Что понять? Что он, Женя Резов, должен, обязательно должен был понять? Ведь должен же? Ведь не случайно всё это случилось с ним? Именно с ним. А что же произошло? Когда это началось? Какой эпизод можно считать точкой преломления обычности его жизни, от которой она пошла куда-то в сторону, прочь от проторенного, предсказуемого, привычного пути? С какого события всё пошло не так, не обычно, не буднично? И почему всё-таки именно с ним? Почему судьба выбрала для своего эксперимента именно его, Женю? Кто он? Что он? Зачем он? И кто же, как не он? Пушкин что ли? Так вроде сказал старик? И кто этот старик? Прохожий… Прохожий? Куда прохожий? Зачем прохожий? Одни вопросы и никаких ответов.

Во всех этих размышлениях он провёл, видимо, не один час. На улице уже заметно стемнело, солнце спряталось за спины покосившихся зданий, казавшихся в закатном освещении неестественно причудливыми, театрально декоративными. Постепенно один за другим зажигались огни иллюминации. Город менял декорации, переходя, будто по замыслу невидимого режиссёра, к следующему акту разыгрывающейся драмы. Новые актёры выдвигались на авансцену событий, заменяя старых, отыгравших уже свои эпизоды. Но, несмотря на все перемещения и перестановки, сюжет развивался по уже намеченному сценарию в рамках одной неизменной пьесы, в которой по какой-то безумной, немыслимой случайности именно ему, Жене Резову надлежало исполнить свою роль.

Троллейбус, в котором предавался размышлениям Женя, намертво стоял в пробке. Стоял, плотно сжатый со всех сторон другими машинами, и по-видимому уже давно. Во всяком случае, ни хвоста, ни головы этой гигантской змеи обнаружить из его окон было никак невозможно. Пассажиры, закалённые борьбой за выживание в московских заторах, устроились, кто как мог, обнаруживая в вынужденном простое своеобразные плюсы и даже достоинства. Кто-то читал, кто-то, закатив глаза и подрыгивая конечностями, слушал через наушники плеера некое подобие музыки, приводящее в конвульсивные движения чресла и никак не задевающее душу. Особо приспособленные к ежедневным стояниям с аппетитом уничтожали заранее припасённые бутерброды, но самые находчивые использовали утекающее время жизни для новых знакомств, ни к чему не обязывающих, с целью просто поболтать о том, о сём.

– Наши-то, слышали, опять олимпиаду просрали? И как им только не стыдно?! Болеешь за них, болеешь… не щадишь ни нервов своих, ни времени… а они …

– И не говорите. Я вчера специально на работу не пошёл… болел, бюллетень даже взял… до пяти утра болел, две пачки валидола выкушал… а они …

– Каждый год такое безобразие, то олимпиаду просрут, то чемпионат, то кубок …

– А сколько денег в них вбухивают…

– Так все эти деньги сами же чиновники и проедают.

– Что ж тут поделаешь? Им положено. Кто они … а кто мы…

– Ничего, ничего. Сейчас министра спорта поменяют на другого, и в следующий раз мы обязательно всех порвём …

– А вы слыхали, президент-то наш ещё пуще с коррупцией заборолся …

– Да ну?! Ну, теперь держись! Теперь этого уж точно посадят!

– Так он и так пять раз уж сидит!

– Ага. Ну, значит, шестой сядет. Вор должен сидеть в тюрьме. У него ж руки по локоть в крови.

– А за что на этот раз посадят? Не за руки же?!

– Найдут за что. А не найдут, так придумают. А хоть и ни за что…

– Ну вы и скажете тоже. Ни за что его в прошлый раз сажали. А теперь … он не то брал… не то давал… не то брал, но не давал… не то не давал брать …

– Ага. Я что знаю, то и говорю. Это ещё в позапрошлом годе он брал… а потом оказалось, что и не брал вовсе… Так его за это и посадили. Теперь, наверное, посадят за то, что брал сам у себя…

– Это как …?

– Да пёс их там разберёт. Им виднее, они сверху.

– Ну так! Кто они … а кто мы …

– А слыхали, говорят, войска НАТО хотят к нам вводить?

– Эт зачем же?

– Как зачем? Вы что не понимаете? Для защиты демократии конечно …

– А разве нашей демократии что-то угрожает?

