Осталось сделать приемник, позволяющий принимать изображение прошлого — хроноскоп. Изготовить его мог бы любой радиотехник, но изображение получилось бы плоским, черно-белым и ограниченным рамкой. Я с этим мириться не мог. Уж делать, так делать.

Волны, несущие изображение, слабы и невидимы. Их забивают электромагнитные волны звезд. Мы построили мощный усилитель, который посторонние волны заглушал, а нужные нам усиливал. Если регулировать вручную — затратятся часы, электронный же настройщик делал это в доли секунды.

Не забыли мы на всякий случай сделать и оружие: кто знает, с чем придется встретиться. Пистолеты, заряженные нуль-пространством и фотонитом с резонатором, получились легкими, компактными и безотказно действовали.

Кажется, было все подготовлено и проверено, но я чувствовал: что-то еще упущено, что-то важное и необходимое. Оно не давало мне покоя, грызло по ночам, оно могло стать впоследствии роковым, и я не мог покинуть Землю в таком состоянии. Я должен быть абсолютно уверен в безопасности путешествия. Я еще раз со всей тщательностью и скрупулезностью проверил, готовы ли мы к старту. Готовы. И на время полета все предусмотрено. А что нас ожидает при возвращении на Землю? Вот где причина моего беспокойства. Всесторонне обмозговав этот вопрос, я пришел к выводу: нужен преданный, умный, пробивной, разворотливый человек. По опыту зная, что такого не найти, я опечалился. Тоник для задуманного мною дела вряд ли подойдет, на Квинта тоже опасно положиться. Да, но ведь есть Ужжаз! Лучшего человека и желать не надо. Если он согласится, это же великолепно.

— Мне нужно с вами серьезно поговорить, — сказал я ему, когда Квинт с Тоником разрабатывали компактную схему размещения груза в кабине. — Дело, которое я предложу, перевернет всю вашу жизнь.

— Она уже перевернута.

— Перевернется еще более.

— Говорите.

— Что, по-вашему, будет с человечеством через пятьдесят тысяч лет? — начал я издалека.

Ужжаз удивился.

— Признаться, как-то не задумывался над этим.

— А как по вашему, смог бы человек нашего столетия понять человека того будущего? Нашли бы они общий язык?

— М-м. Я задам себе этот вопрос в другом варианте. Смог бы нас понять поздний неандерталец или даже кроманьонский человек? Пожалуй, нет. Возможно, его удалось бы научить читать и писать, но это был бы, наверное, предел. Во всяком случае он не стал бы полнокровным членом общества. В интеллектуальном отношении он никогда бы не приблизился к нашему современнику. Его мышление примитивно. Жизнь для него стала бы тягостным, кошмарным сном. Убежден, что объявись он по мановению волшебной палочки среди нас — с условием, чтобы никто об этом не знал — ему было бы уготовано прочно и навсегда место в психиатрической больнице.

— В принципе я с вами согласен, и вы подтверждаете мои опасения. Еще нужно учесть, что путь к цивилизации был длителен, много тысячелетий человечество развивалось очень медленно, оно почти топталось на месте. Интенсивное развитие шло в последние две-три тысячи лет. Особенно большой скачок произошел за последний век. Человечество развивается все стремительнее. Чего оно достигнет, добьется и узнает через его лет? Это еще можно предсказать. А через тысячу лет? Тут и воображение не поможет. Ну, а через пятьдесят тысяч? Не окажемся ли мы в том обществе еще в худшем положении, чем неандерталец в нашем.

— Сложный вопрос. — Ужжаз вынул большой серый платок и вытер лоб.

— Объясниться мы с ними безусловно не сможем. От нашего языка, вероятно, не останется и следа. Он слишком бледен и первобытен по сравнению с языком будущего. Их обыкновенный пятилетний ребенок средних способностей будет знать больше, чем нынешний академик. А какими знаниями будут обладать их академики? Перенесись я сейчас в пятьсот двадцатый век, я оказался бы в положении нашего дошкольника, не знающего таблицы умножения, но которого заставляют учить интегралы и квантовую механику. Много ли он поймет? Да ничего.

— Простите. Наш разговор имеет отношение к моей дальнейшей судьбе?

