По мере того как мы поднимались выше и выше, закрыл он глаза, а потом уронил голову набок. Я не знал, что с ним делать. Но когда, подлетая к Пекину, мы стали снижаться, попугай вдруг ожил и как ни в чем не бывало выхватил из рук у меня банан.

И вспомним еще раз лошадей. Они человека транспортируют с древних времен. Бегали под седлом, возили двухколесные повозки в Египте, тянули телеги с грузом, впрягали лошадей в возки, кибитки, кареты, по рельсам в городах нагоны вначале попили лошади.

А на Кавказе лошадь иногда выступает в роли горного тягача. Помню, в седле мы с другом путешествовали по заповеднику. Лошади в гору подымаются лучше людей. И к чему, вы думаете, их приучили?

К буксировке седока при подъеме. Есть поговорка: «К корове не подходи спереди, а к лошади сзади». Мы же не просто к лошади подходили, а хватали ее за хвост — Зима и Зорька «на буксире» подымали нас на гору.

В дороге…

_{Фото автора. 8 января 2009 г.}

Житие матушки Адрианы…

…в миру Натальи Малышевой

О монахине, живущей в московском женском монастыре, мне рассказали недавно. «Ей восемьдесят семь. Но голова светлая, память — молодой позавидует. Студенткой в 41-м году добровольно пошла на фронт. И почти сразу стала разведчицей. Воевать начала на Волоколамском направлении. Что значило это место для судьбы Москвы, объяснять вряд ли надо. Студентка авиационного института сразу обратила на себя внимание смелостью, выдержкой, находчивостью. Хорошо знала немецкий язык. «Твое место у нас!» — сказал командир разведгруппы. «Согласна», — ответила Наталья Малышева.

Сколько раз за войну переходила линию фронта, она не считала. В каждой «ходке» была бойцом-разведчиком, медсестрой, переводчиком. В Москву вернулась из Берлина.

Окончив институт, получила профессию конструктора ракетных двигателей. Работала тридцать пять лет. С возрастом стала посещать монастырь, помогая в делах монахиням. И увидела: в конце жизненного пути ее место тут, в келье».

Такова судьба монахини Адрианы (в миру Натальи Владимировны Малышевой). Я встретился с ней неделю назад в келье монастыря — в маленькой комнатке с двумя столиками, уставленными памятными подношениями и пузырьками с лекарствами. Пять часов говорили о жизни, больше о ее удивительном жизненном пути.

После войны работала в Москве инженером-конструктором.

На склоне лет.

— Девушек-добровольцев, уходивших на фронт, было тогда немало. Я на втором курсе училась вместе с Мишей Бабушкиным — сыном знаменитого летчика, в 37-м году переправлявшего на Северный полюс папанинцев. Миша, помимо института, учился в аэроклубе и к осени 41-го года уже летал. Нас, 20-летних, связывала дружба, а потом и любовь, которую в сердце я храню до сих пор. Миша погиб в воздушном бою близ Москвы. И я в тот же день решила: попрошусь на фронт, буду воевать за двоих.

— А вот как же сразу в разведку?..

— Ну не сразу. На Волоколамском шоссе война была своеобразная. Сил против рвавшихся в Москву немцев не хватало. Твердый заслон на дороге заставлял немцев искать обходные пути. И мы должны были с опереженьем угадывать их намерения. Большое значение при этом имела оперативная разведка. Кое в чем я отличилась и как-то само собой утвердилась среди разведчиков.

— Помните какой-нибудь случай тех дней?

— Помню. Узнала, что где-то в лесу остался раненый. Его товарищ, тоже с тяжелой раной, сам еле-еле добрался в расположенье. Не дожидаясь приказа, я сразу — в лес. Раненый Юрий Смирнов уже поставил на себе крест — мороз, большая потеря крови и перебита нога. Я зацепила свой ремень за его пояс и потихоньку, выбиваясь из сил, потащила раненого по глубокому снегу.

