Высокая блондинка – я видела ее с Глебом в больнице – стоит там и смотрит на нас с нескрываемым презрением. Я резко отступаю на шаг, и теряю равновесие, приземляясь на стол. Задеваю ключи ногой, и они недовольно звенят – я даже не заметила, что их выронила.

– В чем дело? – хрипит Глеб, удивленно смотря на меня.

– Здесь рабочее место, а не бордель, – резко произносит блондинка, направляясь к стеллажу у дальней стены, – Мог бы водить своих девиц в другое место.

Ее каблуки так звонко стучат по кафельному полу, а весь ее вид кричит о злости и негодовании.

Стянув с полки черную папку, она резко разворачивается и уходит, громко хлопнув дверью.

Мы оба вздрагиваем. Молчим несколько секунд, а затем Глеб тихо говорит:

– Прости, я не думал, что она сюда зайдет. Иногда она бывает несдержанной.

Я пожимаю плечами – а что на это сказать? Встаю со стола и поправляю слегка помятое платье, по–прежнему чувствуя тепло там, где лежала его ладонь какие–то минуты назад.

– Отвези меня домой, – прошу я, заливаясь краской, – Мне завтра рано вставать.

– Хорошо, – Глеб трет лицо ладонью, а затем взъерошивает волосы, от чего они торчат в разные стороны, – Пошли.

Я быстро иду на выход, потеряв магию этого места. Словно оно пропиталось ядом – даже запах стал другим – едким и разъедающим глаза. Так сильно, что отчаянно захотелось заплакать.

ГЛАВА 22

Runnin', runnin', runnin', runnin'

Runnin', runnin', runnin'

Ain't runnin' from myself no more

Together we'll win it all

Naughty boy «Runnin’» feat Beyonce & Arrow Benjamin

– Ты здесь живешь? – напряженно вглядываясь в окна моего дома, спросил Глеб.

– Ты прекрасно знаешь, – отрезала я.

– Сабина, в чем дело? – он остановил мою руку, когда та легла на ручку и крепко сжал запястье, – Я сделал что–то не так?

– Нет, все в порядке. Спасибо за вечер, – я вырываюсь и открываю дверь, пытаясь как можно быстрее вырваться из–под его тяжелого взгляда.

Конечно я не могу сделать это грациозно. Моя сумка летит на асфальт и ее содержимое разлетается в разные стороны.

– Черт, – тихо ругаюсь я, принимаясь собирать свои скромные пожитки и запихивая их обратно.

Порыв ветра поднимает сложенный начетверо листок с рисунком, и он ускользает от меня, когда я пытаюсь его ухватить. Бежит по дороге и приземляется на туфли Глеба. Я застываю, когда он берет в руки бумагу и раскрывает ее, изумленно изучая свой собственный эскиз.

– Я искал его, – бормочет он.

– Ты отдал его мне, – я вырываю рисунок, складываю его, а затем убираю обратно в сумку.

Быстро оглядываюсь и поднимаю ключи, что непривычно жгут ладонь. Поправляю ремешок на плече и обхожу Глеба, но он снова останавливает меня, удержав за руку.

– Почему мне кажется, что ты убегаешь? – спрашивает он.

«Потому что так и есть» – хочется ответить мне, но говорю я другое:

– Глеб, мне кажется, нам не стоит больше встречаться. Я слышала, что сказала твоя невеста…

– Бывшая, – отрезал он раздраженно.

– Я слышала. И знаешь, она права. Я просто очередная девица, на которую не стоит тратить времени, – я пытаюсь говорить спокойно, но мой голос дрожит и выдает меня с потрохами.

– Я тебя не помню, – говорит он, перед тем, как отпустить меня.

Я хмурюсь, смотря на него.

– Не понимаю.

– Я не помню тебя, Сабина. Я вспомнил свое прошлое, но… Забыл тебя.

Отступив на шаг, я покачала головой и вяло улыбнулась.

– Смешная шутка.

– Это не шутка, – Глеб равнодушно пожимает плечами, – Я понял, что ты меня знаешь и хотел выяснить, что между нами было. Чем я жил эти два года.

– Ты… Ты притворялся? – мое сердце болезненно сжалось с такой силой, что следующий вдох я сделала через адскую боль в груди.

– Не совсем притворялся… Но да, по большей части.

