– Это и есть Закудыкино? – спросил я.

– Оно самое, – ответила Настя. – Красиво, правда?

Я невольно улыбнулся, припомнив старушку-гриба. Но на сей раз ответ мой не заставил себя долго ждать и был абсолютно искренним.

– Очень! Просто волшебно… как сказка… Только далеко-то как!

– Это так кажется, всего лишь оптический обман. На самом деле, километров восемь по дороге. Конечно дорога – одно название, но пешком пройти можно. Или… если товарищ танкист…

– Не боись, мой луноход везде проедет. Нам бы только через речку перебраться.

Мы лежали в кустах и смотрели на водную преграду, как диверсанты перед вылазкой.

– Есть хочется, – пожаловался я.

– Могу предложить пиво. Я же говорил, в бардачке бутылка, да в багажнике ещё пяток. По два пузыря на брата.

– Ты кого братом назвал!? Какая я тебе брат? Тамбовский волк тебе брат! А я вам, дорогие мои мужчины – сестра! Эх! Что бы вы без меня делали. А ну-ка посторонись, танкист.

Настя встала, пошла к машине, замаскированной неподалёку, покопалась там секунд тридцать и вернулась с большим, пухлым пакетом в руках. Мы, как по команде кинулись ей навстречу.

– Куда?! А ну руки мыть! Танкист, нет ли в твоём луноходе какого-нибудь покрывальца – столик соорудить?

– Момент.

– Да, кто-то пивом нас запугивал? Заодно уж.

Через несколько минут мы уже возлежали, как патриции вокруг импровизированного стола с различными домашними яствами и жадно поглощали их.

– А что твой танк по реке вплавь не может? – спросила Настя, когда первый, самый сильный приступ чревоугодия был побеждён.

– Мочь-то он может, он ещё и не то может. Только до воды ещё добраться нужно, тут кордонов на каждом шагу…

– Ну, об этом не переживай, есть потаённые партизанские тропы. Так и быть, покажу.

– Послушайте, друзья, а кого они там в Закудыкино так тщательно охраняют? Что там, запретная зона что ли? – решился я, наконец, задать давно интересующий меня вопрос.

– Ещё какая запретная! – ответила Настя. – Только не Закудыкино, а от Закудыкино охраняют весь остальной мир.

– Шутишь?

– Нисколько, даже и не думала.

– Как это?

– Да ведь там террористы-националисты, – подхватил таксист, или как его уже переименовала Настя, танкист.

– Да ну?

– Ну да. Ещё какие! Самые всамделишные и… опасные. На всю Эрэфию известные.

– Да ну… Не может быть! Что вы мне голову морочите? Какие террористы? Там же монастырь, – обратился я к Насте в надежде, что она меня поддержит.

– Да-да. Всё правильно. Монастырь, но он же и террористический центр. А ты разве не слыхал? Именно сюда некоторое время назад стали бесследно исчезать люди. Вот были, и нет их. Просто Бермудский треугольник какой-то. А ты как думал? Ловко мы тебя заманили в сети? Ехал в монастырь, а попал к террористам.

Кусок застрял у меня в горле, так что я чуть не подавился.

– Да вы что?! В самом деле?!

– Ладно, Насть, расскажи, не томи человека. Ты местная, лучше меня всё знаешь. Да и рассказывать я не мастак.

– Да успокойся ты, Робинзончик, ишь как напужался, – начала Настя. – У него там за пазухой пистолетик не припрятан случайно? – обратилась она к танкисту. – А то сейчас с перепугу отстреливаться начнёт. Так и быть, слушай. Только чур без вопросов, что смогу, то поведаю, а о чём умолчу, того тебе знать не надо. Договорились?