Сильно оба мы рисковали: часть пути надо было сделать почти на глазах у немцев. На наше счастье, пошел сильный снег, и я того парня дотащила к своим. Об этом написали во фронтовой газете, и мое положенье в разведке сразу же укрепилось. Когда нашу дивизию добровольцев вливали в регулярную армию, генерал Белобородов (герой волоколамских сражений) сказал: «Дело наше тяжелое и опасное. Всем, кому трудно, разрешаю вернуться в Москву. А вот эту студентку мы непременно оставим».

И перед строем меня обнял. Так я стала в отряде разведчицей, переводчицей и медицинской сестрой.

А в декабре мы дали прикурить немцам на Волоколамском шоссе и везде заставили стремительно отступить. Но как далеко было еще до победы!..

— Поучиться военному делу куда-нибудь посылали?

— Да, в июне 42-го года отправили меня с предписанием в подмосковное Гиреево. Там была школа разведчиков. Много полезного я узнала: как маскироваться, пользоваться оружием своим и вражеским, как выжить в лесах, оставшись без снабженья, как незаметно подать кому-то нужный сигнал, не обнаружить себя при переходе линии фронта. Много всего надо было разведчику знать. И я вспоминаю школу в Гирееве с благодарностью.

— Что-нибудь из жизни разведки помните?

— Много чего забыть невозможно. После окончания школы командир наш, чем-то озабоченный, объявил: «Тебе срочно надо явиться к Рокоссовскому». Прихожу в его палатку и, докладывая, приложила ладонь к пилотке, а генерал, поднявшись из-за стола, протянул руку: «Садитесь. Есть, лейтенант Наташа, для вас важное порученье. О нем никому ни слова. Завтра же собирайтесь за линию фронта».

А дело было такое. Ушел и не вернулся с задания наш человек. Надо было как-то узнать, в чем дело. Задание у связного было простое. В лесной деревеньке Игнатьево, занятой немцами, в крайнем доме жила семья — престарелый мужик, его жена и невестка по имени Настя, муж которой воевал в Красной Армии. В этот дом партизаны доставляли важные для нашей армии сведения. Связной, переходя затихший тут фронт, их забирал. Существовал пароль.

У стены дома стояли грабли. Бели зубья их были направлены к стенке — опасности нет, если наружу — опасность!

Напутствуя меня, Рокоссовский сказал: «Никакого лишнего риска. Ваша жизнь для нас дорога». Боев на этом участке вблизи Сухиничей не было. Боец из нашей разведки проводил меня до условного места. Тихо объяснил, как пройти полтора километра к деревне. И я осталась одна. Переодевшись в деревенскую одежонку, спрятала обмундированы? в кустах и с корзинкой для сбора грибов пошла по лесу. Скоро увидела в просвете между деревьями крайнюю избу. Был у меня за пазухой маленький трофейный бинокль. Осторожно из-за кустов стала рассматривать знаменитые грабли. Они стояли зубьями к стенке. Но я решила не спешить, а как следует оглядеться. И, оказалось, не напрасно.

Минут через двадцать те же грабли я увидела зубьями в мою сторону. Понятное дело, сразу насторожилась. Решила подождать вечера и даже в кустах задремала. Снова к глазам бинокль — зубья опять направлены к стенке. Что-то важное происходило в избе. И вдруг вижу: Настя выходит и, выразительно поглядев в мою сторону, неторопливо ставит грабли в положенье «опасно!». Обдумав все хорошенько, я решила в избу не заходить и уже в сумерках торопливо пошла к своим, не зная еще, как меня встретят с такими вестями.

Встретили почти со слезами и возгласом: «Жива!» Оказалось, свекор Насти предал связного, выдав фашистам явку. Засада, как видно, и меня ожидала. Но спасла Настя, переставлявшая грабли.

Меня немедленно повели к Рокоссовскому. Успокаивая разведчицу, он сказал: «Да ты еще и умница — избежала ловушки…» Оказалось, партизаны о случившемся знали и послали спешно нас известить. Моя выдержка стала важной.