Можно было подумать, что совсем недавно здесь прошёл бой – неслыханная по своей беспощадности рукопашная схватка не на жизнь, а не смерть в лучших традициях индийского кино. Если бы не присутствие ещё одного обстоятельства, которое всё объясняло и ставило все точки над «i». Обстоятельство это возлежало на той же кровати рядом с полковником, но не спало вовсе, а бесстрастным немигающим взглядом смотрело в потолок. Неизвестно какие думы жили и вершили свою страшную работу в его голове, но встреча с этим взглядом накоротке не только в ночном мраке, но и в живом свете солнечного дня не сулила бы никакой, даже самой стойкой психике ничего кроме содрогания и лёгкого помешательства. Наконец обстоятельство это поднялось с кровати и направилось к настежь раскрытому окну, сквозь которое в комнату неудержимым, стремительным потоком лился лунный свет. По мере выхода из тени оно постепенно обретало тонкие черты и мягкие округлые формы прекрасно сложенной и магнетически устроенной черноволосой женщины, той самой юной певуньи, что так неожиданно и вместе с тем так закономерно прервала своим, с позволения сказать, искусством обед полковника с есаулом. Подойдя к окну, она какое-то время молча всматривалась немигающим взором в серебряный диск ночной владычицы, потом оглянулась к кровати, прислушалась к мирному, безмятежному храпу и, убедившись в крепости цепких объятий Морфея, овладевших полковником, взобралась на окно, вспорхнула птицей и растворилась в неоновом сиянии.
Поднявшись над землёй, голая ведьма облетела несколько раз село, убедилась в том, что ничей посторонний глаз не стал невольным свидетелем её полёта. Затем она полюбовалась огнями пылающих костров возле реки, посмотрела на игры сельской молодёжи, азартно празднующей самую короткую и самую вожделенную ночь в году, и утвердилась, наконец, в мысли, что всё идёт как надо. Жадно глотая встречный поток воздуха, ведьма устремилась к круглому как блюдце озеру с белоснежным кремлём-кораблём в самом центре, светящимся в ночном мраке мягким тёплым свечением. Впрочем, ни к кремлю, ни даже над самим озером она пролететь не смогла, а покружив немного вдоль правильно очерченного круга береговой линии, опустилась на просторную поляну близ воды, с трёх сторон окружённую густым чёрным лесом.
Мягко ступая по влажной от ночной росы траве стройными точёными как у античной статуи ногами, черноволосая голая ведьма прошла в самый центр поляны, где в ярком лунном свете возвышался помост, сколоченный из плотно подогнанных друг к другу досок. На этом возвышении, на тяжёлом массивном троне из дорогого чёрного дерева неизвестной породы, запрокинув голову на высокую спинку и подставив бесстрастное с чётко очерченным профилем лицо под ласкающий лунный светопад, закрыв в блаженной неге глаза, сидел тот, кто был, по всей видимости, целью её полёта. Тяжёлый длинный плащ из чёрного бархата ниспадал с его плеч за спинку трона и неслышно колыхался мягкими волнами в потоке лунного ветра. Чёрное же атласное трико с красным мистическим знаком в полгруди плотно обтягивало расслабленное худое тело. Правая рука с массивными золотыми перстнями на длинных тонких пальцах вальяжно и царственно покоилась на резном подлокотнике. Левая же, как бы сама по себе, механически тасовала толстую колоду карт, то раскрывая её веером, то перемешивая ловкими искусными перстами, то выкладывая правильной дорожкой вдоль локтя, то снова собирая ровной стопочкой, но неизменно так, чтобы сверху оказывался пиковый туз. Правая нога, непринуждённо закинутая на левую в элегантном высоком сапоге мягкой кожи и с финкой за голенищем, оканчивалась тяжёлым чёрным копытом с играющей лунными зайчиками серебряной подковой. Правый сапог лежал рядом. Огромная медведеподобная бабища с будёновскими усами под массивным носом, стоя на коленях перед троном, изящной алмазной пилочкой в сосисочных пальцах трепетно и аккуратно, словно заправская педикюрша обрабатывала копыто, придавая ему изысканную, высокохудожественную, гламурную форму.
