В зале же всегда все по–другому. Могут и облапать, и визитки за пояс шорт подсовывают, и приглашают присесть за столик. О более непристойных предложениях я вообще молчу, хотя на одно я все–таки согласилась – сумма была баснословная. Я просто не могла отказать, потому что в моей голове сразу возникли цифры – счета за лечение, кредиты и долги, в которые пришлось залезть. Да, это неважное оправдание, я знаю. Но как поступили бы вы, если бы ваш родной человек был при смерти и пара сотен евро могла бы хотя бы оттянуть момент неизбежного?

– Девушка, принесите шампанского, – басит мужчина, сидящий за столиком в паре метров от меня.

Я подхожу ближе и улыбаюсь обольстительной, как мне кажется, улыбкой:

– Какое именно шампанское вас интересует?

– Что–то сладкое, – он заметно нервничает, ерзая на стуле и постоянно косится на вход, – Скоро приедет моя жена – у нас годовщина и это, – обведя рукой зал, он возвращает взгляд ко мне, робко улыбаясь, – Это все подарок. А у вас есть какие–нибудь закуски?

– Я что–нибудь придумаю, – я подмигиваю ему, – Фрукты подойдут?

– Да, будет отлично, – он немного приободрился и протянул мне кредитную карту.

Продолжая улыбаться, я удаляюсь в бар и подготавливаю ведерко со льдом для шампанского. Затем я открываю холодильник и возношу глаза к потолку, благодаря всевышнего за то, что сегодня доставили свежую нарезку фруктов и сыров. Быстро выбив чек, я снимаю пленку с пластикового блюда, погружаю пузатую бутылку в лед и подхватываю все это в руки. Лавируя между столиками, ставлю заказ перед клиентом и отдаю ему чек.

– Подскажите, а к кому можно обратиться за этим… Ну, вы понимаете, – в полголоса спрашивает мужчина, озираясь по сторонам.

Смешной такой. Находится в стриптиз–клубе и стесняется спросить о допуслугах.

– Приватный танец? – я пытаюсь сдержать улыбку, но выходит паршиво, потому что даже в приглушенном свете его щеки начинают краснеть.

Мужчина кивает и поправляет галстук, словно он его душит в этот самый момент.

– Обратитесь к Стелле. Ее выход будет вторым, после она пройдет по залу, – информирую я, краем глаза замечая взмах руки в дальнем углу у сцены, – Она любит обслуживать семейные пары.

– Спасибо, милая, – мужчина посылает мне улыбку и откашливается, быстро поднимаясь на ноги.

– Хорошего вечера, – желаю я со всей искренностью и удаляюсь к тому столику, где только что кто–то активно размахивал конечностями.

Когда я подхожу ближе, ноги перестают меня слушаться и сердце пропускает пару ударов. Поначалу мне даже хочется развернуться и убежать, но я не могу этого сделать, поэтому продолжаю идти.

Он сидит, положив локти на стол и сверлит меня взглядом все те двадцать секунд, пока я, покачивая бедрами, изображаю из себя уверенность. Мне становится жарко, когда его глаза медленно опускаются вниз к моим ногам; майка начинает противно липнуть к телу, словно я пробежала стометровку.

– Добрый вечер, – бормочу я.

Ни капли не приветливо. Меня вполне могут уволить за такой тон, а еще за то, что я не улыбнулась стандартной голливудской улыбкой «покажи все тридцать два зуба».

– Привет, малышка, – игриво произносит незнакомый голос, и я только сейчас понимаю, что за столиком сидят двое, – Hennessy V.S., бутылку, – он делает заказ и широко улыбается той самой улыбкой, которой должна улыбаться я.

Все еще пребывая в шоке, я киваю и резко разворачиваюсь, мечтая провалиться сквозь землю. Слышу тихий свист за своей спиной и резкое:

– Заткнись, Илья.

От этого голоса я вздрагиваю и фактически бегу к бару, словно высокая стойка может меня защитить или спрятать. Мои руки трясутся, когда я стаскиваю бутылку с полки и ставлю ее на поднос вместе с двумя стаканами. Пока я несу заказ к их столику, стекло противно дребезжит на поверхности, выдавая мои расшалившиеся нервы.

– Пожалуйста, – сдавленно говорю я, ставя напиток на столик.