– А как же… А сегодняшний день? Это свидание и поцелуй… И… – глаза защипало, и я поморгала несколько раз, в надежде, что это просто соринка попала, но нет.

Я вот–вот разревусь. От обиды, от непонимания. Зачем он так? За что?

– Так получилось, – снова пожимает плечами и его взгляд немного смягчается, – Я не хотел тебя обидеть, просто мне нужна правда. Я потерял два года своей жизни, и, похоже, я был другим человеком. Я просто хочу знать.

– Хочешь знать? – прохрипела я, – Вот тебе правда – ты снял меня. Ты заплатил мне за… – я запнулась ища подходящее слово, – За близость. И поверь, я не была первой или последней.

Глеб отступает на шаг, смотря на меня со смесью удивления и отвращения. Я шмыгнула носом – не удержалась, и обхватила себя руками.

– Доволен правдой? Не было у нас ничего светлого. Все было обманом и грязью, – я хлестко бью словами, надеясь сделать как можно больнее.

Но почему–то больно только мне.

Он скользит по моему телу глазами, вниз, вверх, пока не останавливается на лице. Отступает еще на один шаг, и тихо говорит:

– Теперь понятно.

Знаю, что будь я умнее, я бы промолчала и дала бы этим отношениям еще один шанс. Знаю, что я могла бы хотя бы попытаться.

Но вместо этого я бросаю на него последний взгляд, разворачиваюсь и ухожу.

И Глеб не стал меня останавливать.

ГЛАВА 23

I ain't runnin', runnin', runnin', runnin'

Runnin', runnin', runnin'

Ain't runnin' from myself no more

I'm ready to face it all

If I lose myself, I lose it all

Naughty boy «Runnin’» feat Beyonce & Arrow Benjamin

Та же палата, с теми же запахами хлорки и кварцевой лампы, что пропитали стены. Та же тонкая фигура на койке, прохладная рука и неизменная книга на моих коленях. Я по–прежнему читаю вслух, пытаясь не думать о последней встрече и глазах, что своим льдом, казалось, разрезали кожу, располосовали. Заживо.

Это так глупо – сделать тот самый шаг над бездной, но при этом лелеять надежду, что тебя остановят. И это больно, когда тебя не останавливают, а дают сорваться в пропасть.

Внезапно всё становится просто невыносимым. С громким хлопком закрыв книгу, я откладываю её на тумбочку у кровати и хватаюсь за тощую руку.

– Мамочка… – слёзы льются из моих глаз водопадом, – Мамочка, прости меня. Мне так стыдно. Я просто хотела тебе помочь. Я хотела всё исправить…

Я талдычу без остановки о том, что я пыталась; что я старалась; что я искала все способы – от продажи квартиры, до кредитов и… Но я ничего не смогла сделать.

– Мне так жаль… Я просто… Я хочу, чтобы ты жила. Я хочу, чтобы ты была со мной, рядом и не болела. У меня никого нет кроме тебя. Я не смогу одна, я не справлюсь.

Последние слова прерываются длинным писком. Я вскидываю голову и смотрю на монитор, машинально нажав на красную кнопку в изголовье. Вихрь людей вносится в помещение, меня оттаскивают к двери, но я не успеваю выйти, потому что в палату, дребезжа колёсиками, вносится огромный агрегат.

«Дефибриллятор»: пролетает быстрая мысль в голове.

Треск, стук, писк.

– Ещё, – как в тумане, слышится голос врача.

Треск, стук, писк.

Медленно понимаю, что стук – это тело моей матери, что бьётся о кушетку, когда к её оголённой груди подносятся две похожих на утюги железки. Так же медленно я понимаю, что писк – это кардиомонитор, кричащий о том, что её сердце остановилось.

Какофония звуков становится невыносимой. Треск, стук, писк. И так по кругу.

До тех пор, пока врач не произносит слова:

– Время смерти семнадцать двадцать две.

Я честно готовилась к этому моменту. Где–то глубоко, в недрах моего подсознания я догадывалась, что всё закончится именно так. Я чувствовала ту самую старуху с косой, что стояла возле её кровати каждый день, когда приходила читать книгу; я знала, что она умрёт – это был рак четвёртой стадии, неоперабельная опухоль мозга и от этого не изобрели чудодейственную таблетку.