— Имеет. Вот, скажем, в том далеком будущем живет человек, хорошо знающий наш язык, уровень развития науки и техники и вообще прекрасно понимающий нашего современника. Смогли бы мы с помощью этого посредника войти в тот мир, понять его и стать такими же полноценными людьми?

— Думаю, что да. Он бы намного облегчил и ускорил наше сближение.

— Вы бы хотели стать таким человеком? — в упор спросил я.

Ужжаз в волнении снял колпак и очки.

— Я… не совсем понимаю вас. К чему это?

— Сейчас поймете. Не секрет, что мы вернемся на Землю через тридцать-пятьдесят тысяч лет, и я хочу, чтобы вы были нашим посредником, помогли бы нам вступить в контакт с человеком будущего.

— Знаете, а это любопытно. Каким образом?

— Погруженный в жидкость с низкой температурой в специальном батискафе, спрятанном в надежном месте, вы будете находиться в состоянии анабиоза, при котором, как известно, все жизненные процессы организма сильно заторможены. Раз в столетие механизм пробуждения возвращает вас к жизни, и вы десять-двадцать суток активно вращаетесь среди людей нового поколения, всем интересуетесь, узнаете, запоминаете, мотаете на ус, схватываете на лету. За один век язык сильно не изменится. По истечении указанного срока вы снова впадаете в анабиоз и через столетие, которое пролетит для вас как одна ночь, вновь пробуждаетесь на десять дней. Опять общаетесь с людьми, учитесь, фиксируете, сопоставляете и запоминаете, становитесь своим человеком в этой эпохе, и опять в анабиоз и опять пробуждение, и так все пятьсот веков. Таким образом, незаметно для самого себя вы постепенно приблизитесь к человеку будущего. На это у вас уйдет в виде пробуждений в общей сложности около пятнадцати лет. Возвратившись на землю, мы сразу находим вас, и вы помогаете нам вступить в новую жизнь. Я обрисовал все в общих чертах. Техническую сторону и подробности мы разработаем вместе. Вы согласны?

Ужжаз не колебался.

— Согласен! Вот моя рука.

— Я не сомневался в этом.

Узнав о новой роли Ужжаза, Квинт немного повозмущался, что сам не мог догадаться о необходимости иметь посредника и хлопнул Ужжаза по плечу:

— Я давно говорил: вы смелый человек!

Мы вообще мало спим, но Ужжаз как всегда встал раньше всех. Он умылся, напялил колпак, сделал зарядку, когда проснулся я.

— Как скоро приступим к делу? — сразу спросил он.

— После завтрака.

Когда все уселись за стол и осушили по три чашки кофе, я сказал:

— Дело не так просто, как мне думалось вначале. Оно было бы проще, если бы Ужжаз впал в анабиоз всего на сто лет. Построить батискаф, конечно, нетрудно.

— Вот именно, — не удержался Квинт. — Детские шалости.

— Понимаю, — сказал Ужжаз. — Он получится громоздким и тяжелым. Где бы мы его ни спрятали, трудно сказать, что будет в этом месте через тысячу лет и тем более через пятьдесят тысяч. В общем, в любое из моих пробуждений может случиться так, что батискаф потребуется перенести. Разве смогу я это сделать?

— Для уменьшения габаритов, — подсказал Квинт, — мы сделаем для вас такой маленький саркофаг.

— Помолчи! Да, Ужжаз, необходимость переноски может возникнуть где бы мы вас ни спрятали. Конечно, батискаф можно сделать из фотонита. Он будет легким, но все равно останется большим, жестким и неудобным. Можно оставить вам самоуправляющуюся машину, но ее вид к тому времени станет таким допотопным, что она будет предметом любопытства и насмешек, особенно в городе. Нам ничем нельзя рисковать. Кроме того, вас, находящегося в состоянии анабиоза, за сто лет могут случайно найти. Но пока я говорил, я кое-что придумал. Вы, Ужжаз, изобретете такую штучку, чтобы она, скажем, в том же батискафе, то есть примерно в семи кубических метрах воздуха уничтожала всех микробов и вирусов. Понимаете? Всех. Это по вашей части. Но чтобы эта штучка весила граммы и чтобы ее работы хватило на несколько сот раз. Справитесь?

— Раз надо, должен справиться.