Для этого мне пришлось наклониться и тот, второй, даже не скрывает того, что пялится на мою пятую точку немного отклонившись на стуле. Кровь приливает к моей шее и лицу, пока я пытаюсь не разбить дорогущую посуду и бутылку, разливая коньяк по широким стаканам.

Глеб все это время неотрывно смотрит на меня, потирая подбородок рукой. Он мягко улыбается, словно пытается приободрить меня своей улыбкой, но я слышу, как стены шепчут:

«Шлюха, шлюха, шлюха».

Желчь резко поднимается из желудка прямиком к горлу и следующее мгновение я отчаянно молюсь, чтобы меня не вырвало прямо на их столик.

– Вы принимаете карты? – говорит Глеб ровным голосом.

Он то ли издевается, то ли… Я ничего не понимаю.

А стены, тем временем, уже просто скандируют: «Шлю–ха. Про–сти–тут–ка».

– Да, конечно, – пищу я и хватаюсь за кусок пластика, – Сейчас принесу счет.

– Скажите, – это говорит его друг, – А кто из девушек лучше всего танцует?

Он словно пытается разрядить атмосферу, но тот взгляд, которым он облапал меня выдает его с потрохами. Он знает.

Он знает…

Мне хочется забиться в угол и заплакать, словно я пятилетняя девочка. Мне хочется провалиться от стыда.

– У нас все хорошо танцуют, – автоматом отвечаю я, и ретируюсь, чтобы скрыть свои пылающие в адовом огне щеки.

Выбив чек, я возвращаюсь и швыряю его на стол вместе с картой. Сразу же ухожу к другим клиентам, пытаясь заглушить отвращение к себе за фальшивыми улыбками и учтивостью. Я даже не обращаю внимания, когда чья–то рука нагло лапает меня за бедро, и всячески игнорирую дальний столик у сцены.

Когда начинается шоу, я скрываюсь за своей стойкой, радуясь, что публика отвлечена тем, что происходит на пилоне, и на меня никто не обращает внимания. Расмус просит чашку кофе и пристально разглядывает меня, пока пьет его, но не говорит ни слова. Он догадывается; он видел, как я уходила той ночью с Глебом, но ему хватает такта не спрашивать и не трепаться.

О чем я думала? Сказка про Золушку – всего лишь выдумка. После двенадцати карета превратилась в тыкву – это знают все. Вот и моя стала оранжевым корнеплодом. Еще и в навозе измазалась по самое не хочу…

Я замечаю движение у сцены и вижу, как они оба поднимаются из–за стола. На секунду меня отпускает эта мешанина чувств, но тот второй, Илья кажется, уходит с одной из танцовщиц в приватную комнату, а Глеб направляется в мою сторону.

«Пожалуйста, пусть он идет на выход» – взмолилась я.

Но нет, он ровным шагом подошел к бару, держа в руке стакан с коньяком. Отодвинул высокий стул и устроился поудобнее, не сводя с меня взгляда.

– Привет, – вот так просто изрек он.

Я промолчала, делая вид, что протираю бокалы и ставлю их на место. Поискала глазами Расмуса, но, похоже, он сейчас стоит на улице – в это время фейсконтроль строже.

– У вас все сотрудники такие неприветливые? – насмешливый тон заставил меня резко повернуть голову и вскинуть бровь.

– Тебе принести книгу жалоб? – язвительно бросила я, скрестив руки на груди.

Глеб поставил стакан на стойку и покрутил его несколько раз, глядя, как напиток гуляет вокруг стенок от его движений.

Меня точно уволят. Знакомая паника пробегает внутри от этой мысли; страх, что снова придется искать работу или браться за уборку туалетов в торговых центрах, чтобы хоть как–то сводить концы с концами. Я открыла рот, чтобы извиниться и предложить что–нибудь из выпивки за свой счет, но Глеб тихо хмыкнул и поднял глаза, чуть склонив голову набок:

– Я тебя обидел?

– Ты рассказал своему другу о нас? – ответила я вопросом на вопрос, чуть понизив голос.

Он вскинул руки в оборонительном жесте и немного нахмурился:

– Без подробностей. Я просто сказал, что тебя знаю, – неуверенно пояснил он.

– А невеста? Почему ты не сказал мне про невесту? Я места себе не находила, пыталась узнать, что с тобой, пока ты был в больнице, но меня мягко отшили. Как ты думаешь, ты меня обидел?

– Прости, – он пожимает плечами и допивает остатки своего напитка, ставит стакан на стойку и толкает его мне, – Повтори, пожалуйста.