение и парк над туннелем. Он был в совершеннейшем отчаянии. Кожа у него побелела, а глаза стали стеклянными. Еще две группы присоединились к наблюдателям на Лейквуд-авеню.

— Он нас спалил! — высказался Болдт. А потом, когда до него дошел черный юмор его собственных слов, он зашелся смехом. Нервным, истерическим смехом.

Дафну так и подмывало протянуть руку и дотронуться до него — это прикосновение было так же нужно ей, как и ему. У него в глазах стояли слезы — снова! — и она подумала, что он может сломаться, но он пришел в себя, как уже неоднократно бывало раньше.

Как выяснилось, она приходила в себя значительно медленнее, ее мучило чувство вины за то, что она не смогла предугадать поведение Гармана, и страх перед пожаром, который, как Дафна была уверена, непременно случится сегодня вечером. Но последней каплей стало не это. Ею оказалось сообщение диспетчера, который спокойно повернулся на стуле — фургон подпрыгивал и покачивался, двигаясь по улицам Сиэтла — и обратился к Дафне:

— Мэтьюз, для вас известие из управления: они хотят, чтобы вы знали о том, что некто Бен сбежал. Я не разобрал его фамилии, и я не знаю, откуда он сбежал, но они сказали, что вы захотите услышать об этом.

У Дафны перехватило дыхание, она не могла пошевелиться.

— Останови эту чертову штуку! — закричала она.

Глава пятьдесят четвертая

Бен терпеливо ждал напротив небольшого розового дома с хорошо знакомой ему неоновой вывеской, хотя каждая минута казалась часом. Он приехал домой: иначе и не скажешь. Перед зданием стоял грузовичок «шевроле», и наблюдательный Бен не преминул воспользоваться своими аналитическими способностями: заметил наклейку на бампере, провозглашавшую, что водитель гордится своим отпрыском-отличником, стальной ящик для инструментов, укрепленный в кузове, — вероятно, владелец был строителем или кем-то в этом роде.

Через пятнадцать минут владелица грузовичка — дама, у которой, судя по виду, уже вполне могли быть дети, покинула дом Эмили, села за руль и уехала.

Бен пересек улицу, ускоряя шаг, пробежал по подъездной дорожке и очутился перед задним входом. Он трижды постучал в облупившуюся дверь, а когда Эмили открыла, просияв и раскрыв объятия, бросился к ее теплу, к ее любви, вопреки всему надеясь, что теперь-то она его никуда не отпустит.

Пару минут спустя она уже предлагала ему чай, поджаривала в тостере кусочек хлеба и выставляла на стол баночки с джемами и желе. Налив ему и себе чаю, Эмили вытащила готовый тост и села напротив Бена. Полными слез глазами она наблюдала, как он вгрызается в тост и прихлебывает чай.

— Ты сбежал, — заключила экстрасенс.

Бен почувствовал, что его щеки заливаются краской. Он натянуто пожал плечами, будто в этом не было ничего особенного.

— Ты сбежал от полиции, — закончила она.

— Они были заняты, — сказал он. — Дафна должна была встретить меня.

Эмили недовольно поморщилась.

— Ну что? — наконец спросил он.

— Мы же с тобой договорились, Бен.

— Знаю, знаю, но…

— Никаких «но». У нас был уговор. Тебя ищет полиция. Они лишь пытаются делать свою работу.

— Они тебе угрожали.

— Не совсем так, — возразила она. — Полицейские преследовали меня годами. Иногда они любят экстрасенсов — например, когда нуждаются в их услугах, а иногда пытаются избавиться от них. Поверь, я прекрасно знаю полицейских. С ними я справлюсь. Уговор был с тобой, а не с ними.

— Знаю.

— И ты мне пообещал.

— Я скучал по тебе, — искренне сказал он, осмелившись взглянуть на нее, хотя и опасаясь ее гнева.

У нее на глаза навернулись слезы. Она часто-часто заморгала. По щекам потекли струйки черной туши, размытой слезами. Губы Эмили были влажными и сочными; когда она попыталась заговорить, они задрожали. Но затем она встала, подошла к мальчику, взяла его голову в свои руки и притянула к себе, снова заключая в свои чудесные объятия.