Голая летунья, неслышно ступая босыми ногами, поднялась по лестнице на помост и сделала шаг к его центру, в котором располагался трон. Вдруг бабища-медведица вскочила на ноги, показав невиданную при её комплекции прыть, и издав поистине звериное рычание, набросилась на черноволосую блудницу. Всё произошло настолько быстро и настолько неожиданно, что ведьма даже не успела отступить назад от этого натиска, иначе неизбежно свалилась бы с возвышения и сломала себе шею. Впрочем, такая перспектива представлялась ей куда более привлекательной, нежели оказаться в огромных лапах разъярённой бабищи-медведицы, которая неминуемо разорвала бы её на части в мгновение ока. Если бы не спасительная команда «фу», долетевшая от трона за миг до трагедии.
– Едросса, дорогая, – произнёс сидящий в кресле, не меняя позы и не открывая глаз, – Оставь ты эту свою чрезвычайную обороноспособность, она таки не понадобится. Не надо брать штурмом крепость, тем более что она таки наша.
Бабища-медведица послушно обмякла, кротко, как смиренная овечка вернулась на место и продолжила своё занятие, как ни в чём не бывало.
– Зачем ты явилась? – обратился сидящий на троне уже к черноволосой ведьме. – Разве я звал тебя? Или я не говорил тебе, чтобы ты не искала меня? Хочешь всё дело испортить?
– Прости, господин, – виновато произнесла голая женщина, слегка поклонившись. И в этот миг смирения и кротости она была настолько мила и прекрасна, что ни один смертный не устоял бы сейчас против её очарования. Но сидящий не был ни только простым, но даже смертным. – Я хотела только доложить тебе, что твоё поручение я выполнила, как обещала. Полковник мой и сделает всё, что я пожелаю. В этом можешь быть уверен.
Она подняла взор, гордо выпрямила точёную спину, лёгким и быстрым движением очаровательной головки закинула за спину густую гриву длинных и чёрных как смоль волос. И вот уже перед троном стояла не покорная рабыня, но властная царица.
– И если ты считаешь, что моя безупречная служба тебе на протяжении почти пяти веков недостаточна для малого вознаграждения, которого жду и которого жажду столько времени, то я немедленно улечу назад и продолжу покорно ждать. Но помни, что я женщина, и ждать мне нестерпимо трудно.
Она повернулась и собралась уж ступить на верхнюю ступень лестницы, но тот остановил её.
– Ладно, ладно, – сказал он, слегка раздражённо, – ох уж мне эти женщины, никакой выдержки, никакого самообладания, одни капризы. Пятьсот лет… Я тысячи лет жду, выжидаю терпеливо каждого момента, каждого удачного случая … чтобы подставить ножку. И не упускаю такие случаи, даже самые незначительные, самые крохотные. Из них я сплетаю ткань моей победы, моего торжества, не надеясь, не рассчитывая не только на вознаграждение, ибо награждать меня некому, – сидящий на троне неуловимо быстрым движением зыркнул одним глазом не блудницу, как бы убеждаясь в эффективности своего монолога, – но даже на простую благодарность от тех, кому даю почёт, деньги, славу, власть – всё, о чём они не могли бы даже мечтать, не будь меня. А в ответ только нытьё и ненасытное, жадное ДАЙ. Как я устал! Свиньи, неблагодарные свиньи…
Он оторвал от спинки кресла голову с тщательно и гламурно зализанными назад редкими бесцветными волосами, нехотя и лениво поднял от подлокотника правую руку и театрально положил высокий умный лоб на тонкие пальцы. Затем снова на мгновение скосил глаз на женщину и вернулся в страдальческую позу.
– Ты жалуешься на свою горькую судьбу, господин? – продолжила диалог черноволосая. – Ты!? Князь и властелин мира!? Которому предана земля, которому подвластно всё и вся, цель которого – больше чем всё! А что мы? Просто жалкие ничтожные людишки с такими же жалкими ничтожными желаниями, которые даже себя обслужить не могут без помощи свыше. Ты хозяйничаешь над миром, над его живой и неживой природой, повелеваешь его стихиями и страстями. Но тебе мало княжеского титула, тебе нужен Царский скипетр, твоя цель – Человек, всё человечество, принимающее тебя и поклоняющееся тебе добровольно, признающее за тобой поистине царскую власть – власть миловать и одаривать. А он, ничтожный, не признаёт за тобой царства. Он, жалкий, не поклоняется, даже если служит тебе и принимает твои дары.