XVI. «о как мне было, я не помню как…»[13]

В конце двадцатого века, в те самые «лихие девяностые», когда на месте развалин безбожного Союза начало прорастать терние лжеправославной Эрэфии, пришли в Закудыкино три старца – Тихон, Филипп и Виталий. Откуда они пришли? Никто точно не знал. А только закудыкинцы поговаривали промеж себя, что первый издалёка, другой изглубока, третий из чужестранья. Как то случилось, неведомо, а только прониклись к ним люди доверием и почтением. Может слово их было светло и понятно всем, может вера глубока да основательна, а может и дела правые да со словами не расхожие. Скорее всего, и то и другое. А только закипела, заиграла тогда в Закудыкине жизнь христианская новыми красками, с новой силой. Поставили на холмике близ озера церквушку деревянную да служить начали, так что не только из Закудыкина, но и из-за речки православные к ним стекались слово Божье послушать да за советом духовным. И у каждого старца ко всякому свой особый подход был, каждый являл собой источник какого-то неподдельного откровения и поучения. Ежели кого волновала мудрость вековая, патриархальная, тот прямиком к старцу Филиппу с разумом пытливым да за духом праведным, веками проверенным. Кому исповедничество по сердцу да слово Христово послушать бальзамом на душу – тот, не мешкая, к старцу Тихону. «Тихий Тихон тихом тешит», – поговаривали про него Закудыкинцы. А ежели кто мудрости житейской ищет да вопросом, как выжить утлой лодчонке в бушующем океане беспредела озабочен – тому старец Виталий разъяснит, растолкует, как себя не потерять да человеком и христианином посреди мерзости остаться. Так и жили, слава Богу.

Только архиерей местный – личность, надо сказать, жадная, честолюбивая да сластолюбивая – никак не мог смириться с тем. Ведь овцы, распознав обман и воровство, рекой, хоть и не полноводной пока, потекли из его стада в стадо Христово. Да и на Закудыкино само давно он засматривался, как на кусочек лакомый. А как же, места-то здесь заповедные, богатые, да и отчитаться Москве о новых освоенных да присвоенных в крае территориях искус великий – ещё одна жемчужина в митре епископской. И делать-то ничего не надо, только старцев тех под свою власть призвать да приклонить. Но не пошли честнЫе отцы служить маммоне архиерейской, не поддались на уговоры да соблазны, не убоялись прещений и угроз епископских. А чего их бояться-то? Коли Христу служишь, Его и убойся. Кто ж выше Его? Так и пошла жизнь далее в Закудыкине – всё по-прежнему, по налаженному испокон веку. И служба служится своим чередом, и благодать Божья на месте сем, и овцы при пастыре.

Осерчал епископ сильно, с автоматами да с милицией отправился он в Закудыкино, чтобы арестовать тех ослушников да поставить там своего попа. Но народ-то местный не пустил его, не только закудыкинцы, но из всего краю стеклось людское море. Стеной непроходимой встали люди на берегу озера, не дали старцев тех в руки ряженному. А через то и Христа своего замарать не позволили. Милиция стрелять не посмела уж – хоть и с автоматами, а всё же русские люди.

Вышли тогда старцы Филипп, Тихон и Виталий на самый краешек берега, поклонились люду православному, а гостю незваному, непрошенному молвили, что ежели сможет он пройти их путём-дорогою, то за ним останутся стены кремля Закудыкинского.

Сказав так, повернулись к нему спиной, лицом к Храму-Птице и пошли прямёхонько по глади водной, яко посуху.

Архиерей постоял-постоял да и плюхнулся за ними в студёно озеро. Чуть не потонул, да вытащили, спасли его православные. Какой-никакой, а всё ж человек. Так и уехал, не солоно хлебавши, но водицы Живой нахлебавшись. За реку-то больше соваться не смел. А на том берегу кордоны поставили, чтобы люди с его стороны в Закудыкино и носу казать не могли.

Да куда там. Как прознал про всё то народ Русский, – не только великороссы, но и малороссы, и белорусы, и коми, и угры, и татары, и башкиры, и мордва с тунгусами, и многое множество народов и народностей, для которых Россия дом родной, а не корова дойная – потекла живая река в Закудыкино. Много люду захотело тем старцам поклониться в благодарность за верность христианскую, человеческую.

Но Филипп, Тихон и Виталий как отошли тогда от берега в центр озера к храму, так там и остались жить тихой братией в монастырских древних стенах белокаменных.

А в деревне-то заместо себя поставили они батюшку, по обряду постриженного и рукоположенного в иеромонахи. Говорят, одного из тех милиционеров, что приезжали тогда с архиереем ряженым. Он и службу служил в церковке деревянной и со старцами связь держал утлой лодочкой, за советом к ним являлся да за благословением. Великое число паломников приезжало на берег озера, просилось к ним на остров. Многих он возил лодочкой. Кто-то, возвращаясь, в селе насовсем оставался. Так росло Закудыкино в последние годы, набираясь былым величием.