– Ещё бы! Она ж вертикальная, упасть может ненароком. Вон сколько вражин скрытых повылазило …. То там, то сям возмущения и даже выступления … Иль не слыхали?

– Какие такие выступления?

– Так антиправительственные же …. И даже – вот гады – антипрезидентские!

– Иди ты!

– Да-а! Вот чтобы защитить его от народа, этих и пригнали.

– А наши-то что? Не могут что ли? Ну, армия наша.

– Нашим не досуг. Наши защищают страну от ракет НАТО в восточной Европе. Они, поди ж ты, НАТО эти, так и прут, так и прут. Не-е, нашим не досуг …

– Да. Нашим не до них. Наши этих … защищать не станут. Тут вы правы.

– А защищать-то надо.

– Нас-то кто защитит?

– Ну уж, вы скажете … Кто они, а кто мы …

– Долго ещё стоять-то будем? Два часа уж…

– Может, авария?

– Да какая там авария?! Депутаты разъезжаются.

– А может, и сам президент …

– Или патриарх …

– У них своя жизнь – когда они едут, все стоять должны …

– Вот так по три часа с работы добираешься. А утром то же самое, только в обратную сторону …

– Всё правильно, они об нас заботятся, им нужнее …

– Кто они … а кто мы …

Женя устал сидеть в душном салоне троллейбуса. Очень хотелось домой, остаться одному, никого не видеть и не слышать. Он вышел на улицу, попытался вдохнуть полной грудью кем-то спёртый из московской атмосферы воздух и пошёл вперёд, в голову пробки. Идти пришлось не слишком долго, и вскоре Резов увидел жирного гаишника с полосатой палкой в руке и в зелёном световозвращающем слюнявчике поверх серой форменной рубашки. Его необъятное пузо явилось живым и на редкость действенным препятствием на пути городского транспорта, спешащего по домам после трудного рабочего дня и послушно присмиревшего в ожидании милости от всесильного пуза. Опричник этот обливался праведным потом на раскалённом протвине выцветшего асфальта, но упоение властью, держащей в кулаке многотысячную толпу сограждан, с лихвой компенсировало все издержки и неудобства опасной и трудной службы. К тому же шуршащие в бездонных карманах купюры разного достоинства как-то утешали, утверждая наверняка, что таковая служба отнюдь не бескорыстна, но весьма и весьма прибыльна.

Вдруг из-за спрессованной толпы послушно ожидающих машин, объезжая пробку по тротуару и окутывая пребогатым выхлопом привыкших ко всему прохожих, вырулил на свободное пространство возле пузатого гаишника ярко розовый, как молодой поросёнок, весь утыканный непрестанно мигающими разноцветными огоньками Порше Кайен. Он недовольно фыркнул на других участников движения и резко затормозил перед самым животом ошалевшего от такой наглости опричника. Свисток повис на опустившейся до так нельзя нижней губе санитара дорог и непременно вывалился бы прочь. Но пузатый мытарь скоро пришёл в своё нормальное, естественное для его профессии расположение духа и приподнял так неприлично низко отвисшую челюсть. Впрочем, ненадолго, потому что дверца Порше приоткрылась и наружу выпорхнула шикарная блондинка, одетая в розовую же, в тон Кайену, тряпочку, тщетно прикрывающую участок её тела от чуть повыше сосков груди до чуть пониже …, простите, попы, ежели заглянуть сзади.

– Я тут стояла, я только отъезжала за сумочкой. А я вам говорю, я тут стояла. Вас ещё тогда тут не было, а я уже тут стояла, – выпалила она на одном дыхании.

– Где? – подобрав челюсть и установив её на нужное место, подхватил интеллектуальный диалог гаишник.

– Вон там, – блондинка грациозно протянула пальчик, увенчанный столь же розовым, в тон тряпочке и в тон Кайену, коготочком. – Перед вон той синенькой букашечкой.

Гибэдэдэец обернулся согласно направлению указующего перста и послушно, как зомби, пошаркал к стоящему во главе пробки синему Пежо 206. Зачем он это сделал и какие сведения собирался почерпнуть у законопослушного «француза», дорожный мытарь ещё не знал. Может, намеревался снять свидетельские показания, подтверждающие информацию блондинки? Очень может быть. И, наверное, он так бы и поступил, если бы за его спиной розовый Порше не взвыл мотором и, совершив нехитрый манёвр, не пристроился бы перед Пежо во главе пробки.